— Рыбья твоя голова! Я тебе про эти разноцветные лучше учёного профессора обскажу. Пошли!
Павел Егорович поднял Славку за воротник и поволок за собой. Кричать было неудобно, хотя Славка и знал — добром всё это не закончится. Скорее всего сосед отстегает его за отодранную доску или даст сожрать Полкану. Вместе с портфелем, ботаникой и дневником с жирной и ещё горячей двойкой. Но, к счастью, всё обошлось. Сосед привел его на длинную стеклянную веранду. Было там тепло и влажно, как в бане. В углу тихо жужжала и потрескивала иногда электрическая плитка. Жаркие отсветы её скользили по тёмным глиняным горшкам с цветами и рассадой. В отдельной кадке цвела раскидистая роза.
— Вон-на твои разноцветные, — сказал сосед. — Живой предмет мысли.
Павел Егорович снял тулуп и склонился над розой. Лоб ко лбу со Славкой. И тут он принялся рассказывать Славке, как люди вывели из дикого шиповника садовую розу и как, между прочим, отличить этот цветок от яркого пышного пиона или холодной осенней астры, которую люди назвали сентябриной.
— Ты эти зубчики видишь или не видишь?
Славка признался, что теперь всё видит. Зеленая упругая чашечка, в которой жила роза, имела пять листиков. У двух зубчики были с двух сторон, ещё у двух вообще ничего не было, а у пятого, последнего, зубастая пилочка была только с одной стороны.
— Как пять братов, значит, — заключил Павел Егорович. — Двое бородаты, двое безбороды, а последний, пятый, выглядит уродом: только справа борода, слева нету ни следа. Вот так, значит, друг ситный Славка. А ты собаку с жизни сживаешь!
— Какую собаку, Павел Егорович?
— А такую… Кто доску с забора отодрал? Говори!
— Я вашу доску вообще, Павел Егорович…
— Ты молчи лучше. Знаем вашу фрукту-ягоду до косточки!
Сосед проводил Славку до калитки, чтобы его всё-таки не сожрал злющий пёс Полкан. И уже вдогонку сказал:
— Ишо раз в Полкана камнем бросишь, я у тебя все ноги повыдергиваю!
В жизни бывает много странного. Так и в этой истории. Славка проявил вдруг интерес к ботанике. Пятёрок в его дневнике, правда, не появилось, но трояк в четверти был обеспечен.
И ещё странное: Славка подружился с соседом, которого во дворе называли жилой, и стал наведываться к нему. Злющий пёс Полкан не рыл больше лапами в подворотне и не рычал на Славку. Он догадывался, что Славка — свой парень и приходит сюда с серьёзными намерениями.
Славка играл с соседом в шашки, а когда земля оттаяла и над ней поплыл тёплый сизый пар, взялся за лопату. Он копал вместе с Павлом Егоровичем грядки и высаживал в липкую землю желтоватые, насидевшиеся за зиму в теплице ростки цветов.
Славкины родители всё это видели и знали. Сначала они ругали сына, обещали содрать с него три шкуры, потом махнули рукой. Чем гонять без толку по улице, пускай лучше копает землю и приучается к физическому труду.
Узнала про новые Славкины дела и Тоня Игошина, которая сидела с ним вместе за одной партой. Славка вообще дружил с ней не особенно. Он подглядывал к ней на контрольных и дергал её за рыжие волосы.
Однажды Тоня увидела, как Славка направлялся к соседу. Она загородила дорогу и сказала:
— Так, Славка, настоящие друзья не делают.
Славка повёл Тоню к соседу. Потом зачастили туда другие ребята. И у них там пошло… Кто рыхлил грядки, кто разносил на лопатах удобрения, а кто ходил взад-вперёд с лейкой и сеял вокруг чистый тёплый дождь. Пёс Полкан смотрел на это чудо и улыбался рыжими глазами с двумя чёрными точками вместо бровей.
Скоро на грядках зацвели во всю силу цветы. По вечерам Павел Егорович надевал новый пиджак, клал в карман паспорт с лохматыми краями и куда-то уходил. Он шёл по улицам с большой плетёной корзиной в руке. Она была накрыта серой влажной марлей. От корзины так приятно пахло, что прохожие останавливались и вздыхали.
В один такой вечер Славка и пришёл к соседу. Павел Егорович не закончил ещё укладывать свою корзину. Он почему-то смутился, торопливо бросил на цветы серую марлю и спросил:
— Чего приплёлся? Отец прислал подглядывать?
— Я, Пал Егорыч…
Сосед посмотрел на Славку, и лицо его немного подобрело. Возле глаз залучились широкие, разрезанные на квадратики морщинки. Он подошёл к своей корзине, отбросил с цветов серую марлю и сказал:
— Ты, Славка, бери! Сколь хошь, столько и бери. Раз обчее, значит, обчее…
Но Славка не взял ни одного цветка. Никогда не брали цветов и другие ребята. И не потому, что они боялись Полкана. Полкан теперь не трогал. Ребята приносили ему кости и кусковой сахар. Но сахар Полкан почему-то не ел. Он только нюхал его и мотал мордой, как будто это был не сахар, а рыбий жир или касторка.
Только один раз Славка залез без спросу на грядки. Он никогда бы не сделал этого, если бы в жизни всё было иначе и если бы не случилось в их доме большой и горькой беды. В Славкином доме на первом этаже жила тётя Нюша. Недавно ей прислали откуда-то письмо. Сына тёти Нюши, которого тоже звали Славкой, убили на границе. Никто из ребят не знал и не помнил его. Но всё равно им было жаль и Славку и тетю Нюшу. Она целыми днями сидела возле окна, смотрела во двор и ничего не видела…
Славка пришёл к Павлу Егоровичу рассказать про тетю Нюшу и попросить для неё цветов. Но во дворе никого не было. У ворот лежал Полкан. На дверях висел замок, а на крыше, не зная никакой беды, вертелась деревянная вертушка. Славка зашёл на грядку и начал рвать цветы.
В эту минуту хлопнула калитка, и во дворе появился Павел Егорович с пустой корзиной в руке. Он вмиг заметил Славку, бросил корзину к порогу и закричал:
— Ты чего это тут делаешь, гадёныш!
Павел Егорович подошёл к Славке. Вырвал у него букет из рук, примерился и ударил цветами по щеке.
— Долой с моего двора! Сей минут долой!
Славка уже давно был за калиткой, уже мчался через три ступени на свой четвёртый этаж, а Павел Егорович всё ещё кричал и размахивал голым, растрёпанным букетом. И всё там затаилось и притихло. И пёс Полкан, и цветы на грядках, и бешеная вертушка, которая стрекотала без отдыха весь день и всю ночь.
А утром над шестым «Б», в котором учился Славка, грянула гроза. На первый урок вместо учителя пришёл директор и с ним Павел Егорович. Павел Егорович был в новом пиджаке, смотрел куда-то в сторону и смущенно улыбался. Директор подошёл к столу, надел очки, в которых читал только книжки, и сказал:
— Ребята, Павла Егоровича обидели… Кто-то ночью вытоптал у него все цветы.
Класс притих. Стало слышно, как в коридоре щёлкали своими стрелками большие электрические часы.
— Кто это сделал, пускай встанет и признается…
Директор смотрел на весь класс и на Славку, который сидел с Тоней на первой парте. Ребята тоже смотрели на Славку, на его побелевшее лицо и на его ботинки с чёрными засохшими комочками грязи возле ранта и белыми налипшими лепестками цветов.
— Я жду, — сказал директор. — Если этот трус не признается, пускай пеняет на себя.
Славка поднял руку, но тут вдруг с парты встала Тоня Игошина. Тоня, которую Славка толкал на контрольных за то, что не даёт списывать, и дёргал без всякого дела за волосы. Несколько секунд Тоня стояла молча, смотрела вниз на свою руку с белой кружевной манжетой.
— Славка ничего не топтал, — тихо и глухо сказала она. — Мы всё сами знаем… — И вдруг Тоня встретилась взглядом с Павлом Егоровичем. В горле у нее что-то вздрогнуло и запнулось. — Славка ничего не топтал! — крикнула она. — Это мы всё сами вытоптали. Мы всегда будем так. Мы сто раз будем топтать!
