Я все думала после нашей предыдущей встречи…
Мои слова — это такая ответственность перед памятью Славы. Ведь о взаимоотношениях между ним и Ниной говорить неприятно.
Митюля — это такой реванш. Ведь он оказался невероятно мстительным. Но Нина сумела сделать его наследником. Пусть абсолютно противозаконно, но сумела. Ему досталось все. И он начал продавать. Недавно узнала, что он продал рояль Славы…
Боже мой!
Мало того, он же еще получил право продавать разрешения на выпуск пластинок с записями Славы. Таинственным образом.
Когда Наташа Гутман пошла к нему за разрешением, он отказал. При этом шаркнул ножкой: «Вон у меня сколько записей лежит под диваном, но вам не дам. Просто не хочу».
И еще позволил себе антисемитские высказывания. Для Святослава это такое посмертное поругание!
Нельзя сказать, что Светик ненавидел его. «Мне его жалко даже», — сказал он как-то. Но Митюля был для него такой обузой!
Главное, чего я не могу простить Нине, это ее отношения к Славе. Потому что любила она только одного человека, Митюлю. В мороз она пойдет босая по снегу, если Мите надо принести бутылку водки. Ночами сидела при нем, когда к нему нельзя было подойти, — он пьяный был агрессивным и тут же бросался в драку.
Для Дорлиак Митюля был единственным смыслом жизни.
Как-то у нее вырвалось в адрес племянника: «Какой красавец!» А у Митюли на лице были явные следы потасканности и деградации. При этом все свои неудачи он срывал на Нине. Он был неудачным актером, не мог удержаться ни в одном театре.
Как-то он разбил машину, наехал на двоих людей, и его арестовали. Так Нина заставила Свету пойти к Фурцевой: «Иначе я умру. Если с ним что-то случится, я жить не буду». И Светик пошел к министру.
«Фурцева достала огромную папку, — рассказывал потом Святослав, — где были все протоколы на Митюлю. Документально описывалось, как он себя ужасно вел, как ругался матом на милиционеров». Фурцева тогда сказала: «Хороший вы человек, Святослав Теофилович, но как вас обманывают! Но ради вас мы его, конечно, освободим».
Как-то мы сидели со Светой в их квартире на Бронной улице, разговаривали о чем-то. Митюля спрашивает:
— О чем шепчетесь?
— Заговор против тебя готовим, — отвечает Святослав.
— Заговор обречен! — категорично сказал Митюля.
Нет, он не дурак был.
А накануне смерти Рихтера он запил. И все внимание конечно же было направлено на него, а не на больного Славу…
Но и самой Нине Львовне доставалось от Митюли. Уже когда она была смертельно больна раком, он ударил ее так, что Нина упала с кровати и сломала ребро. Но все равно продолжала слепо обожать племянника. А тот не то что не чувствовал за собой вины, а даже не хотел заходить в ее комнату. И тогда ученица Нины Львовны придумала выход: она подозвала Митюлю, вручила ему джинсы и сказала, что это от Нины Львовны и, может быть, он зайдет и покажет ей, как хорошо на нем сидит подарок. Только тогда Митюля соизволил войти в комнату к умирающей тетке. И Нина, как рассказывала мне ее ученица, уже находясь на пороге смерти, расцвела и сделала вид, что прекрасно себя чувствует.
Почему все так происходило? Может, сказывался нереализованный материнский инстинкт Нины. А может, ее обида из-за разницы в возрасте, на которую «добрые» люди часто указывали…
Для Рихтера потеря матери стала не просто трагедией, как для любого другого человека. У него произошла переоценка всей жизни.
Но Нина была хорошей певицей, надо отдать должное ей. Я поначалу ею восхищалась — красивая, изящная, да еще музыкант.
Но Рихтер, очевидно, опасался ее железной хватки. Он же попытался уйти от Дорлиак. Я тогда сидела в лагере.
Слава приехал на Клязьму к Геккерам. Это была семья наших лучших друзей. Геккер был профессор, который после революции решил объединить коммунизм с христианством. В 1937 году его арестовали и расстреляли. Осталось 5 дочерей, которых в шутку называли невестами Славы.
Как-то мы приехали к ним на дачу и отправились купаться. А Светик остался заниматься. Часа через полтора мы вернулись, а он все еще сидел за роялем. И тогда одна из сестер, Вера, которая тоже была пианисткой, сказала: «Я бы так не смогла — один и тот же пассаж играть полтора часа!»
Но идеальной женой для Славы была бы Ольга Геккер.
К ней тогда и сбежал Слава и признался, что больше не выдержит жизни с Ниной: «Я больше не могу!»
Но Оля, дочь хозяина дома, которой он все это рассказал, потом призналась мне: «Ну что я могла сделать?» Она, скромная, нежная, сама любила Славу, и если бы он раньше догадался, у них могла бы быть замечательная семья. Но в тот момент Оля уже была женой Толи Ведерникова.
Нина Львовна вычислила, где может быть Слава. Приехала на Клязьму и сказала, что, если Рихтер не вернется, она умрет. Говорила, что у нее начался какой-то процесс. И он вернулся. И смирился.
Потом он говорил мне: «Если бы я начал выяснять с ней отношения, то у меня не было бы сил. А если бы не было сил, я не смог бы играть. А тогда мне незачем было бы жить».
Перед смертью он сказал мне, что самое страшное в его жизни — это Кондратьев и Нина Львовна.
