приближенных Темного Властелина; господин боли, дух разрушения. Впрочем, в Новом Завете Велиал оказывается местоблюстителем сатаны, а в свитках Мертвого моря он прямо назван предводителем сил преисподней в последней битве между Детьми Света и Детьми Тьмы.
Епископ перечел письмо несколько раз, стараясь воспринимать его текст с подобающим бесстрастием, но на память ему вновь и вновь приходили строки Второго послания к Коринфянам: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиалом? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами?» Но кто он такой, этот Павел, чтобы следовать его заветам, данным много веков назад? Епископ Магальянес принял служение в сто раз важнее апостольского. Человечество напоминает пассажиров тонущего корабля, и перед лицом бедствия не желающих прервать беззаботное веселье, и лишь Тайный Совет может спасти церковь от неминуемой гибели. А если для того, чтобы сокрушить дьявола, придется прибегнуть к его методам или даже вступить с ним в союз, что ж, придется заплатить и такую цену.
Епископ знал, что за глаза его прозвали Телохранителем Господним.
В глубине души он считал это прозвище очень метким.
А от того, кто возглавляет охрану самого Господа, требуется ни при каких обстоятельствах не терять головы, быть готовым в любой момент отразить происки врага и помнить, что нигде, даже в тайной часовне глубоко под землей нельзя чувствовать себя в безопасности. Его призвание до последнего защищать свою крепость и, когда придет время, без страха выйти на бой с Распорядителем Кладбища.
Гесперио М. Тертулли
Падуя, 20 июня 1954
Только настоящему под силу изменить будущее.
– …Вот почему в заключение я хотел бы напомнить вам чудовищные слова оккультиста семнадцатого века Теофраста Парацельса, будто обращенные к нам нынешним: «Все вы в Париже, Падуе, Монпелье, Салерно и Лейпциге! Вы не учителя правды, но исповедники лжи! Ваша философия сплошной обман. Если вам угодно знать, что есть магия на самом деле, читайте Откровение святого Иоанна… Ваше учение есть фарс, ибо оно не восходит ни к Библии, ни к Откровению. Библия – вот ключ, вот главный толкователь. Были пророки Моисей, Исайя, Енох, Давид, Соломон, Даниил, Иеремия, и был среди них Иоанн, величайший маг, каббалист и предсказатель. Живи кто-то из них сейчас, вы убили бы их своим вероломством. И не только их, но и самого Творца, буде дана вам такая власть». Что ж, отныне вам, вступающим на путь, пройти по которому вы готовились все эти годы, предстоит доказать старому философу эпохи Возрождения, что этот путь ведет к истине, и мы, интеллектуалы из старейших университетов Европы, способны пройти по нему, никуда не сворачивая. Благодарю за внимание.
Студенты выпускного курса библейской археологии, аспиранты и даже преподаватели других предметов, собравшиеся в актовом зале Падуанского университета послушать последнюю лекцию Гесперио Тертулли, разразились бешеными аплодисментами, пока профессор с невозмутимым видом складывал свои бумаги и справочники; глубоко растроганный, он стал подниматься по деревянным ступеням многоярусной аудитории, стараясь скрыть непрошеные слезы.
Присутствующие слишком хорошо знали нелюдимый характер профессора и потому не стали его задерживать. Студенты и преподаватели покидали зал небольшими группами, обмениваясь впечатлениями о лекции и искренне сокрушаясь, что Гесперио Тертулли, несколько месяцев назад возведенный в сан епископа Миланского, вынужден оставить университет.
Для пятерых студентов последнего курса прощальная лекция имела особое значение. В то утро каждый из них получил официальное уведомление от секретаря кафедры о том, что профессор Тертулли ждет их в своем кабинете через пять минут после окончания занятия. Пятеро студентов, – Дамасо Бербель, Коронадо Баскьер Тобиас, Анхель Мария Декот, Пелайо Абенгосар и Онесимо Кальво-Рубио – пятеро молодых севильских священников давно сдружились с профессором и нередко допоздна засиживались в его библиотеке за беседами, спорами и чтением книг, постепенно раскрывавших перед ними бескрайний, запретный и совершенно удивительный мир. Впрочем, на самом деле студентов было шестеро. Амадор Акаль был того же возраста, что и остальные пятеро, был священником и уроженцем Севильи и часто бывал у Тертулли. Однако, в отличие от остальных, он был незрячим и не получил приглашения, скорее всего, из- за ошибки секретаря.
Не понаслышке зная о легендарной пунктуальности профессора, шестеро новоиспеченных dottori,[7] которым не терпелось узнать, зачем же их пригласили, явились на кафедру ровно в десять минут восьмого. Постучав, они гуськом вошли в кабинет Тертулли, педантично проверявшего замки на пяти одинаковых чемоданах, маленьких, чуть больше стандартного портфеля, темно-коричневых, с металлическими углами и замками.
– Закройте дверь. Я не знаю, что вы скажете, когда узнаете, зачем вас позвали, и все равно хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли. А еще за то, что все эти годы были со мной, за все, что нам довелось пережить и узнать вместе, а более всего за нашу общую мечту. Я навсегда сохраню о вас самые лучшие воспоминания, даже в том случае, если вы ответите на мою просьбу отказом.
Новый епископ Миланский, высокий худой человек пятидесяти лет, говорил, по обыкновению, твердо и веско, стоя спиной к гостям и не отрывая взгляда от пяти коричневых чемоданов.
– Возможно, вам покажется, что я впадаю в излишнюю патетику, но речь идет о судьбе всего… – В этот момент профессор повернулся к студентам и обнаружил, что их не пятеро, а шестеро. – Амадор?
– Сеньор?
– Мне очень жаль, наверное, секретарь ошибся… Дело в том, что я не просил вас приходить на эту встречу.
– Если честно, я не получал приглашения, – слепой залился краской и принялся нервно крутить в руках крестообразный набалдашник своей белой трости.
– Мы подумали, что это ошибка, – Пелайо бросился на выручку другу. – Ведь мы всегда приходили вшестером…
– Эта встреча и то, что за ней последует, никак не связаны с нашими прежними отношениями, – отрезал Тертулли.
– Я даже представить не мог… – Амадор готов был сквозь землю провалиться.
– Поверь, я вовсе не хочу тебя обидеть. Но у меня есть достаточно веские причины, чтобы обратиться к твоим товарищам, а не к тебе.
Слепой, набычившись, побрел к выходу. Уже на пороге стыд внезапно обернулся гневом и заставил его остановиться.
– Ваше преосвященство… Эти причины кроются в моей немощи?
Профессор ответил слишком поспешно.
– Можно сказать и так, – и продолжал, раздосадованный собственным ответом: – Амадор, ты знаешь, я всегда относился к тебе так же, как к остальным. Ты и сам не нуждался в том, чтобы тебя выделяли. Впереди тебя, несомненно, ждет блестящая карьера. Куда более яркая, чем у некоторых присутствующих. Но то, что я намерен им предложить, не поощрение, а тяжкое бремя… Которое, может статься, потребует от них невозможного. Прости, но больше тебе знать не нужно. Я надеюсь, что этот разговор не повредит нашей дружбе.
– Дружбе? – Амадор медленно открыл дверь, но, перед тем как уйти, повернулся к остальным студентам: – Вы остаетесь с ним, так ведь?
Слепой закрыл дверь и пошел прочь. Никто его не окликнул.
Ему ничего не стоило найти выход из старинного университетского здания и не потеряться на знакомых как свои пять пальцев улочках Падуи.
Дело в том, что Амадор Акаль был не совсем слеп.
Он различал свет и тьму и чувствовал, когда начинали сгущаться сумерки.
Догадывался по мельканию теней, если кто-то возникал у него на пути.
Видел силуэты, очертания и серые пятна, которые составляли для него окружающий мир.
Вскоре слепой миновал Кьеза-дельи-Эремитани, замечательный образчик эпохи романтизма с великолепными росписями, наполовину разрушенный бомбежками сорок четвертого года, вместе с другими
