В конце аллеи, припадая на правую ногу, показался Ахилл. Несмотря на хромоту, он ни на минуту не терял геройской осанки и смотрел, как всегда, гневно. Сизиф, верный привычке не мельтешить перед глазами начальства, ушел от греха подальше. Проходя мимо ворот центрального склада, он дружелюбно подмигнул Церберу, ибо старался поддерживать корректные отношения с работниками охраны.
— Здорово, глазастый! Как служба-то? Несешь, не роняешь?
Страж ворот бдительно нахмурился:
— Несу, несу…
Цербер сидел под броским объявлением, гласившим: “Олимповцы! Записывайтесь на курсы игры по классу шестиструнной кифары!”. Такими объявлениями был обклеен весь завод, что весьма оживляло суровую производственную обстановку.
— Несу. Чтоб, значит, такие, как ты, ничего не выносили… Чего размигался тут? На старое потянуло?
— Неприятная ты все-таки личность, — заметил Сизиф. — Посадить бы тебя на цепь, всем спокойней было бы…
— Ладно, проходи, не задерживайся. Иди-иди отсюда!
— Иду-иду, родимый…
Сизиф, не задерживаясь, проследовал на заводскую свалку, где притаился за кучей бронзовых опилок. Дождавшись темноты, он сдвинул кучу в сторону, извлек из ямы заранее спрятанный кусок розового мрамора и покатил по направлению к заводскому забору.
Сизиф толкал камень перед собой, с удовольствием воображая, как будет торговаться с покупателем — шмякать кепку оземь, делать вид, будто рвет на груди хитон, обижаться и выкрикивать: “Да ты разуй глаза-то! Товар какой! Из такого куска экскаватор с ковшом высечь запросто, а не то, что голую богиню, без головы да без рук!”.
Над служебной территорией висела тихая древнегреческая ночь. Сизиф сноровисто катил камень к дыре, которую проделал в заборе еще загодя.
Из-за угла выглянул Цербер, по причине бессонницы совершавший обход вверенного участка.
Сизиф покатил камень быстрее.
— Стой! Держи его! Стой, кому говорят! — над территорией раскатилась оглушительная трель сторожевого свистка.
Сизиф рванул к забору на третьей скорости…
Если бы камень не застрял в узкой дыре, ничего бы не было — на улице похитителя дожидалась колесница заказчика. Но в спешке камень застрял, и дальше был товарищеский суд.
Вела заседание бессменный председатель суда Фемида. Эта строгая женщина заведовала лабораторией измерительной техники и никогда не расставалась с любимыми весами.
Сизиф, очень серьезный, сидел на отдельном стуле, глядя поверх голов. Сознание нелегкой ответственности сквозило в каждой складке его синего служебного хитона.
Сначала хотели хорошенько ударить несуна драхмой Но Сизиф укоризненно покачал скорбной главой.
— По детишкам бьете, — сказал он. — На меня в бухгалтерии два исполнительных листа лежат. За что вы деток-то? Нехорошо.
Поступило предложение выгнать несуна к чертям собачьим по 33-й статье.
— А детишки? — отозвался Сизиф.
Фемида распорядилась закрыть окна, так как грохот молотков из тарного цеха не позволял сосредоточиться.
Тут поднялись представители цеха мраморных изделий.
— Мы, — заявили представители, — глубоко осуждаем нашего бывшего товарища по работе Сизифа!
— Таких, как он, — гневно потребовали представители, — надо поганой метлой изгонять из наших рядов!
— Мы, — подчеркнули представители, — безгранично презираем нашего бывшего товарища Сизифа, просим не наказывать его и передать коллективу цеха на поруки для перевоспитания. Чтоб впредь неповадно было!
— Правильно, — сказал бывший товарищ Сизиф. — Это по-нашему.
— Опять на поруки, — крикнули из зала. — Он у вас вроде грудничка, с ручек не сходит!
— Мы… — начали представители цеха мраморных изделий.
Фемида распорядилась открыть окна, потому что из-за духоты невозможно плодотворно работать.
— Еще будут предложения? Поактивнее, поактивнее давайте.
— А вот заставить бы его этот самый краденый камень вверх-вниз по горе таскать — это да! Другим, для примера! — крикнули из зала.
Поднялся одобрительный шум Фемида подняла строгую бровь и покачала чашечными весами.
— Э! Э! — подал голос подсудимый. — Погодите! А платить как будут? По-сдельному?
— Ах, тебе еще и платить?! — возмутились в зале.
— А вы как думали? Я, значит, личным примером, а мне шиш? Дудки! Не пройдет! Что за методы?!
Но весы Фемиды уже качнулись в последний раз. Участь несуна была решена.
…Свой камень Сизиф катал строго по КЗОТу — пять дней в неделю с перерывом на обед. От сверхурочных отказался наотрез. Служебные сандалии быстро рвались, и на общих собраниях Сизиф часто выступал по этому поводу, с гневом и болью обрушиваясь на бюрократов, засевших в отделе охраны труда.
Своей новой работой он был доволен: свежий воздух, всегда на виду… Между прочим, Сизиф катал по склону кусок пемзы, украденный на центральном складе и выкрашенный под мрамор. Платили ему по- среднему.
Ранним утром в заводском сквере им. 10-летия сидела молодая женщина приятной наружности в аккуратно выглаженном белом хитоне и модных сандалиях. Лицо ее было обращено вдаль и выражало такую печаль, что проходивший мимо Сизиф счел своим долгом сказать что-нибудь ласковое:
— Не печалься, тетка, не грусти. Не вешай, тетка, нос на квинту!
И укатил дальше свой камень, только что полученный на центральном складе. (Сизиф всегда сдавал камень на ночь под охрану, чтоб не сперли).
Печальные размышления женщины в модных сандалиях были прерваны приходом бригады такелажников отдела снабжения и комплектации, начавшей ломать склад веников.
Вениковый склад ломали уже в третий раз. Впервые это случилось двадцать лет назад, когда завод готовился к Своему юбилею. В честь знаменательной даты посреди предприятия был разбит сквер и проложена аллея имени 10-летия “Олимпа”. На торжественном открытии сквера отличился только что созданный народный хор муз, исполнивший под аккомпанемент кифар величавую кантату “Миллион алых роз”.
Однако никаких роз, вопреки первоначальной задумке, в сквере сажать не стали (это обошлось бы примерно как раз в миллион). Ограничились высадкой маленьких березок, выкопанных в соседней роще вместе с громадными четырехугольными кусками земли.
В первый же год заводской сквер наглухо зарос лебедой и осотом. Березки совершенно не прижились, чахли среди бурного разнотравья и превращались в голые прутики. Однажды утром Зевс, по обыкновению делавший пробежку рысцой по предприятию, заметил это безобразие и, сказав: “А эти прутики мы уберем, нечего тут вид портить!”, начисто прополол газоны. После этого в сквер повадились
