Когда он нагнулся над проигрывателем, она увидела, что по его затылку змеится шрам. Ножевой шрам.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— По словам отца, двадцать два.
— По словам отца?
— Архив разбомбили. — Он испытующе посмотрел на нее, лицо его посуровело. — Боишься меня?
— Нет, — выпалила она, — еще чего.
— Я не ел со вчерашнего дня.
— У тебя что, нет денег?
— Деньги…
— Почему бы тебе не поработать?
— Я здесь нелегально. Я из Восточной Германии. У меня нет документов.
— Где ты живешь?
— Там-сям.
— Тебе негде жить. Так я тебя поняла?
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
— Но чем ты занимаешься? — Салли занервничала.
— В четырнадцать меня забрали в армию.
— Я спрашиваю — ты умеешь что-нибудь делать?
Эрнст улыбнулся.
— Я не о том. Я имею в виду настоящую работу.
— Я говорю на пяти языках.
— Уже кое-что.
— Есть люди, которые говорят на восьми. На десяти. И чуть не все они сидят без работы.
— Что в таком случае ты хочешь делать?
— Хочу уехать в Америку. Хотел бы разбогатеть.
— Вот как, значит, ты такой, как все, — сказала Салли.
— Естественно.
— Naturlich.
— Ты говоришь по-немецки?
— Немного, — сказала она.
— Ненавижу Германию. Ненавижу немцев.
— Я тоже, — сказала Салли.
За окном сгущались сумерки. Эрнст взял с комода головную щетку. Подошел к Салли, присел на край кровати. Салли набрала воздух в легкие — изготовилась закричать.
— Так приятно, когда девушка расчесывает тебе волосы.
— …что?
— Пожалуйста, — сказал он.
Салли взяла щетку, провела по его волосам.
— Предупреждаю, — она взяла игривый тон, — мне не нравятся мужчины, которые очень уж холят себя.
— А затылок?
Эрнст повернулся. Она стала расчесывать его волосы.
— Я хорош собой, — сказал он.
— Молодец!
— Это ты брось!
— Знаю, как обращаться с женщинами.
— А письменные рекомендации у тебя при себе?
— Я найду богатую американку, она увезет меня в Штаты.
— Я могла бы написать отцу. Вероятно, он сумел бы помочь тебе въехать в Канаду. Вероятно, сумел бы и работу достать.
Эрнст воспрянул.
— В нашей молодежной организации я был шишкой, — сказал он. — Наловчился писать отчеты в газеты.
— Боюсь, отца ты этим не впечатлишь. Он и сам чуточку красный.
— Коммунист, — сказал Эрнст. — В Канаде.
— Не вполне.
— Что они там, в своей Канаде, знают о коммунизме?
— Куда больше, чем ты думаешь, — отрезала Салли.
— Погоди-ка. — Эрнст стащил носок, поднес к подошве зажженную спичку. — Всю зиму босиком. Всю нашу еду увозили в Россию. Вот что такое коммунизм.
Салли смотрела, как он подносит к босой ноге другую спичку. И решила, что вообще-то выставлять свои страдания напоказ — не пристало.
— А что, если Германия ничего лучше и не заслужила, — сказала она, — после всего, что они творили в России?
— Это я?
Не зная, что еще сказать, внезапно оба опустились на кровать. Салли протянула руку, опасливо коснулась щеки Эрнста, той, по которой ударила. Он улыбнулся и поцеловал ее в шею, потом за ухом, наконец, в губы. Очень умело. Салли высвободилась.
— И все-таки я хочу, чтоб ты знал: я тебя пригласила на чай, не для чего другого.
Эрнст приложил палец к губам, другой рукой указал на дверь.
— В чем дело? — всполошилась Салли.
Эрнст на цыпочках прокрался к двери.
— Ушел, — сказал он.
— О чем ты?
— Кто-то подслушивал под дверью.
Карп, подумала она.
— Глупости, — сказала Салли. Но в его улыбке сквозило такое сознание своего превосходства, что она взъярилась и решила: хоть ты что, а не соглашусь с ним. — Мы как-никак не в Германии, — добавила она.
— Я, пожалуй, пойду.
— Почему?
— Ты на меня сердишься.
— Не на тебя, а на себя.
Салли встала, резко отвернула кран, бросила в раковину две блузки. Эрнст смотрел на нее. Они с Салли были примерно одних лет. Ненастье раз семь нарушало ее планы на воскресенье, она склочничала с братом из-за того, чья очередь мыть посуду, поклялась никогда больше не разговаривать с матерью, когда та не разрешила ей сидеть с гостями допоздна, — вот и все ее беды. За ней стояло упорядоченное прошлое. Она ссорилась и мирилась с ухажерами, доверяла незнакомцам. О такой жизни рассказывали американские книжки; как знать, возможно, они не врут. Эрнст встал, не совладав с собой, нежно поцеловал Салли в шею. И поспешно отступил, чтобы она не оттолкнула его.
— Дай твою рубашку, — сказала Салли, — она грязная.
Он стянул рубашку, послушно передал ей.
— Мне остаться?
— Спать будешь на полу, — сказала она, — но учти, чтоб ни-ни-ни!
— Какая ты добрая.
— У тебя есть еще вещи?
— Есть, чемоданчик.
