голову искать меня там. Если в дом вдруг заявится Валера, я могу сказать, что Ольга разрешила мне остановиться там на время. В конце концов, ее слова «запоминай, где ключ лежит, авось пригодится» при желании расценить можно именно так. Если явится сама Ольга... что ж, придется мне это пережить, хотя я и предпочла бы держаться от нее подальше.
Не раздумывая, я направилась к дому. Ключ нашла без труда. Свет в комнатах включать не стала, только в коридоре, чтобы светящиеся окна не заметили с улицы. В банке в навесном шкафчике нашелся чай, я вскипятила воду и устроилась на крыльце с чашкой в руках. В темном небе звезд не видно, свет уличных фонарей едва пробивался сюда, и я чувствовала себя дачницей. Тепло, уютно, а главное, безопасно. Но стоило мне лечь в постель, как приподнятое настроение мгновенно сменилось беспокойством. Дом казался слишком большим, хотя, само собой, в размерах за это время не увеличился. Большим и пугающе пустынным.
Я плотно закрыла дверь в комнату, жалея, что на двери нет задвижки. И тут же вспомнила Ольгины слова о привидениях. Глупость, однако мысль о них беспокоила. Дом стоит необитаемый... Ольга здесь иногда бывает. Ей привидения не досаждают, с какой стати им вдруг мною заинтересоваться. Сколько бы я ни твердила: «Все это глупости», но беспокойство росло. Я включила допотопную настольную лампу, обнаруженную в шкафу еще в прошлый визит, поставила ее на пол. Страх потихоньку подкрадывался, сменяя беспокойство, а заснуть при свете оказалось совсем непросто.
Ворочаясь с боку на бок, я уже не считала хорошей идеей явиться сюда. Мне мерещились шорохи, скрипы и прочее в том же духе, но беготня по улицам свое дело сделала, и я уснула. Сон был недолгим, тревожным, а проснулась я от звука шагов. Скорее всего, мне приснилось, что я их слышу, сон и явь причудливо перемешались. Я подняла голову, испуганно прислушиваясь. Лампа под металлическим колпаком освещала часть комнаты, углы тонули в темноте. Вздохнув в досаде, я взглянула на часы. Половина второго. До рассвета еще далеко. Чего это я о рассвете подумала? В доме я одна, в прошлый раз даже возни мышей за стенами не припомню... Шаги над моей головой... там чердак... А если кто-то в дом забрался? Вору следовало бы заглянуть в комнаты. Я легла на спину, натянув одеяло до подбородка, и уставилась в потолок. У меня глюки или вправду кто-то ходит? Прошло минут двадцать, и за это время я смогла довести себя до легкой паники. Мне то чудились шаги, то чей-то едва слышный смех, то скрип двери...
Оставаться в доме было невозможно, и никакие доводы разума уже не действовали. Но куда бежать ночью? В гостиницу? А если там меня ждут? Я вскочила, быстро свернула одеяло вместе с подушкой и припустилась на улицу, прижимая их к груди. Свет в коридоре так и горел, но моих страхов это вовсе не уменьшило. Я готова была поклясться: кто-то смотрит мне в спину. И, только оказавшись на улице и закрыв за собой дверь, я смогла перевести дух. Входную дверь заперла на ключ, мне казалось, опасность исходит из дома, а вовсе не с улицы. Рядом с крыльцом расстелила одеяло, соорудив подобие спального мешка, сунула подушку под голову и глаза закрыла. Рядом то и дело проезжали машины, но это только успокаивало, и очень скоро я уснула.
Пробуждение оказалось не из приятных. Что-то ползло по моему лицу. Проведя рукой по щеке, я обнаружила паучка и улыбнулась. Было раннее утро, где-то просигналила машина, а я потянулась и еще немного полежала с закрытыми глазами.
Через несколько минут я уже пила чай, устроившись на крыльце. Ночные страхи казались глупыми и вызывали недоумение. Это же надо придумать: привидение... Странно, что я их только слышала, моей фантазии вполне хватило бы вообразить какого-нибудь монстра или девицу в прозрачном балахоне с лицом утопленницы.
Однако, вернувшись в дом, я поняла, что до конца от своих страхов избавиться так и не сумела. Ощущение, что кто-то смотрит мне в спину, вернулось почти сразу, стоило войти в комнату. Я даже подумала: если повернуться резко, быстро, я непременно увижу... кого? Того, кто затаился в доме...
Я терпеть не могла триллеры и уж точно не собиралась в них участвовать. Еще нет и семи, покидать дом слишком рано, ни кафе, ни магазины не работают... Чтобы избавить себя от глупых страхов, я не спеша прошлась по дому. Само собой, ничего подозрительного в нем не было. В конце коридора я обнаружила люк в потолке, а в кладовке стремянку, деревянную, без двух нижних перекладин. Вытащила ее в коридор, прислонила к стене и начала подниматься.
Люком редко пользовались, я едва смогла его открыть. Сверху потянуло чем-то кислым, пыль поднялась светлым облачком, а я, ухватившись за края люка, взгромоздилась на последнюю перекладину и заглянула на чердак. Солнечный свет робко проникал в единственное круглое оконце. Чердак был пуст, если не считать облезлой этажерки, стоявшей у стены напротив. На ней были свалены газеты и журналы. Луковая шелуха на полу и осиное гнездо за моей спиной. Вот и все. Можно было спускаться и возвращать стремянку на место. Но вместо этого я выбралась на чердак. Прошла к окну, полюбовалась домами напротив.
Я двигалась почти бесшумно, мусор под ногами скрадывал звук шагов. «Привидению пришлось изрядно попотеть, чтобы я его услышала», – с усмешкой подумала я. На пачке журналов лежал толстый слой пыли. Я выдернула журнал откуда-то из середины и все равно расчихалась. Журнал был двадцатилетней давности. Присев на корточки, я принялась его листать. Советы хозяйкам, модные тенденции... такие платья носила моя мама... Я достала еще несколько журналов, а потом мое внимание привлекла газета, лежавшая на нижней полке, пожелтевшая, с загнутыми краями. Она была наполовину развернута, словно кто-то читал ее здесь, да так и бросил. Разложив ее на полу, я быстро просмотрела первую страницу. Местное издание десятилетней давности. Было забавно читать о новостях, некогда будораживших умы, а сейчас совершенно забытых. Вот что остается от нашей жизни: ворох пожелтевшей бумаги с давно устаревшими новостями.
Я перевернула страницу и вскрикнула от неожиданности. Передо мной была фотография Генриетты, рядом еще одна фотография: маленькая девочка с косичками. И крупные буквы: «Разыскиваются». Ниже статья с заголовком: «У бизнесмена похитили дочь?»: «Двадцать пятого мая пропала трехлетняя Юля Серикова и ее няня, двадцатилетняя Надежда Захарова. Просьба ко всем, кто их видел...» Я дважды перечитала статью. Мать девочки в момент похищения находилась в больнице, отец Юли отправился ее навестить, ребенка оставил с приходящей няней, которая работала у них несколько месяцев. У девочки поднялась температура, по этой причине отец и не взял ее с собой. Вернувшись через два часа, он обнаружил, что входная дверь не заперта, а в квартире никого нет. Мужчина попытался дозвониться до няни, но ее мобильный был отключен. Не оказалось ее и в общежитии, где девушка проживала, ни в доме родителей, куда перепуганный отец позвонил. Соседи Сериковых в тот вечер ничего подозрительного не заметили, никто из них ни Юлю, ни ее няню не видел. Куда девушка могла отправиться с больным ребенком и где находится сейчас? Вот, собственно, все, что я узнала из статьи.
Я достала всю пачку газет и быстро начала их просматривать. Уже в первой нашла то, что искала. Газета была от второго июня, заголовок лаконичен «Похищение». Отец пропавшего ребенка – крупный бизнесмен. За девочку требовали выкуп (знак вопроса). По нашим сведениям, сообщал журналист, господин Сериков обратился в милицию только двадцать восьмого мая, через три дня после похищения. Что заставило его молчать эти три дня? Несчастный отец пытался договориться с похитителями? Вопросов было куда больше, чем ответов. Еще одна газета и еще статья: «Вся правда о нашумевшем деле». Сериков признал, что за дочь требовали выкуп. Двадцать седьмого он оставил деньги в условленном месте, как приказали похитители, но ребенка ему не вернули. Только после этого он обратился в милицию. На след девочки и ее няни так и не удалось выйти. За любые сведения о ребенке обещана награда...
На той же странице броский заголовок: «Моя дочь ни в чем не виновата», – заявляет убитый горем отец». Интервью с отцом Генриетты, то есть Надежды. Он возмущен попыткой некоторых лиц из правоохранительных органов обвинить его дочь Надежду в причастности к похищению ребенка. Все, кто знал Надю, отзываются о ней как о добром, исключительно порядочном человеке... Родители Юли не в силах поверить, что она могла причинить зло их ребенку... Мать Надежды Захаровой скончалась, не перенеся тяжелого удара, обрушившегося на семью. На фотографии Генриетта в легком платье стоит в обнимку с мужчиной средних лет, внизу подпись: «Еще совсем недавно счастливые отец и дочь». «У следствия появился подозреваемый... Близкий друг Надежды Захаровой арестован?» И через два абзаца: «Установить его причастность до сих пор не удалось. Все, кто попал в поле зрения правоохранительных органов в связи с этим громким преступлением, тщательно проверяются. Прокуратура вынуждена признать: подозреваемых нет. Узнаем ли мы что-нибудь о судьбе исчезнувших Юли и Надежды?»
