— Я их люблю, очень люблю, — заверял он, с зажмуренными глазами грохаясь на кровать.
— Только не рассказывай ни о чём никому! — просила его Данка. — Хорошо?
— Не скажу… — заверил Андрейка. — Потому что иначе папа за уши оттрепал бы меня. Он не любит жуков и не любит, когда я беру его бинокль… — бормотал Андрейка, засыпая.
Когда взрослые вернулись, дети уже лежали в своих кроватях, дыхание у всех было ровное и спокойное.
— Наши пострелы давно уж, видно, спят, — сказала мама Дануси. — Может, им снятся приятные сны; посмотрите, какие улыбки на их мордашках!
— Спят, как ангелы, — подтвердил Андрейкин папа. — Однако прежде чем улечься в постели, они вытаскивали бинокль. А сколько раз говорил я Андрейке, чтоб не трогал его! Ведь не умеет же обращаться с прибором!..
Бинокль лежал на столе как раз напротив окна. В выпуклых линзах его отражалась Луна, путешествующая между тучами по небу. Она была уже совсем маленькая, далёкая-далёкая, и никто из взрослых не заметил, что с нижней части её Серебряного Щита свисают порванные нити серебряной паутины…
ГЛАВА V,
в которой Рыцари Серебряного Щита на борту зелёного «Сарданапала» принимают Чрезвычайно Трудное и Весьма Рискованное Решение
Следующий день с самого раннего утра был знойным и душным. Солнце прогнало с неба даже самые маленькие тучки и изо всех сил старалось поджарить каждого, как яичницу на сковородке. Даже ветер и тот изнемог от жары и, тихонько посапывая, дремал в тени под деревьями.
В такой день не только дети, но и самые почтенные дяди и тёти, которые не любят шипучего лимонада и газированной воды с сиропом, — все, все мечтают только об одном: как бы раздобыть побольше мороженого..
Ой, прошу извинения, дорогие мои читатели! Взглянул сейчас в самое начало книги и увидел, что я уже достаточно обстоятельно описал этот день и теми же самыми словами. Да, действительно, это был тот самый день, когда Сорока, Крылатый Вестник Тайны, отстукала на моей пишущей машинке странные слова. Сейчас, сейчас… Подождите минутку. Я снова забежал вперёд. Трудно описывать в книжке всё по порядку, когда тебе уже известно, чем она должна кончиться. Хотелось бы сразу сказать вам, как и что было потом, однако не могу этого сделать, потому что вы ведь не знаете ещё, что было вначале.
А вначале, то есть как раз утром, сразу после завтрака, все побежали к озеру, на пляж, чтобы позагорать и покупаться. Все — это значит взрослые и дети. И я.
Я-то, правда, только так, на минутку, ведь вы, наверно, помните, мне надо было писать рассказ для «Пломычека». Однако я всё же пошёл и с завистью смотрел на других, как они укладываются на солнышке между молодыми сосенками.
— Может быть, возьмёшь детей на прогулку по лесу? — спросила мама Дануси.
— Не могу. Ты ведь знаешь, что у меня срочная работа.
— Если они останутся здесь, то не дадут ни минуты покоя. Будут вертеться, сыпать нам на головы песок, докучать бесконечными «почему»…
— Будете крутиться, сыпать и докучать? — спросил я молодое поколение.
— Да, да! — в один голос крикнули Данка, Кристя и Здись, а немного погодя, подумав, сказал своё веское слово и Андрейка: «Будем!»
— Что ж тогда нам делать? Разве привязать вас к деревьям — и будете пастись, как козы.
— Не хотим, как козы, — покрутила головой Данка. — Ты разреши нам поиграть на шверботе.
— На «Сарданапале»?
— А что это такое… Сарпа… нада…
— «Сарданапал»? Так это и есть швербот. Раньше у него не было имени, а вчера мы его окрестили.
— Плохое имя. А что оно значит?
— Был когда-то персидский царь, которого звали Сарданапал.
— И порошок — персидский. ПДТ. Которым мама посыпает клопов в диване.
— Данка, перестань говорить глупости, — возмутилась мама, стрельнув глазами по сторонам: не услышали бы их разговор другие взрослые!
— Вот именно, — подтвердил я. — Только тот порошок: называется ДДТ, а ПДТ — это государственный универмаг. Впрочем, речь-то ведь идёт о царе…
— А он был хороший или плохой, этот царь? Поскольку я не слишком прилежно учил в школе историю, то сделал очень серьёзное, даже строгое лицо и ответил с большим достоинством;
— Так себе…
— Нет, ты скажи: хороший или плохой? — продолжала настаивать Данка. — И в дружбе ли он жил с Советским Союзом или нет?
Я тяжело вздохнул и отёр пот со лба.
— Видишь ли, это было слишком давно. Тогда ещё не было Советского Союза.
— Не было?! — удивилась она. — А почему?
— Дануся, отстань от меня с этими бесконечными «почему». Если хотите играть на шверботе, то дуйте на берег. Только сполосните ноги, чтоб не натаскать песка внутрь.
— Хорошо. Мы идём, только дай нам факт…
— Какой ещё вам факт?.. О чём? И как это можно дать факт? Не понимаю.
— Да нет же! Нам нужен только тот парус, который так называется.
— Парус?! Так он называется «фок», а не «факт». Но я не могу дать его вам, потому что вы замочите его и испачкаете.
— А ты можешь с фоком сделать какой-нибудь фокус?
У меня неожиданно закружилась голова. Наверное, от жары. И я решил любой ценой поскорее закончить этот разговор.
— Хорошо. Возьмите фок — и чтобы я больше вас здесь не видел!
— Спасибо! — присела в реверансе Данка.
Она схватила парус, хитро подмигнула, и в ту секунду их словно ветром сдуло.
— Ты бы уж тоже шёл да поработал, — посоветовала мне мама Дануси. — А мы тебе потом расскажем, как грело солнышко и какая вода была в озере.
Я нехотя побрёл к дому, где, оскалив клавиши, меня поджидала пишущая машинка.
Тем временем четвёрка наших сорванцов галопом слетела по травянистому склону и, победоносно сопя, притормозила у самого берега. Перед ними, спрятав нос под нависшие над водой ветви ивы, стоял большой, но аккуратный и изящный швербот. Свою мачту он вытянул, словно пику, к безоблачному небу, палубу грел на солнце, а зелёными боками гляделся в озёрную гладь. Швербот спокойно отдыхал в ожидании ветра.
— Добрый день, господин Сарданапал! — приветствовала его Данка. — Вы позволите нам поиграть с вами? Мы принесли фок, папа нам разрешил…
Швербот молчанием выразил своё согласие, хотя, конечно, далеко не всегда молчание — знак согласия.
Ребята тщательно вымыли ноги, бросили полотнище паруса на переднюю палубу и начали перелезать через борт. Самому младшему — Андрейке — не так-то легко было это сделать, его втягивали общими усилиями.
— Ой, ой, осторожнее, а то мне ноги оторвёте, — попискивал он.
