весны.
Они остановились у придорожного магазинчика и купили сильно охлажденные напитки и огромные сэндвичи с холодным мясом. Аккуратно уложив припасы в мотоциклетные сумки для багажа, они направились в глубину леса, где извиваясь расширялся ручей.
— Отлично. — Клер сняла шлем и расправила рукой волосы. Затем она рассмеялась и обернулась к Кэму. — Я даже не знаю, где мы.
— Всего лишь в десяти милях к северу от города.
— Но мы же катались несколько часов.
— Я ездил кругами. — Он достал пакеты с едой и передал один ей. — Ты слишком сосредоточилась на пении и не заметила.
— Одно плохо в мотоцикле, что там нет громкой музыки. — Она подошла к краю травянистого берега, где поток бурлил и пенился о камни. Листья над головой были по-прежнему молоды и нежны. Горный лавр и дикий кизил были украшены белыми цветами.
— Я раньше сюда девчонок постоянно привозил, — произнес он у нее за спиной. — Ради баловства.
— Правда? — Она обернулась с улыбкой, и в глазах ее была неуверенность. Он напоминал боксера, прошедшего серию боев. И хотя ей не нравились кровавые виды спорта, эта аналогия была как раз вовремя и к месту. — Это до сих пор твое стандартное поведение? — Поддавшись любопытству и искушению она прижалась к нему. Вдруг глаза ее расширились.
— Боже мой. О, Боже мой, ты только посмотри на это! — Клер всучила ему пакет с сэндвичами и рванула с места.
Когда он догнал ее, она стояла перед старым деревом, ладони прикрывали рот, глаза смотрели зачарованно. — Ты веришь в это? — прошептала она.
— Я верю, что ты отняла у меня десять лет жизни. Он гневно посмотрел на старое, дряхлое дерево. — Что за черт в тебя вселился?
— Он прекрасен. Совершенно прекрасен. Я его должна заполучить.
— Заполучить что?
— Наплыв. — Она вытянулась, поднялась на носочки, но концы ее пальцев все-таки были в нескольких дюймах от наплывшего кольца из дерева и коры, уродливо вросшего в дуб. — Я часами искала, но такого хорошего не нашла. Для резьбы, — пояснила она, опустившись на землю. — Наплыв по своей природе напоминает шрам. Когда дерево ранят, оно обрастает наплывом как маслом.
— Худышка, я знаю, что такое наплыв.
— Но это потрясающий. Я за него душу готова отдать. — Глаза ее приобрели расчетливое выражение, появлявшееся только тогда, когда она готовилась раздобыть материал. — Я должна узнать, кому принадлежит земля.
— Мэру.
— Мэру Атертону принадлежит земля так далеко?
— Он купил несколько участков около десяти, пятнадцати лет назад, когда они стоили дешево. Здесь ему принадлежит около сорока акров. Если тебе нужно дерево, то скорее всего достаточно лишь пообещать ему голос на выборах. В том случае, если ты останешься.
— Я ему все, что угодно пообещаю. — Она обошла дерево вокруг, уже думая о нем, как о своей собственности. — Это просто судьба, что ты меня сюда привез.
— А я то думал мы сможем просто здесь подурачиться. Она рассмеялась, затем посмотрела на сумки у него в руках. — Давай поедим.
Они уселись на земле рядом с ручьем, откуда у нее был хороший вид на дерево, и принялись разворачивать сэндвичи и сухой картофель. Иногда по дороге проезжала машина, но большую часть времени они провели в тишине.
— Мне этого не хватало, — произнесла Клер, откинувшись на валун. — Тишины.
— Ты из-за этого вернулась?
— Отчасти. — Она наблюдала, как он достал из пакета ломтик картошки. «У него прекрасные руки, — поняла она, — несмотря на сбитые и пораненные костяшки. Она отольет их в бронзе, сомкнутыми на рукоятке меча или прикладе ружья». — Ну, а ты? Если и был кто-то, кто лез из шкуры вон, чтобы выбраться отсюда, это был ты. Я так до сих пор и не понимаю, зачем ты вернулся, да к тому же в качестве столпа общества.
— Слуги народа, — поправил он и откусил от сэндвича. — Может быть, в конце концов, я понял, что проблема не в Эммитсборо, а во мне. — «Это лишь отчасти правда, — подумал он. Все остальное относилось к воплям в старых домах, пистолетной пальбе, крови, смерти».
— Да все в порядке, Рафферти. Просто в своем непокорстве подростка ты ушел на шаг дальше большинства. — Она улыбнулась ему. — В каждом городе должен быть хулиган.
— Ну а ты всегда была пай-девочкой. — Он рассмеялся, когда отвращение пробежало по ее лицу. — Умная дочка Кимболла, лучше всех училась в школе, вступила в ученический совет. Тебе наверное по сей день принадлежит рекорд по продаже самого большого количества скаутского печенья. — Ладно, Рафферти, я не хочу сидеть здесь, чтобы меня обижали.
— Я любовался тобой, — сказал он, но глаза его блеснули. — Правда. Когда ты не вызывала у меня отвращения. Хочешь картошки?
Она засунула руку в пакет. — Лишь потому что я придерживалась правил.
— Ты придерживалась, — трезво согласился он. — Конечно придерживалась. Он протянул руку, чтобы поиграть с медным крючком на ее комбинезоне. — Мне кажется все время думал, способна ли ты вообще терять рассудок.
— Ты никогда обо мне не думал.
— Думал. — Он снова поднял взор на нее. Глаза его по-прежнему улыбались, но в них заключалось беспокойство, заставившее ее волноваться.
Оп-па. Эта единственная быстрая мысль пронзила ее сознание.
— Я раньше удивлялся, как часто мой разум был занят тобой. Ты была еще ребенком, притом костлявым, из благополучной и добропорядочной семьи. И все знали, что нет парня, у которого с тобой хоть что-нибудь получилось. — Когда она сбросила его руку с застежки, он лишь улыбнулся. — Наверное я думал о тебе, потому что мы с Блэйром начали тусоваться.
— В тот момент, когда он был балбесом.
— Вот именно. — Он так и не понял, как ей удалось так сухо говорить при ее гортанном голосе, но ему это нравилось. — Так ты когда-нибудь теряла рассудок, Худышка?
— У меня были разные моменты в жизни. — Разозленная, она занялась сэндвичем. — Знаешь, люди не воспринимают меня как худощавую, правильную дуру из глубинки.
Он и не думал, что получит такое удовольствие, наблюдая за тем, как она выходит из себя. — Как же люди тебя воспринимают, Худышка?
— Как преуспевающего и талантливого скульптора со своим взглядом на вещи. На моей последней выставке, критики… — Она оборвала свою речь и гневно посмотрела на него. — Черт бы тебя побрал, Рафферти, из-за тебя я Разговариваю как дура.
— Да ничего. Ты среди друзей. — Он стряхнул крошки у нее с подбородка. — Так ты себя прежде всего воспринимаешь, как художника?
— А ты себя не воспринимаешь прежде всего полицейским?
— Да, — произнес он мгновение спустя. — Наверное воспринимаю.
— То тут, то там что-то происходит. — И поскольку случай с кладбищем все еще занимал его мысли, он рассказал ей о нем.
— Как мерзко. — Она обхватила себя руками, неожиданно вздрогнув. — И не похоже на то, что может здесь случиться. Ты подозреваешь детей?
— Больше ничего в голову не приходит, но нет, я не подозреваю детей. Все слишком чисто и с очевидным умыслом.
Она оглянулась, наслаждаясь картиной тихих деревьев, слушая музыку ручья. — Слишком жестоко.
