Глава тридцать третья. Заточение
Совсем иначе проходила ночь там, где её проводил сейчас Вальтер, — в его камере. Он лежал на топчане, заложив руки под голову, и дремал. В камере было светло, потому что свет по ночам у арестованных никогда не отключался — таков порядок. Вальтер радовался уже и тому, что его поместили в отдельную камеру, а не в общую. Из коридора полицейского участка слышались чьи-то пьяные вопли и что характерно — только на иностранных языках. Местные жители были людьми сугубо мирными, и только туристы из Авдации и Западного Ганимеда отличались особым буйством. Какие-то пьяные типы орали на лангобардском языке, что они тут всех постреляют, если им срочно не дадут опохмелиться; дама из Этрурии, задержанная за битьё посуды в ресторации, кричала, что она не допустит, чтобы её Антоний шлялся к посторонним женщинам, а турист из Брабанта тщетно призывал их всех к тишине. Вальтер, который знал понемногу все главные языки Ганимеда, некоторое время с интересом слушал эту перебранку, но затем погрузился в свои мысли. Что-то надо было делать, но вот что — он не имел об этом ни малейшего представления.
Совершенно очевидно было, что это всё устроено безумным Меценатом исключительно из желания отомстить за то, что он не смог заполучить в свои жадные руки вожделенную статуэтку.
Ведь это же просто какой-то маньяк! Зачем она ему нужна? Для того, чтобы переплавить и сделать из прекрасного произведения искусства какую-то безобразную дрянь… Одиннадцать драгоценных статуэток он уже испортил, и теперь на очереди у него была самая главная! Зачем она ему нужна? Что ему — своего золота мало?
Простая мысль приходила в голову. Не в золоте дело. Да, он золото любит больше всего на свете. Но, для того чтобы успешно владеть золотом, нужна какая-то сила. И эту силу нужно чем-то подпитывать, чтобы она не иссякала.
Чем подпитывать?
Бесконечным служением Злу — вот чем! Статуэтка нимфы непременно должна быть переплавлена в какую-нибудь сковородку, и в этом был глубокий смысл! Пошлость, вместо искусства, и унижение богов уже поверженного народа. Народ исчез с лица нашей планеты, но даже и самую память о нём надо было осквернить. Впрочем, ведь это же самое делали и нифонцы… Служение Злу — вот что это такое!
А служение Злу возможно только с помощью золота. Золото на службе у золота. Золото ради золота! Только совершая бесконечную цепь злодеяний, и можно не упустить эту самую власть над золотом.
Но так ли уж страшен этот самый Меценат? Разве он не делает добрых дел? Разве не покровительствует наукам и искусствам? И ведь само нынешнее благополучие Вальтера и его семейства исключительно покоится на том, что Меценат оплачивает это самое благополучие: закупает у Вальтера то, что тот добывает в море… Да он делает свои закупки по смехотворным ценам, но этих денег хватает на вполне сносную жизнь. Хотя: а зачем больше? На житьё хватает, и на том спасибо!
Но вот в чём беда: условия диктует он. Он и только он! Если он перестанет делать свои закупки, то Вальтер никому больше не сможет ничего продать. Всё продумано таким образом, что продать можно только Меценату и никому больше. Здесь, на острове Вальтер оказался как бы в ловушке… И таким ли уж благодетелем после этого выглядит Меценат? Он сам себя поставил на эту должность и фактически как по нотам разыграл спектакль, при котором он выглядит благодетелем и спасителем. Именно таковым его и воспринимают остальные люди. Особенно те, которые когда-то обратились к нему за помощью и в действительности получили её.
И что же теперь делать?
Вальтер так и не смог ответить на этот вопрос, потому что заснул, в конце концов.
Во сне ему приснилось (или вспомнилось?) то, что с ними было в горах.
Когда они вышли из пещеры, то первое, что они поняли: они попали в какой-то совершенно другой мир. Сначала их поразили необычные запахи и колоссальной высоты толстые деревья неизвестной породы. Потом была довольно широкая речка с перекинутым через неё каменным дугообразным мостом. С вершины моста было видно, как река уходит куда-то вдаль и теряется где-то за поворотом. Причём на всём своём пути она идёт в коридоре плотно обступающих её тех же самых громадных деревьев. Убаюкивающие голоса неизвестных птиц гулко раздавались над зеркальною гладью реки, и лишь редкие водяные птицы, похожие на уток, рассекали её своими телами.
За мостом была роща из тех же самых гигантских деревьев, и сразу же за нею начиналось большое открытое пространство.
Пять или шесть дымящихся вулканов, вместо четырёх привычных; красивые растения, некоторые из них выглядели совершенно необычно, и даже самый запах — всё было не таким, как в том мире, откуда они сюда пришли.
Бьёрн сказал:
— Я не могу представить, где на нашем острове есть подобный пейзаж? Незнакомые растения! Да и вулканы расположены в непривычном для нас порядке и имеют незнакомые очертания.
— И их здесь больше, чем у нас, — добавил Лаэрт.
— Дети так и рассказывали: пять или шесть, — сказал Бьёрн. — Смотрите: вон те две струйки дыма, выходят как будто из одной и той же горы — между ними расстояние слишком маленькое. И не поймёшь, один это вулкан или два.
Между мужчинами завязался спор по поводу количества вулканов и особенностей здешней горной системы, а они тем временем всё шли и шли куда-то. Как вдруг Вальтер остановился, словно бы что-то забыл.
— Господа, — сказал он. — Вы разве не замечаете одного совершенно невероятного обстоятельства?
— Какого? — спросил Лаэрт.
— Какого? — спросил Бьёрн.
— Мы оказались в некоем непонятном мире. Возможно, это параллельное пространство, но у нас нет никакого страха по этому поводу!
— А разве непременно должен быть страх? — спросил Бьёрн.
— Конечно! Наши древние предки, ещё во времена каменного века и дремучей дикости именно это самое должны были и чувствовать всякий раз, когда перемещались в новое пространство. Ведь они были бродячими охотниками и собирателями, и им приходилось постоянно менять свои стоянки. А при таких переменах всякий раз возникали опасения: неизвестно, какие племена там живут, неизвестно, какие звери или силы природы…
— Да, это странно, — согласился Лаэрт. — Чувство умиротворённости — вот то, как я бы охарактеризовал свои собственные ощущения на данный момент.
— Может быть, это специфическое воздействие каких-то растений, чей запах мы сейчас вдыхаем? — предположил Бьёрн. — Однажды, когда я был на своём учебном паруснике на экваторе в Новой Гельвеции, я столкнулся с подобным явлением — я тогда прогуливался со своими курсантами по прибрежным джунглям…
Они шли всё дальше и дальше по тропинке, которая уводила их всё дальше и дальше от дугообразного моста и пещеры.
Селение, которое они увидели в глубине долины, состояло из одноэтажных каменных домов, каждый из которых представлял собою маленькое чудо архитектуры: то какие-то башенки, то колонны, то статуи, то арки, то карнизы — у каждого дома непременно было своё отличительное свойство, которое выделяло его на фоне других домов. Люди, бродившие по улицам в длинных белых одеждах, расшитых какими-то геометрическими узорами, были, судя по всему, заняты своими повседневными делами. Увидев пришельцев, они останавливались в изумлении и смотрели на них, лишь изредка обмениваясь какими-то замечаниями на своём непонятном языке.
— Если не считать одежды, то по внешнему виду они от нас ничем не отличаются, — проговорил вполголоса Лаэрт.
— Господа, мы вас приветствуем! — категорически заявил Бьёрн и снял с себя шляпу.
Лаэрт ничего не сказал, а только помахал всем рукою.
