Будда призывал допить молчание до конца. Никакого голоса он не ждет (недаром буддизм называют религией без бога, а некоторые исследователи считают первоначальный буддизм нерелигиозной философией). Никакой помощи извне не будет. Человек должен стать лицом к лицу с реальностью. Обыденное сознание обрывается в пустоту. Но если не испугаться ее, если духовно пройти ее насквозь, произойдет чудо: абсолютная пустота окажется абсолютной полнотой, полнотой «неставшего, нерожденного, несотво-ренного».
Все внутри сознания. Ничего нет внешнего. Выход из смерти в бессмертие — это выход из обособленности, из своего маленького «я» во вселенский простор, в любовь, способную «духом обнять весь мир». Чувствуя как самого себя каждую звезду на небе и каждую травинку (и, конечно, каждого человека), человек становится причастным мировой бесконечности. Вместо количественной бесконечности «будущей жизни» открывается качественная бесконечность вечной жизни.
При таком понимании суть учения Будцы мало чем отличалась от сути учения Христа. Но два человека, жившие в разных странах, использовали разные символы, и последователи, которые всегда держатся за слово, букву обожествленного учителя, разошлись по разным дорогам, искренне уверенные, что держатся единственно правильного пути.
Буддисты не испугались молчания, которое страшит большинство христиан, — и тут же поклонились молчащей пустоте как богу, сделали себе бога с обратным знаком, бога — ничто.
Все религии, ищущие утешения и спасения, похожи на пловцов, пытающихся удержаться на гребне волны. Их поднимает волна (порыв духа, создавший новый символ, новое слово), и они всеми силами пытаются убедить себя и других, что волна неизменна и вечна. На самом деле вечен только океан, которого они не видят, не охватывают взглядом. И его прославляет Будда, когда говорит: «Есть, о братья, несотворенное, несозданное, нерожденное...» Будда отрицает бессмертие отдельного, частичного, имеющего форму и имя. «Состоящее из частей подвержено разрушению», — говорил он на смертном одре. Но то, что открылось ему под деревом Бодхи, было неразрушимой целостностью. И то, что он сумел ощутить это, означало, что не представимая умом целостность есть в нем самом.
Все, что мы можем себе представить, объять умом, очертить, — разрушимо. Но дух (не называемый Буддой) непредставим, не замкнут, не очерчен. Он вне формы. Его нельзя вообразить (вместить в образ), можно только почувствовать себя с Ним одним целым, причаститься Ему, почувствовать внутри себя самого «неставшее, нерожденное, несотворенное».
Утверждая смертность всякой формы, Будда открывает бессмертие непостижимого духа. И чем больше он отрицает бессмертие частного, отдельного, тем больше он утверждает бессмертие целого.
Мировая поэзия и философия не раз подходили к теме наполненной пустоты. Это вовсе не исключительная особенность буддизма.
Во второй части «Фауста» есть сцена, в которой Фауст просит Мефистофеля проводить его к «матерям» (сущностям мира, первоосновам). Мефистофель дрожит от страха: там — «пустота, ничто». И это приводит его в ужас. Фауст, охваченный предчувствием новой полноты жизни, отвечает: «В твоем ничто я мыслю Все найти». Там, где нет ни одной готовой, сотворенной формы, течет источник творчества всех форм. Именно эта пустота-полнота — суть Нирваны (как, впрочем, и Атмана, и некоторых других символов). В одном из буддийских памятников’ мудрец объясняет царю, что такое Нирвана — примерно так же, как в упанишадах объяснялась суть Атмана. Нирвану нельзя ни увидеть, ни услышать, ни пощупать... Ее нет тогда! — восклицает царь. Мудрец указывает на ветер, который есть (хотя его нельзя пощупать), на пространство и т. п.
Общая мысль буддийской и небуддийской Индии — что мир только на поверхности разобщен, лишен смысла, не имеет оправдания. Чтобы вырваться из беличьего колеса противоречий, надо уйти из сансары (всего внешнего) в Нирвану (покой внутреннего мира, покой созерцания). «Никакие несчастья не случаются с тем, кто не привязан к имени и форме» («Дхаммапада»). Иными словами, все то, что может случиться с нашим телом, — не несчастье. Настоящее несчастье — это замутнение духа.
Здесь есть перекличка с христианством. Христианские святые не раз говорили, что истинное несчастье — только грех, все остальное неважно. У великого христианского мистика Мейстера Экхарта есть образ нищего калеки, который чувствует себя всегда счастливым, потому что всегда славит Бога, никогда не разлучается с Ним. «На глубине бытия зла нет», — писал Августин. Утвердиться на глубине бытия, не дать ничему, никаким ветрам с поверхности смутить и отвлечь тебя — вот что называется в буддизме безветрием духа. Это состояние олицетворяет каменный Будда, сидящий в позе лотоса в абсолютном покое, в абсолютном слиянии с тем, что нетленно.
Однако это вовсе не означает полного отказа от мира. Мы уже говорили, что Будда, утверждая свой срединный путь, отвергал крайности аскетизма. В практике ряда направлений буддизма земное, в известной мере, признавалось, но утверждалась иерархия ценностей. И эта иерархия также подобна христианской. Первая заповедь для христиан, — как и для иудеев, — заповедь любви к Богу. Августин дал этой заповеди парадоксальную форму: «Полюби Бога и делай, что хочешь». Истинно любящий Бога человек хочет только того, что Бог велит. Если перевести первую заповедь на язык буддизма, выйдет примерно следующее: «Воздыми свой дух, укрепи свою связь с неставшим, нерожденным, несотворенным — и все сотворенное, созданное, рожденное очистится и встанет на свое место».
«Ищите Царствия небесного, и все остальное приложится вам», — говорил Христос. Этому же учат все высокие религии: прежде всего другого искать единства с той предельной глубиной, которая уже не наша, а Божья (даже если имя Бога не произнесено). Тогда придет единение и братство со всем живым; тогда умрет своеволие, умрут порывы агрессии. «Где исчезает желание уничтожить, там прекращается страдание» (Дхаммапада).
Образ совершенного человека, нарисованный в «Дхаммападе», перекликается с евангельским: «Я называю брахманом того, кто не будучи виноватым, сносит упреки, наказания, заточение, у кого терпение — сила, и сила — войско». «Я называю брахманом того, с кого страсть и ненависть, и гордыня, и лицемерие спадают столь же легко, как горчичное зерно с острия шила...» «Нельзя ударить брахмана, но и брахман пусть не изливает свой гнев на обидчика. Позор тому, кто ударит брахмана, и еще больший позор излившему гнев на обидчика».
Разлитый повсюду
Буддийские памятники осуждают желание продлить человеческую жизнь — такую, какая она есть, в бесконечность. Только «добродетели, прославленные мудрым, не отуманенные желанием будущих жизней и верой в силу обрядов, ведут к светлым и высоким думам» («Книга великой кончины»). Надо желать не продления жизни, а ее преображения. Однако в буддизме, как и в индуизме, нет современного представления о неизбежной смерти всего человека вместе со смертью его тела. Чувство вселенской связи со всеми и со всем заставляет смотреть на индивидуальную жизнь, как на маленькое звено в какой-то большой цепи. Ничто не обрывается в пустоту, не пропадает. Ни один листок, ни один вздох, ни один поступок, ни одно качество человеческой души. Все это влияет на ход мировой жизни, все взвешено на каких-то тайных вселенских весах, все рождается вновь, но каждая новая форма, новая жизнь обусловлена тем, как жила и действовала прежняя форма, прежнее звено. Это носит в Индии имя «карма» — закон воздаяния. Судьба каждой души — следствие ее кармы. Другой аспект той же теории называется по- гречески метампсихозом — переселением душ*. Согласно этой теории, каждой душе надлежит пройти бесконечный путь по кругу перевоплощений, как бы обойти всю вселенную, перебираясь из одного образа в другой. Конец жизни — смерть — есть всего лишь мгновенная остановка, своеобразная пересадка в другой поезд — другое тело. Каждое новое тело предопределено кармой — заслугами или грехами жизни предыдущей.
Можно по-разному оценивать этот закон. В нем есть и какое-то предвосхищение теории наследственности, и какой-то подступ к идее исторической преемственности, сохранности поступков наших прапрадедов в сегодняшней жизни. Во всяком случае, всеобщая вера в метампсихоз и закон кармы была психологической реальностью в Индии. И она не позволяла видеть в Будде только
Будду- Вернее, жизнь Будды, с буддийской точки зрения, — это не только жизнь Гаутамы. Гаутама жил и умер, а Будда разлит повсюду. Он возрождается и возрождается в тысячах обликов (вовсе не обязательно
