— Ишь, сволочи. Пронюхали, что ни орудия, ни пулемета нет, так на глазах и спешиваются. Гришин, я еду. Картина ясная здесь. Помни: надо держаться. В случае конной атаки тикайте к роще и кустарникам. Долго здесь на высотке не задерживайся.
Командир бригады сел на поданную ему лошадь и галопом проскакал через мост.
Поляки наступали.
Гришин решил пробыть до тех пор, пока они подойдут к высотке шагов на шестьсот-семьсот.
Подпустив противника на восемьсот шагов, десять винтовок взвода послали первый сноп огня.
Три спешенных взвода противника двинулись быстрее, больше, чем до сих пор, пригнувшись к земле.
Из леса карьером выскочили три орудия и, став на открытую позицию, открыли в свою очередь огонь по высотке. Недолет.
Затакали пулеметы, вздыбив на вершине землю.
Взвод Гришина молчал.
Поляки подошли на семьсот шагов.
Снова запели свинцовые шмели из десяти карабинов.
Польские орудия открыли бешеный огонь, пулеметы застрочили без перебоя.
— Потапов, за старшего остаешься. Как подойдут на двести шагов, отходи влево и бегом к реке. Я пошел к роще, — крикнул Гришин.
У рощи вторая половина взвода лежала на-чеку. Гришин выбрал себе наблюдательный пункт у большого дуба.
От рощи хорошо видна первая половина взвода. Там идет сильная винтовочная стрельба. Артиллерия противника бьет по высотке и холмику, но неудачно — все время перелеты. Вот два снаряда легли перед холмиком. Не выдержал Гришин и, забыв, что до холмика триста шагов, — все равно не услышат, крикнул:
— В вилку взял, перемени место!
Двое, лежащие за холмиком, не догадались перебежать в другое место.
Только и видели лежащие у рощи, как три снаряда взлохматили холмик.
Улеглась земля. Проползло облако поднятой снарядами пыли.
За холмиком не стреляли и не двигались.
Еще раз послал противник туда же пару снарядов — проверить — и перенес огонь на высотку.
На высотке четверо сообразили. Трое перебежали к холмику, а один отполз вправо. По пустому месту ударили снаряды.
Тогда артиллерия поляков, решив, что к обороне подошли резервы, перенесла огонь к роще.
Один снаряд попал в кустарник, где сидели трое ребят.
Видели из рощи, как из кустарника выползли двое, волоча третьего.
Они о чем-то поговорили и, оставив неподвижную фигуру, побежали к роще.
С высотки и холмика быстро бежали к реке четверо. Один из бежавших сильно приседал на правую ногу.
Поляки медлили с выходом на первую линию обороны. Ребята успели добежать до второй позиции, а артиллерия противника еще била по высотке, кустарнику и холмику.
Убиты Величко, Ступин, Васин.
Первых двух у холмика разорвало на куски, а третий умер, раненый осколком в грудь. Ребята сперва решили вдвоем дотащить его до рощи, но потом оставили: мертвому не легче, а самим можно погибнуть.
Павленко пуля ранила в икру правой ноги. Рана, хотя и не опасная для жизни, но наполовину отняла у парня боеспособность.
«Павленко — лучший стрелок. Тяжело придется. Часов нет, — сколько времени прошло? Когда подойдет бригада?» — роились мысли у Гришина.
На линии, оставленной взводом, показались поляки. Выползли осторожно и залегли. Видно было, как к первым подползло подкрепление в десятка три человек. Вон подтянули тяжелый пулемет.
— Павленко, — шепчет Гришин, — милый, можешь понатужиться и пулеметчика снять? Гроб нам будет от него.
Павленко сквозь зубы:
— Давай попробую. Ух… дергает, проклятая.
Как только поднялись выползшие на холм и высотку для перебежки, по ним беглым огнем затакали одиннадцать винтовок.
— Барахтается пулеметчик-то там… Вторым выстрелом гада, ох-х… — проговорил Павленко. — Я сейчас того… кажись, офицер…
Три пули послал Павленко, и опрокинулся навзничь смотревший с колена поляк-офицер.
— Гришин, дай-ка мне обойму… Я еще…
Повернулся Гришин к Павленко, а тот лежит, откинув голову. Изо рта хлещет кровь. Пуля вошла в рот.
Артиллерия поляков била и по роще, и по кустарникам вдоль реки, и по мосту. У наступавших создалось впечатление наличия здесь по меньшей мере нескольких десятков человек.
— Гришин, Гришин, — звал взводного подлезший сбоку Востряков. — Патроны на исходе, двое ранены, а Митяев убит.
Дрогнул Гришин.
Поползли от пяток по спине мурашки. Но вспомнил лицо комбрига, последние перед отъездом слова: «Держись, держись» — и ответил:
— Стреляй до последнего, а когда кончатся патроны, слезай кустарниками к реке и прячься за мостом.
На высотке показалось еще десятка два спешенных поляков — вторая волна.
Рощу решетили пули.
Из рощи и кустарника сообщили о двух раненых, одном убитом и кончающихся патронах. В последний раз приказал Гришин:
— Когда выстрелите до единого, спускайтесь к реке. Раненых забрать, убитых оставить.
Сжималось в комок сердце: «Не выполнил задачу. Сейчас захватят мост».
Сосчитал у себя патроны. «На две обоймы. Останусь самым последним. Меня из-за дуба нескоро выкурят».
Что это? Что?
По высотке, холмику, по всей полосе наступления противника рвались залпы.
Шрапнель… граната.
С противоположного берега одновременно застрочили несколько пулеметов.
Из-за первой линии обороны донесся крик «ура».
Вскочил Гришин во весь рост. Оглянулся на мост. По мосту карьером летит эскадрон. Впереди знакомая золотисто-рыжая лошадь.
— Дядя Игнат… Комбриг… Ребята, ура! В атаку, ребята! — закричал Гришин. Выскочил вперед, и за ним, как, по команде, бросились в атаку ребята.
— Ура, ура!
Бегущих перегнал скачущий эскадрон.
С высотки было видно, как по всему полю до леса шла рубка. Одиноко ухнул пушечный выстрел, коротко стреканул пулемет, и все стихло.
Бригада ударом с правого фланга почти целиком уничтожила польский кавалерийский полк, готовивший конный удар.
Обняв Гришина, командир бригады слушал доклад об обороне, о гибели ребят, о смерти Павленко.
Дрожал голос взводного. Прятались глаза комбрига под нависшими густыми бровями. Обнимавшая Гришина рука время от времени вздрагивала.
Кончил Гришин доклад. Молчал комбриг. Потом огромными ладонями схватил лицо Гришина,
