бороться с ними?
— Да, да, — поддержал Ватутина Василевский, — нам, Павел Алексеевич, поверьте, очень интересно выслушать ваши ответы на эти сверхсерьезные вопросы.
— Что ж, я отвечу вам, — Ротмистров снял очки, протёр их, снова водрузил на переносицу. — С новой техникой гитлеровцев, столь усердно воспетой их идеологами и пропагандистами, мы знакомы. Не так давно, например, мы получили из штаба Степного фронта их тактико-технические тайные. Сразу скажу — прекрасные характеристики! Даже завидно немного… Ну и, естественно, серьёзно думали и над эффективными способами борьбы с вознесёнными пропагандой «тиграми» и «фердинандами».
— Интересно! — заметил Ватутин. — Очень интересно!
— Вот как! — воскликнул в свою очередь Василевский. — Продолжайте, Павел Алексеевич. Пожалуйста!..
— Техника немцев, — здесь скрывать нечего, — имеет преимущество над нашими танками: у гитлеровцев, на нашу беду, очень уж сильная, мощная лобовая броня — это раз; у них, что ни говорите, очень мощная восьмидесятивосьмимиллиметровая пушка — это два; у пушки очень большая дальность прямого выстрела — это три.
— Н-да, сразу видно, что вы скрупулёзно работали над заданным вопросом, вы всё точно подметили, — кивнул головой Ватутин и вздохнул. — У наших танков пушка всего-навсего лишь семидесятишестимиллиметровая… Ну и что же дальше? Продолжайте, прошу вас!
— Я думаю, — продолжал Ротмистров, — что более успешно с немецкой техникой можно бороться лишь в условиях… ближнего боя. Да, да, — я не оговорился: ближнего боя. Для этого необходимо использовать высокую манёвренность наших танков Т-34 — гитлеровские машины в этом вопросе остались далеко позади наших — и, конечно же, ведение огня по бортовой броне немецких машин.
Ватутин задумчиво потёр подбородок, скосил глаза на Ротмистрова.
— Вы хотите сказать, что с немцем в данных условиях нужно идти напрямую лишь, образно говоря, в рукопашную схватку?
— Образно говоря, — да… Вы меня правильно поняли, товарищ командующий фронтом.
— Что ж, возможно вы, Павел Алексеевич, и правы… И| это лишний раз утверждает меня в решении нанести всё же противнику мощный бронированный контрудар. В нём, помимо вас, примут участие 1-я танковая, 6-я, 7-я и 5-я гвардейские общевойсковые армии.
Из дальнейшего разговора прекрасно образованных в военном отношении генералов вырисовывалась следующая перспективная картина. 5-я гвардейская танковая армия должна была усилиться 2-м гвардейским Тацинским и 2-м танковым корпусами, 1529-м самоходно-артиллерийским и 1148-м гаубичными, 148-м и 93-м пушечными артиллерийскими полками, 16-м и 80-м полками гвардейских миномётов. Короче говоря, стальная армия Ротмистрова, вкупе с приданными ей танковыми соединениями, в конечном итоге должна была насчитывать где-то около 850 танков и САУ.
Важный разговор стратегов подходил к концу, когда Ватутин вдруг задумчиво спросил:
— А как вы думаете, уважаемый Павел Алексеевич, смогут ли в действительности немецкие танки прорваться к Обояни?
— В жизни всё случается, — не сразу ответил Ротмистров, — а на войне — тем более… Война — непредсказуемость. А что, товарищ командующий фронтом, если я прикрою ваш КП?
— То есть? — вскинув брови, удивился Ватутин. — Как это прикроете?
— А гак, в прямом смысле слова: прикрою частью сил своего резерва.
— Ну да? Думаете, я трушу? — усмехнулся Ватутин, даже головой крутнул, а потом вдруг согласился. — Шут с вами, прикрывайте…
Ротмистров, не откладывая своего предложения в долгий ящик, тут же по рации связался с Труфановым и отдал ему соответствующее приказание. Где-то через пару часов передовой отряд частью сил замял оборону по большому ручью впереди командного пункта Ватутина и установил связь с 6-й гвардейской армией генерала Чистякова.
— Спасибо, Павел Алексеевич, — поблагодарил Ротмистрова командующий фронтом. — Теперь же слушайте приказ: вашей армии надлежит двенадцатого июля, с утра, совместно с 1-й танковой, 5-й гвардейской общевойсковой армиями перейти в решительное наступление. Вам необходимо уничижить противника юго-западнее Прохоровки, а к исходу дня выйти на рубеж Красная Дубрава-Яковлево. Вам ясна задача?
— Так точно, товарищ командующий фронтом!
Ротмистров испросил разрешения уйти и уже направлялся к двери, когда его окликнул Василевский:
— Павел Алексеевич, я намерен завтра вас посетить.
— Что ж, товарищ Маршал Советского Союза, мы всегда рады принять вас…
… На свой командный пункт Ротмистров с боевым приказом вернулся во второй половине дня. Он тут же, собрав, не оттягивая времени, командиров корпусов, провёл с ними рекогносцировку района предстоящих боевых действий и тут же поставил корпусам необходимые боевые задачи. Задачи очень серьёзные и крайне трудные. Несколько западнее и юго-западнее Прохоровки, где-то на фронте протяжённостью до пятнадцати километров, был избран район развёртывания равных сил армии. После некоторых дебатов было принято решение развернуть в первом эшелоне сразу все четыре танковых корпуса — 2-й, 18-й, 29-й и 2-й гвардейский Тацинский. Решение это было, конечно же, принято в основном с учётом того обстоятельства, что в сражение войску Ротмистрова предстояло вступить с очень сильной танковой группировкой противника. У Павла Алексеевича имелись достоверные сведения о том, что на несчастную Прохоровку, ещё не подозревавшую о своей участи, нацелились около семисот танков и САУ, и в том числе— сто «тигров» и «фердинандов».
Второй эшелон по согласованию командования составлял 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус. Части же передового отряда и 689-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк решено было оставить в резерве. На генерала Труфанова была возложен а обязанность командовать этим самым резервом…
Спать генерал Ротмистров лёг довольно-таки поздно. И как только он прикоснулся к подушке, так сразу же и уснул. Как убитый.
КВАС ДЛЯ КЛЫКА
— Ну и июль нынче на дворе! — занудливо ворчал себе под нос дядька Мирон. — Сколько годков-то на свете белом живу, а всё никак не привыкну к этому зною. Спасибо хоть в Полежаеве живу, а не в Африке…
Он сидел в тени на завалинке и аккуратно крутил «козью ножку», то и дело проводя кончиком мокрого языка по огрызку пожелтевшей от давнего времени газеты.
— Н-да, — продолжал он, прикуривая и пуская дым под соломенную стреху хаты, — нонче была в мирное время — уже готовились бы хлеба убирать, ещё с недельку бы и в поле… Но теперь не до хлебов мужикам нашим, теперь ведут он и, Бог ты мой, совсем иную жатву.
Из приземистых сеней вышла-выплыла тётка Феклуша.
— Ты с кем это балакаешь? — удивлённо спросила она, — осматриваясь вокруг. — Вроде бы никого и нетути…
Дядька Мирон как-то тоскливо, с укором, что ли, взглянул на жену и ничего не ответил ей. Но она, по обыкновению, не унималась:
— Тю-у, да ты никак, отец, сам с собой разболтался! Чевой-то ты так, а?… Э-эх ты!..
— Помолчала бы ты, баба: языком как помелом мелешь. Не до тебя мне… Слышала, что Васечка намедни говорил, — что, мол, предвидится большое сражение!..
— Да уж не глухая, поди, я тетеря… — тётка Феклуша опустилась на завалинку, села рядом с мужем и тоже задумалась-пригорюнилась. — Всюду бои идуть на земле, а теперича вот и к нам, к хутору нашенскому, беда чёрною кошкою подобралася…
