передать его французскому музею – хотя бы на время.
– Могу понять твои чувства, Люна, но ты должна знать, что мой дар был знаком любви к вам обоим. Мне хотелось, чтобы у тебя было хоть что-то от меня. Тогда я переживала очень трудное время. Я была очень молода, меня переполняли чувства, которые могли сделать несчастными многих людей.
Люне хотелось сказать, что обычно такого рода чувства ведут к состраданию, милосердию и любви, но ей не хотелось спорить с женщиной, которая вряд ли поняла бы ее.
– А лорд Фрейзер-Уэст что-нибудь знает об этой истории?
– Теперь знает. Я все рассказала ему вчера вечером.
Сирена не стала говорить дочери, что Николас решил подавать на развод.
Люна неожиданно подпрыгнула на месте. Прижав руку к губам, она взволнованно забормотала:
– О нет… Если б я знала раньше, все могло быть по-другому. Я хотела наказать его за несправедливые слова об отце, и потому передала папку в Скотланд-Ярд.
Сирена глядела на нее, ничего не понимая.
– А какое имеет отношение ко всему этому Скотланд-Ярд?
– Боюсь, что теперь очень большое.
Райену Тайлеру никак не удавалось связаться с Люсиндой по телефону. Он оставлял сообщения на автоответчике – никакого ответа. Райен стал уже волноваться, не случилось ли чего с ребенком. Наконец не выдержав, он позвонил ее родителям. Трубку взял кто-то из прислуги – ему показалось, что экономка.
– Говорит Райен Тайлер. Это вы, Джун?
– Да, сэр.
Обычно приветливый голос Джун звучал сегодня довольно холодно, и в Райене снова ожило предчувствие чего-то плохого.
– Я не могу дозвониться до Люсинды – нет ли ее у вас?
– Она здесь, с матерью, только… – Экономка в нерешительности замолкла.
На душе у Райена снова стало тревожно.
– Что-то случилось, Джун?
– Да, но, думаю, вам лучше поговорить с леди Люсиндой.
Раздался щелчок, и воцарилось молчание. Минуту спустя он услышал взволнованный голос Люсинды:
– Райен, это ты?
У него словно комок застрял в горле. Стараясь справиться с охватившим его волнением, он спросил:
– Как ты, Лу? Как ребенок?
– С ребенком все в порядке, а со мной – нет. О, Райен! – В ее голосе слышалось отчаяние. – Отец ночью покончил с собой. Сегодня утром шофер нашел его в гараже мертвым. Отравился окисью углерода. Ведется расследование.
И, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.
– Ничего не говори больше, дорогая. Я сегодня же ближайшим рейсом вылетаю в Лондон. Увидимся утром.
Люна не могла объяснить никому, даже себе, почему она пошла на похороны Николаса Фрейзер- Уэста. Из чувства вины – ведь это она подтолкнула его к этому шагу? Или чтобы еще раз увидеть Райена Тайлера?
А может, ей просто хотелось отдать дань уважения памяти покойного и последний раз увидеть мать и сестру? После визита Сирены Люна сознательно избегала думать о Фрейзер-Уэстах, сосредоточившись только на себе и своих планах возвращения на Кайманы. Только узнав о самоубийстве Николаса, она позволила себе подумать о «них» – как мысленно называла она мать и Люсинду.
Николаса похоронили рядом с отцом в фамильном склепе Редби-Холла – родовом поместье семьи. Садясь на поезд, Люна чуть было не передумала и не повернула назад. Погода была превосходная, в окна поезда, уносящего ее из Лондона, било яркое солнце.
Когда Люна тихонько вошла в маленькую сельскую церковь, служба уже шла. Она села сзади, затерявшись среди многочисленных участников печального обряда.
Люна повторяла за священником слова незнакомой молитвы, а затем вместе со всеми громко запела «Иерусалим». Увидев среди собравшихся темноволосую голову Райена, что-то шептавшего Люсинде, она с волнением смотрела на его профиль, впервые заметив, какие у него длинные и густые ресницы.
– Давайте помолимся.
Люна опустилась на колени, шепча слова молитвы, но из головы не шел ее собственный отец, и в конце концов она пожалела, что вообще сюда приехала. Едва дождавшись конца заупокойной службы, она поспешила к выходу…
– Люна!
Сирена подбежала к ней и проговорила, задыхаясь:
– Я надеялась, что ты приедешь сегодня сюда. Ты разве не останешься на похороны?
Люна, глядя через плечо Сирены, видела, как из церкви медленно выходят все пришедшие проститься с Николасом. Люсинда что-то говорила Райену, склонившемуся к ней.
– Нет, не останусь. Свою миссию я выполнила.
– Какую миссию, Люна? – Сирена подняла на нее взгляд. Голос ее казался безжизненным, а глаза потухшими.
– Отдала последний долг. Что же еще? – Сердце Люны сжалось от тягостного ощущения одиночества среди этих людей. – Разве что сказать, что мне очень жаль, и проститься.
Сирена нерешительно протянула руку. Люна, поколебавшись, крепко пожала ее. Некоторое время женщины стояли, застыв в этой позе, и не сводили друг с друга глаз.
– Я буду думать о тебе, Люна. Береги себя.
– Хорошо. Обещаю. И ты береги себя… мама.
Крис Джонсон был расстроен.
– Мы собирались вместе пообедать, Люна…
Услышав в голосе Криса скрытое раздражение, Люна крепко поцеловала его в губы, заглушив последние слова.
– Сегодня я хочу посмотреть по телевизору вручение «Оскара», а обедать поедем завтра. Ну, будь хорошим мальчиком, пойди и купи пиццу и жареный картофель, а я открою бутылку отличного бордо.
– Кто теперь обращает внимание на эти академические награды? – ворчал Крис, выходя из кухни. – Может, посмотришь завтра в краткой записи по Си-эн-эн? – с надеждой спросил он.
– Я хочу видеть церемонию награждения в прямом эфире. Ну, иди же, Крис.
Услышав, как за Крисом захлопнулась дверь, Люна достала бутылку «Шато-Гискурз» восемьдесят третьего года и налила себе немного вина. Что-что, а уж в вине отец научил ее хорошо разбираться. Она уютно устроилась перед телевизором, поджав под себя ноги и держа в руке бокал.
Уже через несколько минут Люна смотрела на экран, не отрывая глаз. По красному ковру к Павильону Дороти Чендлер в изящном платье цвета слоновой кости шла Люсинда Уэст. На ее шее сверкало дивное ожерелье из бриллиантов и жемчужин.
Люну удивило, что ее сопровождал не Райен, как она ожидала, а блондин атлетического сложения, с волосами, собранными в «хвост». Немного поодаль держался мужчина значительно более старшего возраста, но хорошо, «по-голливудски», сохранившийся – легкий загар, длинные, не без изящества уложенные волосы, в которых поблескивала седина, голубые проницательные глаза. Люна подумала, что ему скорее всего лет шестьдесят.
Пожилой мужчина обнимал за тонкую талию элегантную блондинку, с обожанием смотревшую на него. На ней было длинное черное платье из шелка. Люна узнала в этой женщине Сирену Фрейзер- Уэст.
К Люсинде подошел телевизионный репортер:
