– Мне известен твой темперамент, но не могла бы ты на время оставить в покое молнию на моих брюках...
– Ты сам виноват, все эти дни я пребываю в нетерпении, когда тебе надоест валять дурака...
– Ну, вот и дождалась... Выпьешь?
– Чуть-чуть... Я боялась, что ты уедешь...
– Твои страхи были напрасны...
Я услышала, как он идет к бару, разливает коньяк.
– Скажи-ка, милая, Гордееву-младшему о том, что наркобизнесом в этом городе заправляет его отец, ты сообщила?
– Откуда ты... – помедлив, начала Ольга, но вдруг чертыхнулась: – Я, кажется, забыла, с кем имею дело.
– Может, стоит напомнить, я не люблю повторять вопросы дважды.
– Зачем тебе?
– Я знаю, что ты и твой муж оказались в непростой ситуации. Твое благополучие меня беспокоит.
– Правда?
– Я когда-нибудь тебя обманывал?
– Нет... к сожалению. Однажды ты сказал, что я напрасно трачу на тебя время...
– Очень вероятно, что это произойдет вновь.
– Ну и пусть... свои слезы я уже выплакала.
– Я жду ответа, дорогая.
– Да, правду о своем сволочном папаше он узнал от меня.
– Надо полагать, в вашем клубе любители запретных удовольствий могут ни в чем себе не отказывать. В этом причина его большой популярности и роста вашего благосостояния?
– Надеюсь, за эти годы ты не стал блюстителем нравственности? – усмехнулась Ольга.
– Я далек от этого.
– Слава богу... После твоего отъезда... Короче, всем здесь теперь Гордеев заправляет. При этом строит из себя святошу. «Город без наркотиков» и все такое... Ему нужны были надежные люди, вот он и использовал старую гвардию. Кстати, Башка на него работает, да много кто... И Валерка мой тоже, хоть и не связан с ним напрямую. Мы просто закрываем глаза на кое-какие делишки в клубе и имеем свой законный процент. Игорек был у нас частым гостем. Начал возле меня тереться. Я терпела сколько могла, а потом его послала. А этот ублюдок стал меня шантажировать. Расскажу, мол, отцу о том, что здесь творится, и он вашу лавочку прикроет. Менты у него с рук кормятся, и губернатор в друзьях, в общем, пойдем с муженьком по этапу с приличным сроком. Ну, я ему и сказала, кто такой в действительности его папаша. Потом, конечно, пожалела, но слово не воробей. По его роже стало ясно: он об этом даже не догадывался. Отец его в свои дела не посвящал ввиду его беспросветной глупости и болтливости. Он ушел в глубокой печали, и больше мы не виделись.
– Я так полагаю, это произошло накануне его исчезновения?
– Ну да, в четверг. Папаша был в Москве, до этого Игорек от него прятался, видно, имелась причина. Домой он носа не показывал со вторника, ночевал в клубе. Я могу остаться до утра, – совсем другим тоном произнесла Ольга.
– А что скажет муж?
– Плевать мне на него.
– Может, не стоит? Через пару дней я все равно уеду.
– И меня не позовешь?
– Не позову.
– Ах, Саша, Саша, – вздохнула она. – Сколько раз за эти годы я молилась, чтобы ты... Чтобы ты испытал все то, что пришлось пережить мне. Чтобы каждый день стал для тебя пыткой, чтобы ты жизни не мыслил без человека, которому до тебя попросту нет дела...
– Если тебя это утешит: твои молитвы были услышаны, – усмехнулся Бессонов. – И я огреб все по полной программе.
– Шутишь? – не поверила Ольга. – На свете есть женщина, которая заставила тебя страдать? Хотелось бы взглянуть на нее...
– Может, и доведется.
– Хватит тратить время на болтовню, – сказала Ольга, решительно поднимаясь. – Я столько лет ждала... Вовсе не для того, чтобы упрекать тебя. Хоть ночь, да моя...
Я услышала ее шаги, а потом резкий окрик Бессонова:
– Ольга... – Но он опоздал, она уже распахнула дверь спальни и увидела меня.
– Ты здесь откуда? – спросила в замешательстве.
Подошел Бессонов, привалился к дверному косяку и сказал:
– Знакомься. Это моя жена. Она действительно сбежала из дома, но не от родителей, как сказала тебе, а от меня.
– Эта...
На мгновение я решила, что она набросится на меня с кулаками, лицо ее странно дернулось, и она отступила на шаг.
– Что ж, ребята, у вас будет повод вволю посмеяться... – Ольга развернулась на каблуках и бросилась бежать.
Дверь хлопнула, а я сказала:
– Ненавижу тебя...
– Не трудись. Мне это хорошо известно.
Он подошел, стащил покрывало с кровати, взял подушку и вернулся в гостиную. А я так и осталась стоять, давясь слезами.
Завтрак нам принесли в номер. Мы сидели друг напротив друга, избегая разговоров и взглядов.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Бессонов.
– Отвратительно, – сквозь зубы ответила я.
– Я так и понял. Выглядишь соответственно.
– Зато ты... непременно нужно было унизить ее? Ты из тех, кому все надо втоптать в грязь.
– Послушай, дорогая, ты не очень-то разошлась? Четыре года молчала, как партизан в застенках, и вдруг разговорилась. С семейными сценами ты малость опоздала...
И тут я себя удивила. Вскочила, уронив поднос, кофейник опрокинулся, тарелки полетели на пол, а я замахнулась с намерением влепить ему пощечину. Он перехватил мою руку и швырнул меня на диван. Я неловко упала, подол халата задрался... Я, наверное, представляла собой забавное зрелище, одной рукой одергивая халат, а другой, прикрывая голову. Он сгреб меня за шиворот, и совсем рядом я увидела его лицо... Я знала этот взгляд и знала, что последует за ним, сжалась в комок, обмирая от ужаса. Его рука была на моем бедре, он навалился сверху, но внезапно выпрямился и повернулся ко мне спиной.
– Еще раз посмеешь выступить с подобным номером... – начал он и покачал головой.
– Извини, – поспешно сказала я, обхватив себя за плечи. – Я не знаю, что вдруг на меня нашло.
Он прошелся по комнате, потер рукой шею, поддал носком ботинка тарелку, лежавшую на полу, и с хрустом ее раздавил.
– Чего это ты вздумала рукой прикрываться? – спросил с усмешкой. – Не помню, чтобы я хоть раз тебя ударил. Хотя когда-то так и подмывало влепить тебе хорошую затрещину.
– Когда-то? А теперь? – Страх еще не отпустил, вот я и мела языком, пытаясь успокоиться.
– А теперь считаю до ста и дышу ровно.
– Получается?
– До ста досчитать? Нет, что-то не очень. Так что замахиваться на меня больше не советую.
– Я же извинилась. Вчера, когда Ольга меня увидела, я чувствовала себя... ужасно. Мне было так больно, так обидно за нее...
– Блин, – перебил Бессонов мои излияния. – Ты бы о муже так переживала.
– В каком смысле? – растерялась я.
