тебя и так будут угощать, и никто не захочет никаких проделок». А это оказалась неправда. Никогда еще мама меня так не обманывала. Если не считать того раза, насчет папы. В третью годовщину Розиной смерти папа здорово напился и начал цепляться к маме. Все из-за того же – Трафальгарская площадь и голуби, и, мол, если бы она была построже, то ничего бы и не случилось… Мама рисовала на кухне, только краски путала, потому что в глазах у нее стояли слезы. Сердце, например, выкрасила в черный-пречерный цвет. Я сказал:
– Так не бывает. – Взял кисточку и обвел сердце ярко-алым. А потом спросил: – Вы с папой хотите разойтись?
Мама шмыгнула носом и пробормотала:
– Мы и так уже разошлись.
Я бросил кисточку в раковину.
– Это значит – нет, не хотите? – переспросил я на всякий случай, для верности.
Мама чуть помедлила и кивнула. Вот и выходит, что она меня обманула. А с Хэллоуином получилось еще обиднее, потому что я не подготовился и в результате лоханулся.
Когда тот злющий сосед, у которого бульдог, хмыкнул: «Проделка!» – я страшно растерялся. Он рявкнул: «Ты что, оглох?» Я покачал головой. А он: «Ну так давай, показывай свою проделку!» Тогда я попросил его закрыть глаза и попросту ущипнул за руку. Сосед пробурчал слово на букву «б», и я убежал, а бульдог лаял мне в спину. В тот год я больше уже никуда не ходил – боялся, вдруг будет то же самое. Зато на следующий год запасся собственными приколами – очень уж не хотелось снова остаться без конфет.
Но нынешний Хэллоуин должен быть необыкновенным. У Суньи воображение богаче, чем у Вилли Вонки[3], а лучшего придумщика, по-моему, и на свете нет. Я все никак не могу забыть ее фокус с дьяволом. Никто ведь так и не догадался, что это она обтяпала, а Дэниела на три дня исключили из школы. Его ангела со стенда сняли и вышвырнули в мусорную корзину.
Я понятия не имел, что мусульмане тоже празднуют Хэллоуин, и сказал Сунье:
– Я думал, это христианский праздник.
Она так и покатилась со смеху, а Сунья уж если начнет смеяться, то остановиться уже не может. Хохочет и хохочет. И ты сам начинаешь хохотать вместе с ней. Так мы сидели на нашей скамейке на площадке и помирали со смеху. А что тут было смешного – сам не пойму. Она сказала:
– Хэллоуин – это британская традиция, и христиане тут ни при чем.
Я чуть было не ляпнул: «Почему же ты его празднуешь?» – да вовремя спохватился. Все время забываю, что Сунья родилась в Англии.
– Вот мы с тобой и встретились, Человек-паук, – сказала Сунья.
А я ответил:
– Сколько человек ты сегодня спасла, Чудо-девушка?
Она сделала вид, что считает по пальцам.
– Девятьсот тридцать семь, – и пожала плечами, – скучноватый выдался денек. – Мы оба фыркнули. – Ну а ты, Человек-паук?
Я почесал в затылке:
– Восемьсот тринадцать. Но я поздновато взялся за дело, да и закончил рано.
Мы громко расхохотались. Мы так дурачились каждый божий день, и нам не надоедало.
Странновато было видеть Сунью не в классе и не на школьном дворе. Она сидела под каштаном, на коленях у нее лежал пластиковый пакет, а сбоку – белая простыня. Я не сразу сел рядом, сначала внимательно оглядел местность. Оранжевые листья на деревьях пожухли и сморщились, как кожа у стариков, когда они засидятся на солнышке. Папа сейчас в магазине, пошел за выпивкой. Этот лес совсем в другой стороне, но у меня все равно душа была не на месте.
Я вообще только в последнюю минуту решил пойти. Одно дело дружить с мусульманкой в школе и совсем другое – встречаться с ней в выходные. Сунья позвала меня на «конфетную охоту», и я согласился, начисто забыв про папу. Думал только про то, сколько конфет мы раздобудем, и какие шутки сыграем, и насколько это будет веселее, чем все прежние Хэллоуины в Лондоне, потому что на этот раз я буду не один. А утром стащил несколько бинтов, чтобы смастерить костюм мумии, и мне вдруг стало совестно. Мы ели хлопья перед телевизором. Показывали новости, и у дикторши кожа была того же цвета, что у Суньи. Папа буркнул:
– Черномазая! Эти проклятые пакистанцы уже до Би-би-си добрались.
А что в этом плохого?
– Может, она вовсе и не из Пакистана, – невольно вырвалось у меня.
У Джас брови полезли на лоб, под самую розовую челку. Папа переключил канал. Там шел мультик.
– Что ты сказал? – тихо спросил он, а у самого даже костяшки побелели, так он сжал пульт.
– Ничего, – ответил я.
Папа кивнул:
– Я так и думал. – И бросил взгляд на урну.
Когда Сунья накинула на голову простыню, у меня отлегло от сердца. Она вырезала две круглые дырки для глаз и одну длинную, как сосиска, для рта, но в прорезях совсем не было видно, какого цвета у нее кожа.
– Классный костюмчик, – сказал я, а она ответила:
– У тебя тоже.
Ну, положим, мой выглядел диковато, потому что бинтов мне не хватило и пришлось взять розовую туалетную бумагу.
– Только бы дождь не пошел, – сказал я.
Сунья хихикнула:
– А то тебя смоет!
За три часа мы обошли все до единого дома в округе и набили конфетами два большущих пакета. А потом устроились под каштаном, чтобы все это слопать. Кругом было черным-черно, только небо сверкало миллионами звезд. Они походили на крошечные свечки, и на одну секунду мне подумалось, что они зажглись специально для нас с Суньей, ради нашего волшебного пикника. Мы столько смеялись, что у меня бока заболели. Наверное, это был лучший день в моей жизни. Я так и хотел сказать Сунье, но побоялся – еще подумает, что я нюня. Поэтому сказал только:
– Тот дядька…
И мы снова зашлись от хохота. Он последний потребовал проделку, и я вытащил из-за спины водяной пистолет. Дядька пригнулся, а ничего не было! Сунья называет это отвлекающим маневром. То есть мой пистолет отвлек его от настоящей проделки – это когда Сунья швырнула в дом бомбу-вонючку. Но дядька-то ничего не заметил, потому что зажмурился в ожидании воды! Тогда Сунья крикнула: «Попался!» И дядька захлопнул дверь у нас перед носом. Только мы не ушли, мы подкрались к окну и заглянули в холл. Дядька сел на диван. Через минуту он наморщил нос. Через десять секунд откинул назад голову и принюхался. А еще через десять принялся изучать подметки башмаков. Решил небось, что вляпался в собачьи какашки. Сунья зажала мне рукой рот, потому что я слишком громко прыснул. Пальцы у нее были ледяными, но мои губы словно обожгло.
– Почему ты ходишь в этом? – прошамкала Сунья с набитым конфетами ртом.
– Потому что я мумия, а мумии с ног до головы забинтованные, но у меня бинты кончились, вот и пришлось…
Она покачала головой.
– Я не про обмотки твои, – она ткнула в туалетную бумагу, – а про это. – Сунья коснулась моей футболки с пауком.
– Я же супергерой! Я сражаюсь с преступниками.
Она вздохнула, от нее пахло газировкой. Сквозь дырки в простыне на меня смотрели блестящие- блестящие глаза, они были ярче, чем все звезды на небе.
– Нет, правда, почему ты в ней ходишь? – Она подтянула колени к груди, положила на них подбородок и принялась лизать леденец на палочке. Медленно-медленно, как будто времени у нее целая куча и она готова слушать меня сколько угодно.
