Серёжка нашёл объявление. Оно висело на кнопках возле ржавой, закрученной спиралью проволоки. На узеньком листке из тетрадки по арифметике было написано:
«Требуется опытная няня. Оплата по соглашению. Без рекомендаций не приходить».
Реклама всколыхнула в Серёжкиной душе сложные разноречивые чувства. Их можно было разделить на две части. Нянька, как знал Серёжка, должность сугубо женская. Если Галя Гузеева узнает, что Серёжка пошёл в няньки, она подымет его на смех.
— Ты, Покусаев, болван, — скажет она. — Я в тебе окончательно разочаровалась!
Неизвестно, как оценят Серёжкин шаг Вовка-директор и лучший друг Изя Кацнельсон. Вероятно, тоже не одобрят. Не подходили Серёжке и другие пункты рекламы. У Серёжки не было опыта и рекомендаций. Без них в порядочный дом нечего и соваться. Это ясно.
Устраивала обе, неизвестные пока друг другу стороны, только вторая графа: оплата по соглашению. Серёжка согласен. Даже на полставки.
Серёжка стоял возле столба, как конь, привязанный к стойлу. Читал объявление и всё больше понимал — работа эта как раз по нему. Опыт — дело наживное, а рекомендация — пустяк. Выпишут в домоуправлении. У него там знакомство.
Серёжка снял объявление, чтобы избавиться от конкурентов. Пускай ребята смеются. Ему наплевать!
С заветным объявлением в кармане Серёжка ринулся домой. По двору бродил Изя Кацнельсон. Ему было скучно без лучшего друга. Изя увидел Серёжку и очень обрадовался.
— С работы пришёл? — спросил он.
Серёжка перевёл дух, ласково посмотрел на Изю.
Ему можно было доверить все…
— Без рекомендаций не берут, — сказал он. — Это тебе не шаляй-валяй.
Изя Кацнельсон поддержал друга, сказал, что работа — это не шаляй-валяй. Тем более такая, как у Серёжки. Но вешать голову нечего. У Изиного отца есть характеристика. Он переводился из сапожной мастерской в промкомбинат, но потом не перевёлся. Характеристика лежит дома, в тумбочке. Изя перекатает её в два счета.
— Пошли, — сказал он. — Это мне раз плюнуть!
Изя Кацнельсон увлёк друга в дом, переписал характеристику и прочитал Серёжке. Только фамилию, где надо, переменил. Это был замечательный документ. Изя с наслаждением читал его, а отдельные, самые выразительные места даже перечитывал по два и три раза: трудолюбив, морально устойчив, политически грамотен.
В Серёжкиной груди нарастал тёплый, радостный ком. Он только теперь узнал все свои достоинства, понял, как мало ценили его люди. Ему было даже как-то неудобно перед Изей из-за этого превосходства и массы положительных качеств. Ведь Изя тоже был, в сущности, неплохой парень…
Изя окончил чтение и вопросительно посмотрел на Серёжку из-за своих круглых, увеличивающих, как графин с водой, очков. Серёжка кивнул головой, сказал, что всё отражено правильно и принципиальных возражений у него нет.
— Напиши, что я люблю детей, — сказал Серёжка и немножко покраснел. — Сейчас так требуют…
Изе не хотелось снижать пафос документа этим будничным признанием. Но он не стал спорить с другом из-за пустяков и уступил Серёжке. Изя обмакнул перо в чернильницу и дописал внизу листка: «Очень любит детей и при встрече всегда здоровается с ними».
Изя и Серёжка отправились в домоуправление заверять характеристику. Там у Серёжки была знакомая паспортистка. Она приносила маме паспорт и пила вместе с ней чай с вареньем. Паспортистке ничего не стоило шлёпнуть на характеристике печать или какой-нибудь штамп.
В домоуправлении, однако, случилась небольшая осечка. Серёжке сказали, что паспортистка уже ушла и, вероятно, вернётся только завтра. Горевал Серёжка не долго. Можно оформиться в няньки и так. Ему поверят на слово, не будут придираться из-за какой-то печати. Это ясно.
Серёжка не стал терять зря времени. Он ещё раз поблагодарил лучшего друга Изю и отправился на службу.
Место, где требовали няньку, Серёжка нашёл без труда. Он знал город как свои пять пальцев. Это был небольшой домишко на окраине. Во дворе за деревянным забором румянились на солнцепеке яблоки, дозревали вишни.
Серёжка открыл калитку и вошёл во двор. Под деревом он увидел голубую коляску на высоких колёсах и возле нее двух женщин. Одна была совсем молодая, а другая старая, в белой косынке с двумя острыми концами на лбу. Молодая женщина смотрела в коляску на какой-то бело-розовый свёрток и улыбалась. Старуха сидела на табуретке, раскачивала коляску рукой и гнусавым голосом пела:
— Баю-баюшки-баю…
Серёжка понял всё. Молодая — это хозяйка свёртка, а старуха — нянька. Она опередила Серёжку. Он не выдержал конкуренции, погорел как швед под Полтавой, которого разбил Пётр Первый.
Серёжка повернулся и вышел за ворота. Разорвал в мелкие клочья Изину характеристику и швырнул прочь. Ветер подхватил белые лепестки и понёс на самый край света. Серёжка постоял ещё немного, подумал и поплёлся вслед за лепестками на край света…
Случилось так, что Серёжка до конца света не дошел. Он доковылял только до железной дороги с полосатым шлагбаумом. Справа от переезда был глиняный бугор, а за ним — болото с лягушками. Из-за бугра доносился какой-то вой и визг. Серёжка прислушался и понял — это гудела и визжала грузовая машина.
Там была узкая земляная дорога. После дождя по ней не ездили. Дождь был только вчера. Так разошёлся, что деревья ломались. Наверно, шофёр не знал, какая это дорога, и затесался в самую грязь.
Серёжка полез на бугор, спустился по рыжему скользкому откосу и увидел грузовик с прицепом. На прицепе лежали длинные неструганые доски и большие ящики с чёрным клеймом.
Серёжка подошёл ближе. Машина увязла в болоте левым колесом, вырыла глубокую скользкую яму. Шофёр дёргал за рукоятки. Машина моталась из стороны в сторону, гремела всеми своими железками и не двигалась с места. Колесо вертелось вхолостую. Вокруг шлёпали липкие чёрные комья.
Шофёр окончательно выбился из сил. Он вылез из кабины, вытер рукавом лоб, уныло ударил каблуком по мокрому скату. Тут он заметил ротозея Серёжку. Сначала он смотрел на Серёжку, как смотрят на пустое место или телеграфные столбы, которые мелькают и мелькают за окном кабины. Потом лицо его оживилось. Вероятно, вспомнил, что вдвоем беда всегда вполбеды. Даже с таким маленьким и не совсем сильным человеком, как Серёжка.
— А ну, малый, помогай, — сказал он. — Чего стоишь?
Серёжа принялся помогать шофёру. Он приволок из-за бугра обломки кирпичей, замостил яму, отошёл в сторонку и поднял руку вверх.
— Тро-о-гай!
Шофёр рванул тормоза. Машина вздрогнула, завертела колёсами и, переваливаясь с боку на бок, покатила по дороге. Но ликовать и бросать шапки вверх было ещё рано. Грузовик прокатил несколько метров, снова забуксовал и вырыл яму больше прежней.
Три раза Серёжка и шофёр вытаскивали машину, и три раза она снова зарывалась в грязь до самого живота.
Грузовик раскалился, как печка. Из радиатора с шумом и свистом вырывались тонкие горячие струи. Они напоминали гейзер, который Серёжка видел в учебнике по географии.
Солнце старалось вовсю. Даже лягушки примолкли, не показывали глаз из липкой зелёной тины. Только изредка какая-нибудь забудется, квакнет вполсилы и виновато замолкнет.
У Серёжки ныло с непривычки всё тело, все косточки. Он буквально валился с ног. И всё же, как ни трудно это было, Серёжка не бросил дела, доказал, что и он тоже может быть мужчиной, а не какой-то тряпкой и размазнёй.
Машина вырвалась наконец на оперативный простор, весело покатила по дороге. Шофёр перевалил
