потом стальным грохотом, и наконец все оборвалось – только гитарист все встряхивал белыми волосами, аккуратно трогая слегка поскрипывающие и пощелкивающие струны.
Композиция закончилась, музыканты под аплодисменты ушли со сцены, организатор объявил Борисова, который незамедлительно откуда-то появился. Писатель взял еще пива, хмель тихонько постукивал в голове, лень и расслабление от никотина приковывали к столику. «Борисова я уже слышал, – думал он, – он меня все равно не видит. Подойду после, скажу, что понравилось».
Борисов читал с переводчиком, должно быть, рассказ – неторопливо, глядя в бумажку, и голос мерно перекатывался в колонках, бубнил, иногда останавливаясь, чтобы набрать воздуха и продолжить.
Люди медленно перемещались из зала в бар. Пришли Сюзанна и строгий немец, две женщины в черных платьях, из служебного выхода появился гитарист-Уорхолл, взял пива и встал за столик недалеко от писателя, пару раз прошелся туда-сюда длинный худой мужчина в очках и с бритой головой. Люди курили, болтали, отсутствующе пускали дым в воздух. Беловолосый гитарист сосредоточенно смотрел перед собой, неохотно глотал пиво, иногда поглядывал на сцену. Писатель еще раз обвел глазами публику у бара, и, вздохнув, перешел к его столику.
– Здравствуйте!
Молодой человек дернул головой в его сторону, внимательными черными глазами осмотрел писателя и тоже поздоровался.
– Вы ведь сейчас играли? Мне понравилось, – начал писатель, – интересно, необычно.
Разговор медленно завязался, парень сказал, что ему тоже понравились стихи. Писатель предложил взять по стопке водки, гитарист согласился; они молча выпили, потом разговор снова начал свое валкое движение.
– В конце очень много шума было. Я даже испугался, – усмехаясь, говорил писатель.
– Это моя любимая композиция, – парень разводил руками, словно строя из воздуха угловатую кособокую конструкцию, – история мира. Сначала – тихо, потом больше, больше, потом много-много всего, войны, революции, индустрия, потом взрыв и – опять тихо, все по новой…
– Да-да, занятно. И в музыке развития нет, потому что – все как бы одно и то же?
– Да, конечно! – Парень сверкнул глазами, кажется, не уловив иронии. – Маленькие круги, по которым движется каждая жизнь. А из этих кругов состоят большие. И так все вращается, и все приходит к своему началу.
– Занятно, занятно… Вы давно в Гамбурге?
– Три года.
– А почему уехали, если не секрет?
– В России нельзя такую музыку играть. Не понимают. А здесь для всего есть своя ниша, хоть и маленькая. Нас издают иногда, ездим, концертов много даем – жить можно.
– Да-да… – согласился писатель.
Повисла пауза. Все больше людей перемещались к бару, они что-то обсуждали, пили вино, пиво из высоких пивных бокалов. «Вот и разговариваем, – думал писатель, – вполне по-европейски». Из колонок все бубнил Борисов, иногда останавливаясь, давая место звучному голосу переводчика.
– Здесь тоже бывает трудно, – продолжал свою мысль парень, – с экспериментальной музыкой всегда труднее. Но здесь хотя бы люди знают, что если что-то непонятно, надо пытаться понять…
– Скажите, – начал писатель, – или нет, давайте еще водки, перейдем на «ты», и тогда я спрошу…
Гитарист кивнул, взяли водки, наверное, именно ввиду специфики мероприятия припасенной в баре. Выпили молча, писатель морщился, с трудом глотал горькую жидкость. Парень выпил спокойно, но немного оставил на дне.
– Хорошо пошла… – поморщился писатель полувопросительно.
– Да, неплохо, – парень пожал плечами, – так что вы хотели спросить?
– Да, вот что… – писатель оглянулся, будто хотел установить, не подслушивает ли кто-нибудь этот разговор. – Скажите… то есть скажи… вы… ты считаешь вашу музыку экспериментальной?
Парень удивленно вскинул белые брови. Да, конечно, а как же еще. Есть мейнстрим, а есть эксперимент, авангард. Можно скользить по поверхности, можно копать в глубину. Вот мы и копаем в глубину.
– Да-да, это так… Но ведь ты сам говоришь – ниша. Стало быть, это уже направление. И люди знают, как к этому относиться. И никого это не удивляет.
– Да. Ну и что?
– Но ведь это тогда уже не эксперимент.
– А почему эксперимент должен кого-то удивлять?
Из зала раздались аплодисменты – Борисов закончил. Выходил организатор и объявлял очередных музыкантов. Писатель подумал, что надо бы поймать Борисова. Но было лень, и потом – он чувствовал, что вот сейчас, еще немного, выйдет на свою мысль, и наконец, возможно, наступит освобождение. Борисов, наверное, все равно пойдет в бар – тогда и получится поговорить.
Парень-гитарист молчал, поглядывая на недопитую рюмку.
– Послушайте. Послушай, – наконец сказал он, – ваши стихи – они разве не авангардные?
Тут на сцене появились новые молодые люди, и в них писатель узнал молодых русских с набережной Рейна. Наглый матерщинник Женя прохаживался, немного покачиваясь, по сцене, пока его товарищи пробовали инструменты. Толстый звукорежиссер за пультом напрягся, положив сосисочные пальцы на рычажки и вперив взгляд в музыкантов.
– Гуд ивнинг! – крикнул Женя в микрофон, и, как показалось писателю, икнул. – Найс ту си ю!
Барабанщик щелкнул палочками, давая такт – и музыка загремела. Это, кажется, был обычный рок: барабаны отбивали четкий горячий ритм, гитара жужжала и трубила; вокалист-Женя пел неожиданно звучным голосом, левой рукой держась за микрофонную стойку, а правую выбрасывая в зал.
– Вот они, – гитарист-Уорхолл показал писателю на музыкантов, – это не авангард, это уже было. Хотя ребята хорошие, классные инструменталисты. Обычный русский рок, играют только попрофессиональнее.
– А чем они от вас отличаются, кроме того, что у вас не поют? Гитарист обиженно посмотрел на писателя.
– Послушайте! – наконец сказал он. – Вы, кажется, совсем не разбираетесь в современной музыке
– Да, наверное, не разбираюсь, – раздраженно ответил писатель, – хотя я из Петербурга, и я слушал рок, когда ты еще, извини, пешком под стол ходил. И тогда, – он мечтательно закатил глаза, – тогда это было другое. Это был, шок, взрыв, вызов! Провокация наконец.
– Мы тоже провоцируем! – возразил гитарист. – Некоторые вот из зала ушли. И вы, кажется, тоже себя не очень уютно чувствовали.
– Никто не ушел! – с нажимом возразил писатель. – Они все уже привыкли, они такое каждый раз слышат, на каждом таком концерте, лет десять, думаю… Прости, – торопливо добавил писатель, похлопывая гитариста по плечу, – я не хочу обижать тебя и твою музыку. Просто… что-то новое надо. Новый взрыв, новое движение.
– Мы ищем новую форму, – гитарист-Уорхолл нервно вертел рюмку длинными пальцами. – Для этого надо разрушить старую… Скажите, может, вы придумали что-то новое? У вас есть что-нибудь предложить, кроме Ленина и Сталина?
Барабаны по-прежнему монотонно колотили и бухали из колонок, как быстро идущий под гору состав.
– Я мягкой, – пел Женя, выделяя «о», как это делают в Вологде. – Я совершенно не герой! А тот, другой, как раз герой!
Писатель мутно посмотрел на музыкантов, потом на собеседника.
– Есть, есть новая форма, – наконец сказал он, – и эксперимент… можно было бы сделать, настоящий эксперимент.
Музыканты на сцене все больше трясли головами, заводясь ритмом и нервными гитарными репликами.
