дрожи, чтобы рикошетом тебе не оторвало башку. Белая субмарина только выглядела легкой добычей, а на деле она оставалась тем, чем была – смертоносной океанской гадиной.
Как только береговая братва перестала огрызаться, имперцы прекратили огонь. Главарь осторожненько просунул бинокль между кустиками полярного стланика, стараясь, чтобы Мировой Свет не бликовал в оптике. Его разбирало любопытство: из головы не шла странная пантомима, разыгранная на имперской посудине каких-то десять-пятнадцать минут назад. Короткие ручки главаря были плохо приспособлены к стрельбе и всякой поножовщине, зато он умел думать. И эта его способность не раз выручала береговую банду из беды.
Главарь был человеком многоопытным. Он прошел не только огонь и воду, но и медные трубы. Никто из его товарищей по мародерскому братству не носил за плечами столь богатого и разнообразного жизненного багажа. И известно ему было больше, чем всем его подельникам, вместе взятым. Начиная от подробностей личной жизни канувших в Мировой Свет Неизвестных Отцов и кончая тремя поэмами Отула Сладкоголосого, которые главарь знал наизусть. И весь жизненный опыт, набранный на жизненном же пути, говорил ему, что имперские моряки так себя не ведут.
Не станет старший морской офицер паясничать на борту боевой лодки, будто в лупарне. Даже если он рехнулся, другие офицеры не позволят ему кривляться и приплясывать в компании чучунской малолетки.
«Допустим, – рассуждал про себя главарь, – прочие мореманы тоже свихнулись. Мало ли… Недостаток кислорода в долгом погружении или утечка из реактора… Но, судя по ответному огню, имперцы вполне адекватны, действуют слаженно и наверняка по команде… Нет, это не безумие…»
Он внимательно всматривался в суету на верхней палубе субмарины. Раненые или убитые офицеры продолжали валяться, зато девчонку имперцы, прикрывая собою, торопливо спрятали в люке. Потом Шкелетик подхватил грузное тело старшего офицера и – откуда только силы взялись у доходяги? – подтащил к надстройке. Через некоторое время присоединил к нему и второго офицера. Старший оставался безвольным, как кукла, а второй еще пытался ерепениться, хотя кровь хлестала из него, как из неумело зарезанной свиньи.
Шкелетик с офицерьем не цацкался. Прислонил их друг к дружке и давай обшаривать. Что он там искал? Документы? Деньги? Неужто брат-мародер? Да, но куда другие морячки смотрят? У них на островах, конечно, человек человеку – цзеху, но ведь не до такой же степени! Нет, тут что-то другое…
Главарь всматривался в манипуляции Шкелетика до рези в глазах. Тот выволок из-за пазухи старшего офицера какую-то… тряпицу не тряпицу, а что-то похожее на сверток. Рассмотрел со всех сторон и даже, кажется, понюхал. Покачал всклокоченной башкой и швырнул в воду. Полез к раненому. Главарю хорошо было видно, что второй офицер корчится от боли, пока Шкелетик его обыскивает. Но вот тощий извлек из- под офицерского комбеза второй сверток и тоже принялся его обнюхивать.
Главарь навел резкость до возможного предела, вглядываясь в странный предмет.
– Массаракш, – прошептал он, разобрав наконец что обнюхивает матросик. – А ну, братва! Сваливаем! Эта рыбка не про наше брюхо… – подумал и добавил: – Пока…
Ему никто не возразил. Привыкли, что этот короткорукий башковитый мужик, прибившийся к банде год назад, знает что делает. Стараясь не высовываться из-за камней, бандиты начали отползать к еле заметной тропке, которая вела к распадку, с трех сторон защищенному отвесными скалами. И никто из негодяев не видел, как с белой субмарины спустили надувную шлюпку и как в нее принялись усаживаться морские пехотинцы со Шкелетиком во главе.
– Полундра, братва! – крикнул часовой, бывший канонир, спрыгивая со скалы.
– Чего орешь?! – взъярился главарь.
– Островные, Облом! Гадом буду!
Главарь и мародеры вскочили, похватали оружие, затоптали костерок.
– Где? – осведомился Облом.
– Да повсюду, почитай… По каменюкам ползут, в натуре – жуки. Окружают!
– Массаракш, – процедил главарь. – Морпехи, братва. Плохо дело. Не уйти нам.
Мародеры загомонили наперебой.
– Почикаем козлов…
– Двух-трех завалим, отступятся…
– Не знаешь ты имперцев, они сами кого хошь завалят…
– Заткнитесь, дефективные! – рявкнул Облом. – Занимай круговую оборону! Меченый, банкуй!
Бывший капрал Боевой гвардии сивоусый Зун Панта, он же Меченый, отмотавший срок за растрату казенных денег, приосанился. Во время действительной военной службы ему, штабному писарю, командовать не приходилось. Другое дело среди этого отребья…
– Слушай мою команду! – заорал он. – На четверки ра-азбе-ери-ись!
Мародеры нехотя разобрались на четыре четверки. Два бандюгана притулились к начальству, то есть к Облому и Меченому. Последний принялся тыкать изуродованным пальцем во все стороны.
– Первая четверка – туда! Вторая – туда! Третья – туда! Четвертая – сюда!
– А пятая? – ревниво поинтересовался уголовник по кличке У курок.
Меченый покосился на главаря, буркнул:
– Пятая в резерве… Выполнять!
Поминая массаракш, мародеры полезли на
скалистый гребень, полукольцом охвативший распадок. Двигались они проворнее всяких жуков, сказывался немалый опыт.
Зун передернул затвор своего карабина, погладил отполированное ложе.
– Служил я, помнится, в Третьей Особой Бригаде Береговой Охраны, – начал он излюбленную свою байку. – И поднимают нас, значит, по тревоге. Ночью. А море штормит. Баллов семь…
– Завянь, – буркнул Облом, прислушиваясь.
Бывший капрал захлопнул пасть и тоже навострил уши. Бандиты, засевшие за камнями, вздыхали и почесывались, а некоторые даже – сморкались, но все равно сквозь этот шум пробивался странный звук. Будто ветер свистел в скальных останцах, хотя погода стояла на редкость тихая. Нет, это был не ветер. Более всего звук походил на художественный свист. Кто-то с чувством выводил сложную руладу, мотивом отдаленно напоминающую старую песню воспитуемых-уголовников «Уймись, мамаша».
Меченый округлил зенки и расплылся в идиотской улыбке.
– Слышь, Облом, – прошептал он. – Да это никак свои? Блатные!
Главарь усмехнулся, процедил:
– «Уймись, мамаша»! – и добавил: – Щас тебя «свои» нашпигуют свинцовым горохом по самое не балуй.
– Ладно, – отмахнулся Зун. – Ты босс, тебе виднее… Пойду к ребятам, а то начнут палить почем зря…
– Правильно, – одобрил Облом. – Патроны надо экономить. Стрелять наверняка. И этих, – он кивнул на двух мародеров, которые с тревогой прислушивались к разговору начальства, – с собой забери. Думать мешают.
– Ты думай, Облом, как нам выкрутиться, – отозвался бывший капрал. – Неохота за зря подыхать.
Он мотнул головой подельникам и стал взбираться на «линию обороны».
Главарь присел на валун и принялся грызть кулак.
«Никакие это не блатные, – сказал он себе. – Но и на нормальных имперцев не тянут… Сброд, вроде нашего, но с изюминкой… И не с одной, надо полагать… Из тех изюминок, что сами разбегаются, когда свет в сортире включают…»
Из головы Облома не шел сверток, который Шкелетик извлек из-за офицерской пазухи.
«Мутанты, как пить дать, – продолжал размышлять бандитский главарь. – Порождение какой-нибудь кризис-зоны в Архипелаге… Что ж им от нас-то, убогих, понадобилось? Взять с нас, знамо, нечего… Окромя…»
Догадка осенила Облома, как обухом по голове. Он вскочил. И в это время подельники открыли огонь.
– Не стрелять! – заверещал главарь и кинулся на четвереньках вверх по склону ближайшей
