остановился; спиной почувствовал, что сзади стоит еще один, восьмой – может быть, самый злой и решительный из всех, для которого пустить красный кисель из чужой сопатки доставляет эстетическое удовольствие.
– Ну что, попался, который кусался? – равнодушно спросил Пургина старший, высокий, с выпирающей, будто у краба, грудью парень, сощурил серые, чуть навыкате глаза.
– И не думал кусаться, – спокойно, ощущая собственную натянутость, произнес Пургин, – я в эти игры не играю.
– А мы играем, и нам без разницы, кусался ты или нет, главное то, что ты живешь в переулке, который нам не нравится.
– Что, хотите всемером на одного? – Пургин почувствовал, как у него немеет, становится чужим рот, до крови закусил нижнюю губу, насмешливо шевельнул губами. – Смелые ребята!
– На тебя одного столько – слишком жирно, – парень еще более сощурил глаза, сплюнул под ноги, – одного тебе выделим для первого раза, на второй раз увеличим норму. Пестик! – позвал он, не оборачиваясь.
– Ну? – из заднего ряда выступил не по годам крупный парень; с квадратной челюстью, которую надо было уже брить, но Пестик еще ни разу в жизни не брился, и челюсть обросла у него неприятным серым мхом.
– Пестик, хочешь потренироваться? Тут груша по дороге подвернулась, добровольно предлагает свои услуги. Ты ведь всегда был непротив постучать по груше? Начинай, Пестик!
– Ладно, – равнодушно произнес огромный Пестик и осторожно, по-боксерски стремительно и опасно двинулся на Пургина.
– Мы будем твоими зрителями, Пестик, – пообещал старший, – всякий твой успех поддержим бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. Гонг!
Стоявший рядом со старшим толстый круглый паренек – настоящий жиртpecт, реклама булочек и каучука, – сунул в рот, за пухлую щеку, палец, с силой оттянул рот и отпустил. Раздался тугой громкий хлопок, и Пестик, реагируя на него, выкинул вперед большой, костистый кулак, как у мужика со слесарного производства, где металл оставляет на руках неизгладимые следы.
– Опля! – Пестик выбил из себя азартный плевок, он всегда сопровождал свои удары плевками.
Пургин уклонился от порции слюны и стремительно ушел вниз, под кулак Пестика, одновременно тихо, почти неприметно, ударил Пестика ребром ладони под талию. Пестик только крякнул – неприметный удар был больным: Пургин знал, куда бил – под печень. Занятия восточной борьбой даром не прошли. Не хотелось Пургину этим заниматься, но он заставлял себя, зная, что разные азиатские хитрости обязательно пригодятся.
И вот пригодились. Пестик распахнул рот и хапнул воздух, стараясь захватить побольше, внутри у него что-то лопнуло с громким пукающим звуком.
– Пестик! – сразу все поняв, призывно выкрикнул старший. – Гонг!
Жиртрест послушно сунул палец за щеку, оттянул его и отпустил, Пестика этот звук отрезвил, он проворно развернулся и с ходу послал кулак в Пургина, целя ему в голову. Удар смертельный, такой кулак может раскрошить череп, как куриное яйцо. Пургин перехватил кулак Пестика и по движению удара сделал рывок.
Тяжелый Пестик, взбрыкнув ногами, оторвался от земли и с самолетным гудом всадился в кучу мусора, собранную на обочине тротуара дворничихой.
– Опля! – запоздало прохрипел Пестик уже из мусорной кучи.
– Опля! – повторил старший, озадаченно потер пальцами подбородок, словно бы снимая боль. – Ай да Пестик!
Пестик, ошалело крутя головой, вылез из мусорной кучи, приходя в себя, отработал кулаками «мельницу» – серию сильных ударов по воздуху, и Пургин с тоскою понял, что до полного краха Пестика еще далеко, этот парень – из породы быков, что сдаются только тогда, когда из них выпускают весь воздух; вид у Пестика был несколько ошалелый – не ожидал от противника такой ловкости, но это не остановило Пестика, а наоборот, подогрело, глаза у него недобро покраснели, обрели упрямое бычье выражение, он даже замычал, будто обиженный бычок. Жиртрест сознательно запустил в рот палец, оттянул толстую резиновую щеку.
– Опля! – отплюнулся Пестик и крюком ударил Пургина по голове. Чуть полчерепушки не снес, хорошо тот успел нырнуть вниз, в глубину, кулак Пестика только скользнул по макушке, вызвал в ушах неприятный звон.
Перед глазами возникли два прозрачных кровянистых пятна, Пургин, сдерживая себя, сжал кулаки и, развернувшись на одной ноге, другой нанес хитрый удар – согнутой ногой, срезом каблука, по месту, в которое уже бил – под печень. Пестик жалобно заблеял и задом опустился на асфальт – он никак не мог понять, в чем дело? Раньше такого не было? Жалобно взглянул на старшего.
– Ты посиди, – милостиво разрешил тот, – оклемайся, родимый. Матч закончился не в твою пользу. – Поглядел на Пургина. – Как тебя зовут?
– В приличном обществе первым представляется тот, кто задает вопрос.
– В приличном, – старший насмешливо наклонил голову, он, в отличие от Пестика, обладал чувством юмора, – в приличном – да! – Протянул руку Пургину. – Последующие бои отменяются, ты нас убедил. Ваш переулок трогать больше не будем… Анатолий по фамилии – Попов!
Пургин, не задумываясь, ответно подал руку, он лишь в последний миг поймал себя на мысли, что это может быть ловушка – старший удобно перехватит руку, сломает ее в сгибе, швырнет Пургина на землю, но старший этого не сделал. Пургин назвался.
– Молодец, Валя Пургин, – похвалил его старший, – хотя в высшем свете не принято отвечать оплеухой на оплеуху, это дурной тон, но друга Пестика еще никто так не учил аэродинамике, как ты. Пестик, тебе хорошо леталось? – спросил Попов Пестика. Крупные глаза его посветлели, на них словно бы наполз туман.
Пестик, продолжая сидеть на асфальте, пустил пузырь:
– Опля!
– Все понятно! Интервью оставим для репортеров ведущих газет столицы. Они уже на подходе. Выехали, но по дороге у их «форда» спустил баллон. О своих ощущениях пребывания в невесомости расскажешь потом.
Пестик икнул, хотел произнести привычное «Опля!» и поднять процент влажности в Москве очередным плевком, но вместо этого снова икнул и прижал грязную, испачканную кровью ладонь ко рту.
– С тобой все понятно, – сказал Попов, засунул руки в карманы вельветовой куртки, украшенной нескольким спортивными значками. – Ты мне нравишься, Пургин, – неожиданно закончил он.
– Ты мне тоже!
– У тебя есть удар, есть мозги, есть чувство противника, которого некоторые глупцы, – он мельком глянул на Пестика, – к сожалению, недооценивают, есть быстрота, есть решительность…
– Неправильно. По природе я – нерешительный, – сказал Пургин – он не мог поверить Попову до конца, ощущение того, что кто-то находится за спиной, не проходило, и Пургин ежился, сводил вместе лопатки, как на холоде, стараясь согреться, – но есть хорошее правило – быстрее изгонять из себя нерешительность и первым делать шаг вперед.
– Верно! – поддакнул старший. – Пусть он будет неправильным, даже гибельным, но выиграет тот, кто раньше сделает этот шаг.
Пургин удивленно посмотрел на старшего: оказывается, тот склонен к философствованию; есть у человека такая слабость, – собственно, она есть у всех блатных. Но принадлежит ли к блатным Попов? Он просто несерьезный уличный верховод, командир, поднаторевший в понимании дураков, таких как Пестик, Жиртрест и те де.
– А у тебя есть желание казаться иным, чем ты есть на самом деле, – сказал Пургин старшему, – ты хочешь быть лучше, умнее, добрее самого себя.
– Злая фраза. И что же – у меня это получается?
– Получается.
