полицию, полицейский наряд бросился вдогонку за двумя пиратскими моторками — одна удрала, вторую выстрелами потопили. В последней моторке погибли не все, как предполагали, двое или трое спаслись, доплыли до берега и где-то там сейчас прячутся. Потому-то в порту такой переполох.
— Я сам видел всю эту заварушку, — сказал Денискин. — Как раз в это время в порт входили. Пули над «Тропиканой», как птички, посвистывали. Пришлось искать укрытия.
Ничего себе рождественская обстановочка!
Снова помолчали.
На стене каюты Денискина прикреплена вырезанная из «Огонька» засыпанная снегом печальная сосна, что на «севере диком стоит одиноко», а над письменным столом фотография белокурой девочки с косичками. Это дочка Денискина.
Гурьев прошелся по каюте, остановился перед сосной на стене, постоял, разглядывая.
— Неужели где-то на свете бывает зима!
— Говорят, есть на свете такие страны… — в тон ему отозвался Денискин.
«Марина» стояла в северной части рыбного порта, и идти до нее порядочно. Отсюда, из этого района, хорошо виден весь порт, лежащая на светлой утренней воде темная узкая и кривая клешня мола, как бы захватившая в плен несколько ожидающих причала судов, в том числе грузную серую махину японского контейнеровоза, на который сегодня ночью было совершено нападение. А дальше за стрелкой мола, словно айсберг, отсвечивал снежными бортами красавец лайнер. Это «Глория». Она зашла сюда с туристами всего на двое суток и сегодня ночью уходила к другим берегам и странам. Вспомнился рыжий старик, его шалопай внук, фигуристая дочка… Будто они совсем из другого мира, из другой Галактики и существуют с Гурьевым на разных горизонтах времени.
У причала вблизи «Марины» уже пестрела толпа женщин — жен и подруг моряков. Пришли провожать. Как принято. Обычно до самого отхода они торчат на борту вместе со своими дружками, но сейчас их не пускает полиция. Африканки любят одеваться броско, а сегодня накануне рождества, хотя многие из них и не христианки, нарядились в самое лучшее. Все в платьях до пят из дешевого, но яркого материала, у каждой на голове высоким тюрбаном крепко накрахмаленный платок. Тонкие, стройные, с гордой осанкой, с красиво откинутой назад головой — ну прямо-таки принцессы, пожаловавшие в порт для развлекательной прогулки на королевской яхте. А ведь на самом-то деле голь перекатная, не каждый день сыты бывают, и отправляют сейчас своих мужчин — мужей, отцов, братьев — в долгий и тягостный рейс только потому, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Один из мотористов жестом остановил Гурьева, подтолкнул вперед хрупкую молоденькую женщину.
— Капитан, это моя жена! — В голосе у парня звенела гордость.
Взора не оторвешь от лица африканки, до чего ж хороша. Словно статуэтка из черного дерева. Глаза — с блюдце. Есть чем гордиться моряку! И как он такую оставляет на берегу!
Женщина, оценив восторженный взгляд чужеземца, почувствовав власть своей красоты, тут же поборола робость, широко и свободно улыбнулась и протянула Гурьеву небольшую блекло-зеленую веточку какого-то дерева.
— Счастливого Нового года, капитан!
Гурьев с недоумением взглянул на ветку, не понимая, что означает этот подарок.
Женщина искренне удивилась, что белый капитан не знает таких простых вещей.
— У нас веточку хибискуса дают тем, кто уходит в далекий путь, — пояснила она. — И тогда с ними ничего не случается.
— Спасибо! — рассмеялся Гурьев. — Значит, теперь с нами будет все в порядке. Очень нужный подарок.
Едва Гурьев ступил на борт «Марины», как его тут же закрутили предотходовые дела. Уходят-то надолго. Все надо досконально самому проверить — и документы, и горючее, и продукты, и наличие плавсостава. А тут еще полиция препятствия создает у трапа: кого-то не пускают, кого-то не выпускают. Ищут беглецов. Да разве сыщешь!
В десять приехали Эдик с Лаурой на своей «Волге», у Попцова на машине особые номерные знаки государственной санитарной службы, и пускают ее повсюду беспрепятственно, в том числе и в порт. Медицина в этой стране в особом почете. Неудивительно: на пятнадцать тысяч населения один врач!
Эдик приволок корзину с фруктами — новогодний подарок Гурьеву и Чугаеву. Фрукты отменные — крупные пупырчатые ананасы, желтые клубни манго, мясистые авокадо, целая гроздь маленьких сладких, как мармелад, бананов…
— Там, в багажнике, еще ваш ящик с книгами и журналами из посольства, — напомнил Попцов. — Пошли кого-нибудь за ним. Только сперва взгляну на твоего рулевого.
Где он?
Через полчаса Попцов вернулся из каюты Адемолы.
— Малярия. Ты не ошибся. С небольшим осложнением на легкие. Сделал ему укол и дал таблетки. Лучше бы твоему Адемоле в рейс не ходить. Но он наотрез отказывается оставаться. Говорит, что лишиться работы хуже болезни.
— Он прав, — сказал Гурьев.
— Думаю, все обойдется. У него пошло на улучшение. Они же здесь малярией болеют постоянно. Для некоторых это что-то вроде насморка.
Попцов вынул из портфеля коробку.
— По блату достал таблетки — в муниципалитете. На всю твою ораву. Пусть попринимают недельку для профилактики. Их здесь за время стоянки комарики всласть покусали.
Это был царский подарок. Антималярийные таблетки стоят дорого, матросам-африканцам не по карману. Значит, в рейсе будет у капитана Гурьева здоровый экипаж.
— А теперь дай мне матроса принести из машины твое чтиво…
Гурьев потянулся к трубке телефона.
Вдруг наверху на палубе раздался топот шагов, потом короткий тугой хлопок — явно выстрел, — крики. И тут же вой полицейской сирены на причале… В каюту вбежал взволнованный Павел.
— Поймали! У нас на борту поймали. Молодой парень. Стрелял…
Случилось, что тралмейстер на баке проверял свое хозяйство. Заглянул за ящики на палубе, а там притаился человек. Тралмейстер не из робкого десятка, рявкнул: «Выкатывайся отсюда!» А человек поднял пистолет и выстрелил. Промахнулся, второй выстрел сделать не дали — подбежали матросы, легко совладали. Человек оказался раненым и от потери крови ослабел.
Гурьев, Попцов и Чугаев поднялись на палубу. Пойманный лежал на досках. На нем была мокрая рубашка с оторванным рукавом и брюки. Рубашку опоясывал ремень с прикрепленной к нему пустой кобурой пистолета. Штанина брюк покраснела от крови. Трудно было понять, как он сумел в таком состоянии забраться ночью на борт «Марины»? По швартовым канатам или еще как?
Вокруг пленника толпились матросы. Лица у них были искажены злобой. К пиратам здешние моряки относятся с ненавистью — мешают людям зарабатывать свои деньги, трепят нервы, по их вине ужесточается режим в порту. Бандитизм простому народу лишняя тягота.
Пленник лежал неподвижно, стиснув от боли зубы, только глаза, озаренные светом, затравленно скользили по лицам окруживших его рыбаков. Вдруг ресницы раненого настороженно дрогнули — он увидел Гурьева и Попцова, которые протиснулись сквозь толпу любопытных.
— Я врач, — сказал Попцов, опускаясь перед лежащим на одно колено, — осмотрю ваши раны.
Пленный не ответил, только зажмурил глаза от боли, когда Попцов разрезал ножом его штанину, содрал с раны на ноге черную от крови тряпку, перевязал рану заново свежим бинтом.
Пятеро подошедших полицейских, нетерпеливо ожидавших конца этой процедуры, тут же подхватили парня под руки и потащили к трапу. Ноги его волочились по палубе, он стонал, и в этом стоне были не только страдания раненого, но и тоска обреченного.
В этой стране с бандитами не церемонятся. За вооруженный грабеж неизменно смертная казнь и часто публичная на берегу океана, при стечении тысяч зевак. Да еще по телевизору покажут. Считают, что только так и можно задавить вооруженный бандитизм.
И все-таки Гурьеву почему-то жаль этого парня. Молоденький. Приехал, должно быть, из деревни, как
