Так и пятился назад, продолжая приветливо улыбаться.
12
Паренек продолжал медленно пятиться, пока те двое не вернулись в машину и не уехали.
Тогда он развернулся вокруг своей оси и припустил бегом по улице Каэтано Гонсалеса.
Убедившись, что рюкзак цел, парень надел его на плечи, расположив ремни так, чтобы они не закрывали надпись «Слезы Христовы», которой он очень гордился. Потому и не носил куртку.
Дойдя до улицы Хосе Себастьяна Бандарана, молодой человек повернул направо. Этой дорогой он шагал каждый вечер.
Бары и рестораны отправляли остатки продуктов в центр социальной защиты только после закрытия, но задолго до заветного часа у подъезда уже толпились обездоленные в ожидании ужина, приготовленного братом поваром из того, что не доели богачи.
Слабое жжение в запястье, на которое совсем недавно накололи перевернутую пентаграмму, напомнило юноше о его новом предназначении. Теперь это воспоминание казалось далеким, словно чей-то призрачный голос, прозвучавший во сне.
В конце улицы, в самом сердце Южного района, виднелся деревянный указатель с надписью масляной краской: «Францисканская миссия «Слезы Христовы».
Никто в квартале не знал, как зовут этого юношу и откуда он взялся, но симпатичный паренек, с неизменной радушной улыбкой раздававший еду бездомным, всем нравился; он бесстрашно выходил навстречу толпе наркоманов, алкоголиков, больных СПИДом и туберкулезом, бывших заключенных и выживших из ума стариков, аккуратно делил между ними скудные запасы, терпеливо сносил нередкие оскорбления, отвечал добром на ненависть и утешал отчаявшихся.
Миссия являла собой просторный ангар, заставленный длинными столами и грубо сколоченными лавками; по вечерам он выполнял роль общественной столовой, организованной местными прихожанами, а днем превращался в класс, в котором монахи учили грамоте тех, кому совсем не повезло в жизни, а тем, кто хотел пойти чуть дальше, преподавали английский и немецкий. В двух небольших пристройках размещались ночлежка и кухня.
Брат повар всегда радушно встречал паренька и ласково трепал его по белой голове здоровенными ручищами, от которых приятно пахло стряпней.
Старик давно привык к своему молчаливому помощнику в серой фуфайке и без страха препоручал ему заботу о стоящих на огне котлах, когда пора было отправляться в обеденный зал с огромной корзиной, наполненной хлебом.
На этот раз, оставшись на кухне в одиночестве, паренек достал из рюкзака большой стеклянный термос с бесцветной жидкостью. Убедившись, что за ним никто не подглядывает, он вылил содержимое термоса и котел с мясной похлебкой. Потом юноша убрал пустой термос в рюкзак и старательно перемешал варево половником.
Вскоре в кухню вошли двое монахов и под дежурные шуточки о голодных прихожанах и о том, какие сумасшедшие деньги мог бы получать брат повар, работай он в каком-нибудь дорогом ресторане, принялись грузить кастрюли на дребезжащую железную тележку.
Тем временем в столовой все расселись по местам, ожидая, пока повар раздаст хлеб. Остальные монахи раскладывали вилки и ложки, разносили стаканы с водой и оделяли каждого яблоком или бананом. Паренек взялся за ручку и покатил тележку между рядами, разливая по мискам отравленный суп.
На черенке каждой ложки и вилки были выгравированы слова «Миссия «Слезы Христовы» на случай, если кому-то из прихожан придет в голову прикарманить столовые приборы, чтобы попытаться выручить за них немного денег и разжиться на десерт дозой героина.
Еды было немного, едоков тоже, и парень в серой фуфайке довольно быстро объехал весь зал, почти полностью опустошив котел с супом. Остатки предназначались для отдельного стола в углу, под дешевым изображением святого Франциска Ассизского, за которым ужинали монахи и их помощник.
На этот раз им повезло.
Похлебки хватило на всех.
Все смогли по достоинству оценить выдающийся кулинарный талант брата повара.
Все, кроме паренька, который едва притронулся к еде.
Юноша рассеянно потирал горящую пентаграмму на запястье, и недавние события выветривались из его памяти так быстро, что к концу ужина он совершенно позабыл о содеянном в тот вечер.
Молодой бродяга за дальним столом достал губную гармошку, чтобы развлечь товарищей незатейливой мелодией и тут же согнулся над столом, выплюнув прямо в миску сгусток черной крови.
Все в ужасе уставились на него со своих мест.
Никто не проронил ни звука.
Изо рта бездомного, сидевшего через два стола от молодого бродяги, вдруг хлынул целый поток крови.
В голове паренька в серой фуфайке мелькнуло странное воспоминание о бесцветной жидкости, льющейся в котел, но он поспешил прогнать нелепое видение, с ясной улыбкой взял ложку и начал есть.
Еще одного бездомного стало рвать кровью, словно кто-то терзал его внутренности. И еще одного. И еще.
Пострадавших становилось все больше, и те, кто пытался им помочь, не знали, за что хвататься.
Такое здесь случалось.
Печально, но обычное дело.
Все в руках Божьих.
Все омыто слезами Христовыми.
13
У священника-миссионера нет ни кафедры, ни собора. Он проповедует там, где в его слове нуждаются больше всего.
И все же в мире было два-три места, которые епископ Сесар Магальянес, давно привыкший к частым переездам, считал своими.
Только в подземном коридоре, ведущем к часовне под «Автопортом-92», вдали от всех, под толщей земли, заглушавшей голоса простых смертных, не пропускавшей ни смеха, ни стонов, ни жалоб, он мог позволить себе невообразимую роскошь побыть самим собой.
Двери часовни были наполовину открыты, сквозь них виднелся мягкий свет десятков свечей. Магалья- нес неторопливо прошел к алтарю, где его, редкого гостя в подземелье автовокзала, всегда ждал обитый черным бархатом аналой.
Преклонив колени, епископ машинально провел рукой по искусно сработанной деревянной полочке, желая убедиться, что украшенный драгоценными камнями требник на месте. Разумеется, он был на месте.
А на нем лежал сложенный вдвое листок бумаги, исписанный старательным округлым почерком, анонимное послание, точно такое же, какие в последнее время приходили в Ватикан.
«Благословляю кровь, пролитую тобой в поисках Проклятой Рукописи. Ты полагаешь, будто твой Создатель держит факел, освещающий тебе путь, но наделе это пламя влечет тебя в обитель Того, Кто Гасит Свет. В моих Невидимых Чертогах тебя ждет радушный прием. Я отдам тебе рукопись. И посмотрю, на что сгодится твоя мировая гармония, когда ты перестанешь отличать Добро от Зла. Подобно тому, как вода переливается из одной чаши клепсидры в другую, так и имя Мое перетекает в имя Его. Я терпеливо дождусь Момента, когда Свет померкнет, и все твое станет прахом, а сам ты предстанешь пред очи Распорядителя Кладбища.
И все же это послание отличалось от предыдущих. Остальные анонимные письма, попавшие в руки Тайного Совета в Италии, были выдержаны в нейтральном стиле и сообщали вполне конкретные имена и адреса. Указания, где искать пять чемоданов, и короткие экскурсы в историю рукописи.
Нынешнее послание вышло чересчур личным.
Анонима можно было узнать лишь по почерку и старому псевдониму: Велиал. Один из самых могущественных демонов из войска сатаны. Возможно, самый могущественный и самый древний из
