после того, как он начал пить. Он вернулся в лоно церкви. Он получил католическое воспитание, но у него был особый взгляд на религиозное устройство, именно из-за его воспитания.
— Когда он вернулся к церкви?
— Когда мне было семь-восемь. Для него это стало очень важным. Кончилось тем, что мы с Блейром стали посещать уроки закона Божьего и прошли Первое причастие. Ну и все, что полагается.
— Это было примерно двадцать лет тому назад?
— Да. — Она едва заметно улыбнулась. — Время бежит. Он сделал себе пометку, размышляя, как это могло быть связано с остальным. — Ты задумывалась, почему он это сделал?
— Конечно. Но тогда я была слишком мала, чтобы об этом задумываться. Кроме того, мне нравилась сама служба, музыка, одежда священника. Словом, весь ритуал. — Она внезапно замолкла, ощутив неловкость от ею же самой употребленных слов. — Позже, пожалуй, мне стало казаться, что с годами он как бы поставил барьер между самим собой и тем, против чего он бунтовал в юные годы. Наверное, ему не хватало ощущения безопасности и привычности. Тогда ему было примерно столько, сколько мне сейчас, — пробормотала она, — около тридцати. И он уже начинал задумываться, как пройдет оставшаяся часть жизни. К тому же он беспокоился и о нас с Блейром. Из-за того, что мы не получили религиозного воспитания. Ему казалось, что он как бы слишком перестарался в этом отношении, стремясь стать прямой противоположностью своим родителям.
— Он говорил об этом?
— Да. Я помню, как он почти эти же слова говорил моей матери. Отец был одним из тех, кого моя мать называла вечно озабоченным. Его постоянно волновало, правильно он что-то сделал или нет, а если правильно, то насколькохорошо он это сделал. Он отчаянно старался не воспитывать нас насильно в религиозном духе. Кэм. он не был фанатиком. Просто он был человеком, изо всех сил стремящимся к самосовершенствованию.
— Когда она запил. Клер?
— Собственно говоря, я не знаю. — Она стала нервно сплетать пальцы, лежавшие на коленях. — Это произошло не вдруг, а постепенно. Поначалу никто из нас не замечал этого. Я помню, как после обеда он выпивал порцию виски с содовой. Затем стал выпивать две порции. А потом уже и вовсе без содовой.
Горечь, звучавшая в ее голосе, заставила его взять ее беспокойные руки в свои. — Клер, я сам шел этой дорогой. Я не могу его осуждать.
— Я чувствую, что предала его. Разве ты не понимаешь этого? Я чувствую, что предаю, обсуждая его пороки и недостатки.
— Он был цельным человеком. У цельных людей всегда есть недостатки. Тебе не кажется, что он бы предпочел, чтобы ты признала их и все равно бы любила его?
— Ты говоришь, как мой психоаналитик. — Она встала и подошла к окну. — Мне было тринадцать, когда я впервые увидела его напившимся. Я пришла домой из школы. Блейр был на репетиции оркестра, а моя мать на собрании «Патриотов Эммитсборо» или что-то в этом роде. Отец сидел за кухонным столом и плакал над бутылкой виски. Меня напугал его вид, его пьяное рыдание, красные глаза. Он все время повторял, что просит прощения. Его слова было трудно разобрать, он с трудом пытался подняться. Затем упал. Он просто лежал на кухонном полу, рыдая и пытаясь извиняться. — Она нетерпеливо смахнула слезу. — Прости, детка. Мне очень жаль. Я не знаю, что делать. Я не могу исправить этого. Я не могу вернуться и изменить это.
— Изменить что?
— Его пьянство, надо полагать. Он не мог сдержать себя. Он считал, что не в силах ничего здесь изменить. Он сказал мне, что ни за что на свете не хотел, чтобы я видела его таким. Он просто обезумел от этого. Он не хотел, чтобы я увидела, узнала.
— Это случилось примерно в то время, когда он заключал сделку о строительстве торгового центра?
— Да. И чем ближе это шло к осуществлению, тем сильнее он пил.
Мой отец совершенно не годился в нарушители. Возможно, его амбиции и зашли слишком далеко, но за них он расплачивался угрызениями совести.
— Я хочу, чтобы ты попыталась вспомнить. Уходил ли он из дому по вечерам сколько-нибудь регулярно? Уходил ли с кем-то одним или с определенной компанией?
Она вздохнула и отвернулась. — Он был членом множества всяких обществ, Кэм. «Клуб оптимистов», «Рыцари Колумба» и все такое. Он часто уходил из дома на всякого рода собрания, ужины или показывал клиентам дома после конца рабочего дня. Я часто просила его взять меня с собой, но он обычно укладывал меня спать и говорил, чтобы я подождала, когда вырасту, и тогда он возьмет меня в партнеры. Однажды я потихоньку забралась в его машину… — Она запнулась, в глазах промелькнула паника, щеки побелели.
— Так ты забралась в его машину? — подсказал ей Кэм.
— Нет, нет, не так. Мне только приснилось, что я это сделала. Ты можешь оставить книги у себя, если считаешь, что они в чем-то помогут. Мне пора возвращаться.
Он взял ее руку раньше, чем она успела выскочить за дверь. — Что тебе приснилось, Клер?
— Ради Бога, Кэм. Мои сны — уж точно мое личное дело.
У нее было точно такое же выражение лица, как тогда, когда он пробудил ее от мучившего ее кошмара. — Куда он отправился в ту ночь?
— Я не знаю. Мне все это приснилось.
— Куда он пошел в этом твоем сне?
Ее тело стало безвольным, она как бы замкнулась в самой себе, когда он снова усадил ее в кресло. — Я не знаю. Это был сон. Мне было тогда всего пять или шесть лет.
— Но ты помнишь этот сон. Он тебе по-прежнему снится.
Она уставилась на книги на конторке Кэма. — Иногда.
— Расскажи мне, что ты помнишь.
— Этого на самом деле не было. Я проснулась в своей кровати.
— Что было до того, как ты проснулась?
— Мне приснилось, что я спряталась на заднем сиденье машины. Я знала, что он собирается куда-то из дома и хотела удивить его, показать, что я уже достаточно взрослая, чтобы стать его компаньоном. Но мы не поехали к какому-либо дому. Мы прибыли на открытое место. Там собрались и другие люди. Я подумала, что это что-то вроде собрания охотников из клуба, потому что все они были в длинных черных балахонах с капюшонаки.
«О, Боже, Худышка, — пронеслось у него в голове. — Что же ты там видела?»— Продолжай.
— Они были в масках, и мне показалось это странным, потому что ведь это не был праздник Хэллоуин. Дело было весной. Я спряталась в кустах и стала смотреть»
— Там были и другие мужчины. Кто именно?
— Я не знаю. Я не обращала на них внимания. Они образовали круг и позвонили в колокольчик. Там были и женщины. Две женщины в красных плащах. Одна из них сняла плащ и улеглась на что-то. Все это меня одновременно и завораживало, и смущало. Раздавалось песнопение, горел костер. Огромный костер. Мне хотелось спать, и я плохо понимала то, что видела. У человека в большой маске был меч. Он блестел под лунным светом. Тот человек произносил что-то, затем другие это повторяли.
— Что произносил?
— Я не могла этого понять. — Но она прочитала те книги и помнила. — Это были неизвестные мне имена.
— Имена?
— О, Боже, Кэм, имена, что в тех книгах. Вызывание демонов.
— О'кей. Успокойся.
Она провела по щеке тыльной стороной ладони. — Я замерзла и устала. Захотела, чтобы папочка отвез меня домой. Но я боялась, хотя и не знала, почему. Человек в маске дотронулся до женщины, стал ласкать ее. Принесли козленка, и он вынул нож. Я хотела убежать, но не смогла. Ноги не слушались меня. Мужчины сбросили свои балахоны, но остались в масках и начали танцевать вокруг костра. Я увидела своего отца. Увидела кровь на его руках. И я проснулась с криком в своей постели.
Он потянул ее со стула и мягко обнял, но глаза его, смотревшие поверх ее плеча, горели холодной
