Но не проклял. Пойду, пресвятой богородице свечку поставлю.
— Сначала отцу настоятелю доложи, потом свечку, — поправил его Мэтью.
Келья, в которой разместили святого Михаила, предназначалась для самых благородных гостей аббатства. Выглядела она необычно: голые каменные стены в пятнах плесени резко контрастировали с роскошной кроватью, отделанной красным деревом и застеленной грязноватыми простынями с изящной вышивкой. Посреди кельи стояли два табурета: один с изящными гнутыми ножками и весь в резьбе, а другой — грубо сколоченный из неструганных чурок. Дело в том, что эта келья почти всегда пустовала, за всю историю аббатства только одну ночь ее занимал ныне покойный Кларк Локлир, заблудившийся на охоте и заночевавший в аббатстве. Гобелены, покрывала и прочие предметы, предназаначенные для ее убранства, хранились где-то на складе, и теперь, когда они внезапно понадобились, монахи не смогли найти почти ничего. То ли проебали, то ли спиздил кто, хер разберет. Вот поэтому келья и выглядела так странно, вовсе не из-за того, что отец настоятель отнесся к визиту святого с ненадлежащей почтительностью.
Именно с этого почтительного объяснения начал свою речь отец Бенедикт, явившись по вызову небесного начальства. Святой Михаил выслушал оправдания аббата снисходительно, и если бы не рыжая шлюха, бесстыдно хихикающая на разобранной постели, Бенедикт, наверное, успокоился бы и перестал волноваться. А так успокоиться не удавалось, Бонни, казалось, специально дразнила его, улыбалась, подмигивала и болтала в воздухе голыми ногами. Того и гляди, раскроет свой бесстыжий сосальник, да и начнет рассказывать, чем они обычно занимались на исповеди. Ей-то бояться нечего, она уже покаялась. Может, тоже покаяться на всякий случай, профилактически, как говорят ученые люди? Знать бы еще, который из святых Михаилов почтил обитель своим присутствием… Если тот, кого легионеры распяли — этот поймет и простит, а если тот, который другой, или, не дай бог, третий…
— Короче, — прервал святой Михаил словоизлияние настоятеля. — У меня есть срочное дело к ярлу Локлиру. Ты будешь меня сопровождать. Распорядись, пусть седлают коней.
— А как же пир? — удивился Бенедикт. — Отметить благословенное прибытие… Свинью уже зарезали… Не хочу показаться высокомерным, ваша святость, но брат Роджер готовит намного вкуснее, чем повар его высочества…
— Милый, давай пожрем, — предложила Бонни. — Я проголодалась.
— Отвали, — сказал ей святой Михаил. — Я сюда не жрать явился, а волю всевышнего исполнять.
Бонни надула губки и сказала:
— Я уже поняла, как ты ее исполняешь.
Бенедикт нахмурился и сказал:
— Бонни, будь добра, заткни ебальник и не гневи божьего посланца. Если он тебя не проклянет, так я прокляну, коли не смиришься, как подобает скромной рабе божией.
— Ой, ой, ой, — издевательски пропищала Бонни и после этого заткнулась.
— Выезжаем немедленно, как только, так сразу, — приказал святой Михаил. — Иди, распоряжайся, и не заставляй меня ждать дольше, чем необходимо.
Через час послушник-посыльный позвал святого Михаила на монастырский двор, дескать, кони оседланы и все прочее тоже готово. Святой вышел на двор и воскликнул:
— Бенедикт, ты ебанулся? Мы не на войну едем, а в ближайший замок, на хера столько воинов?
— Осмелюсь заметить, ваша святость, это не воины, но братья, вооруженные и окольчуженные, — почтительно разъяснил отец Бенедикт. — Разве ваша святость не знает, что в окрестных лесах завелся дракон?
На нечеловеческом лице святого отразилось изумление.
— Моя святость ничего такого не знает, — сказал он. — Излагай подробно.
Следующую четверть часа отец Бенедикт подробно излагал историю появления дракона в окрестных лесах. Святой Михаил внимательно слушал и время от времени задавал уточняющие вопросы. Его нечеловеческое лицо на протяжении всего рассказа оставалось непроницаемо, за исключением момента, когда Бенедикт упомянул покойного Мелвина Кларксона. Тогда святые глаза сверкнули неземным огнем, и испугался Бенедикт, и приостановил рассказ, но уже в следующую секунду святой Михаил и сделал жест рукой, дескать, давай, продолжай, не томи. И продолжил отец Бенедикт печальное повествование о бедах и несчастьях, ниспосланных всевышним в сию окрестность за грехи.
— Я полагал, явление вашей святости связано с этим драконом, — сказал отец Бенедикт, закончив рассказ. — Я ошибался?
— Хер его знает, — ответил святой. — До твоего рассказа я про дракона ничего не знал, но теперь думаю… Пути господни неисповедимы…
— О да, — согласился отец Бенедикт и почтительно перекрестился.
— Ладно, поехали, — сказал святой. — С божьей помощью прорвемся.
Они не прорвались. Примерно на полпути, там, где над дорогой нависла толстая ветвь могучего вяза, на этой самой ветви затаился богомерзкий дракон. И когда процессия проезжала под ним, низринулся дракон прямо на святого Михаила, оглушительно вопя мерзким тоненьким голоском:
— Фрея сильнее, чем Иисус! Пиздец тебе, райский выползень, во имя любви и красоты!
Атака сатанинской твари застала святого врасплох, он остолбенел и только моргал своими огромными глазами. Но отец Бенедикт не утратил бдительности, выхватил свой чудотворный посох, навел на поганое отродье, и вырвалась из набалдашника святая молния, и въебала дракону прямо в грудь, и брызнули перья во все стороны, как бывает, когда уборщица случайно охуячит курицу метлой.
— Это мы еще посмотрим, кто сильнее и кому пиздец, — провозгласил Бенедикт гордо и величественно.
И встряхнулся дракон, и отбросил обожженные перья, и стало видно, что он обгорел совсем не так сильно, как можно было рассчитывать. И взмахнул дракон неимоверно длинным хвостом, и обвил концом хвоста святой посох, и вырвал его из руки настоятеля. И возжелал дракон ухватить сей посох своими погаными лапами, но не попустил господь, не дался посох ему в руки, не сложились уродливые пальцы должным образом, и завопил дракон горестно и нечленораздельно.
— С нами крестная сила! — закричал отец Бенедикт, воодушевившись.
— Ну ни хуя себе колдовство! — закричала Бонни. — Я тоже так хочу!
— Да я вас всех и так уебу! — закричал дракон.
И напрыгнул на святого Михаила, выставив вперед свои страшные когти. И вонзился один коготь в бедро святого, и дальше началось невероятное.
Сверзился святой с лошади, и стало его тело меняться, и не успел он коснуться земли, как перестал быть человеком и обернулся огромным псом, тем самым, который вчера намеревался загрызть отца настоятеля, и потом его (пса, не настоятеля) весь вечер искали и не нашли. И клацнул пес челюстями, собираясь ухватить дракона не то за руку, не то за ногу, но не ухватил, ибо промахнулся. И Эрик Припадочный перехватил дубину поудобнее, и произнес нелепые слова, никем в тот момент не понятые:
— Чужой против хищника, я ебу.
И напрыгнул дракон на пса повторно, и вонзил когти в его плоть, но прошли они насквозь, не пустив крови и, кажется, ничего не поранив.
— Так вот как разрешается тот парадокс про собаку в раю, — сказал брат Эндрю. — Святой Михаил своему псу как бы одалживает душу на время, и никакого парадокса нет.
Но его никто не услышал.
Пес тем временем извернулся, подпрыгнул и откусил дракону левую руку, перья так и брызнули. Священный посох, неправедно захваченный богомерзким драконом, закувыркался, улетел далеко в сторону и затерялся в высокой траве.
— Как лиса курицу, — прошептал брат Мэтью.
— С нами крестная сила! — повторно провозгласил отец Бенедикт.
И поднялась на дыбы его лошадь, и сбросила наездника, и умчалась прочь. И затерялся отец- настоятель в высокой траве — то ли спрятаться решил, то ли от падения дух вышибло.
Откушенная рука дракона задергалась и распалась на три то ли четыре крылатые херовинки,
