числом. Об окончании строительства газопровода рапортовали в мае, а экспертная комиссия была утверждена приказом Комитета природных ресурсов по Чукотскому автономному округу 14 августа сего года. А 18 августа было уже подписано заключение экспертной комиссии. Ещё одна странность: в состав комиссии вошли работник краеведческого музея, представитель Чукотского отделения оптовой торговли. А ведь в Анадыре работают известные ученые мерзлотоведы. Что станется с газопроводом? Вряд ли кто на этот вопрос сейчас сможет ответить. О последствиях нарушений при строительстве газопровода в местных СМИ развернулась горячая полемика среди специалистов и ученых. Пока дальнейшее строительство газопровода и распределительной станции приостановлено. И так, зарыто в землю не один миллион рублей. Чего стоит только доставка на Чукотку одних труб, а техники! Беда еще и в другом — приостановлено важное дело — перевод Анадырской ТЭЦ на газ. И тут потери большие. Ведь ежегодно теплоэлектростанция сжигает более 60 тысяч тонн угля.
Не всё хорошо, что быстро делается. Благое дело губернатора Чукотки Романа Абрамовича наткнулось на пренебрежение строителей к вечной мерзлоте, а она эта вечная мерзлота этого не прощает. Думается, что специалисты найдут выход из создавшегося положения и Анадырская ТЭЦ будет всё же переведена на газ. Только и из этой ошибки надобно извлечь надлежащий урок».
Перечитав написанное, Новуцкий подумал, что стиль статьи несколько слащавый, как бы поглаживающий тех, кто пренебрег правилами строительства на вечной мерзлоте. Решил всё оставить, как есть. Перечитать и выправить написанное, на следующий день. Он всегда как бы отходил во времени от написанного материала, чуть забывал о нём, а потом вновь возвращался к работе над ним. Это помогало избавиться от первоначальных, подчас не верных, слишком возбужденных, впечатлений.
16. История и современность
Самое увлекательное и самое полезное для человека — это движение во времени. Можно вообразить себя на месте того или иного великого политического деятеля, героя войны, вождя племени. Можно представить себе поле сражения, строительство пирамид в Египте, свадьбу королей, пирушки пиратов. Полёты в историческом времени хоть и увлекательны, но не безопасны. Подробности пыток, жесткости прошлых веков, заговоры, кровавая месть, резня за престолы, могут повлиять на психику. Зло не испаряется даже во времени, не исчезает через тысячелетия. Оно воздействует пагубно на человека, как неизлечимая болезнь очерняет его чувства, подобно ненасытному микробу пожирает его светлое и доброе начало. Я думал об этом, очередной раз, обходя город, всматриваясь в то, что в нём происходило. На взгляд стороннего человека, всё катилось, как прежде. Люди работали, ели, пили, мирно беседовали или ссорились, влюблялись, радовались и огорчались, мечтали о хорошем будущем. Человек всегда мечтает о хорошем. Так устроена его психика.
Человек, подчас, не замечает и глубинных преобразований в себе, в своем организме. А они происходят в нём, не зависимо от его воли и желания. С обновлением клеток в организме, происходит и психологические преобразования в человеке. Он становится добрее и умнее, опытнее и чувствительнее. Он более дорожит жизнью, ценя ее, как дар Божий, как редкую награду видеть и жить в этом мире. В натурах, уже исковерканных злобой, с разрушенной психикой, зло накапливается с еще большей силой. Клетки материи, пропитанные злом, размножаются быстрее, превращаются в злокачественные, и начинают отравлять весь организм. Гнилой плод убирают, чтобы болезнь не перекинулась на здоровые плоды. И природа убирает человека, пропитанного злом.
Социальные перемены в обществе улавливаются быстро. Нищета сама о себе кричит.
Периоды психологического очищения общества болезненны, но менее заметны для самого общества.
По улице некогда центральной в городе, всё ещё носящей имя вождя революции, я дошел до здания окружной больницы. Напротив участок земли, засаженный кустами. Когда-то на этом месте стояло двухэтажное здание единственной в городе средней школы. Весёлые детские голоса, беготня, звонки на уроки и перемены. Всё в прошлом. Теперь в городе две больших школы.
Улица подходила к студенческому городку, недавно выстроенному всё теми же турецкими строителями. Далее Дом для престарелых и инвалидов, потом мост через реку Казачку и церковь.
Вот на этой галечной косе, с одной стороны омываемой водами лимана, с другой рекой Казачкой, и размещался прежде пост Ново-Мариинск.
Ещё сохранилось несколько зданий — бывшие склады американского торговца Свенсона. Приземистые, маленькие, оббитые гофрированным железом.
Здесь, на косе, и разыгралась кровавая трагедия в 1920 году.
Движение во времени.
Выстрелы неожиданно прекратились. Стало слышно, как гудит в трубе ветер. Снег припорошил пол, бумаги на столе. Стёкла окон разбиты, осколки валяются на полу. Тело убитого в самом начале обстрела телеграфиста Титова, уже успело закоченеть. В углу стонал, раненый в живот Гринчук, с замотанной раненной рукой за печкой сидел Клещин.
«Это конец, — с отчаянием подумал Мандриков. — Они нам не простят расстрелянных коммерсантов и начальника уезда».
Именно сейчас, когда он по-настоящему полюбил женщину, ему страшно было умирать. Смерть с молодости ходила с ним рядом. В годы первой Мировой войны, когда он служил на крейсере «Олег», и позже, когда занимался революционной деятельностью. Во Владивостоке, за подготовку восстания, его приговорили к смертной казни. Он сумел убежать из тюрьмы сюда, на Чукотку. Операцию по проведению революционного переворота они провели удачно. Захвачена власть, создан революционный комитет. И вот коммерсанты и белогвардейцы устроили им засаду. Товарищи большевики его предупреждали, что белогвардейцы что-то готовят. Ему казалось, что они раздавлены, напуганы расстрелами, которые учинили ревкомовцы. И вот оно — трагическое утро 31 января 1920 года.
— Пить, дайте воды! — простонал раненый Гринчук.
К нему подполз моторист Фесенко и стал из горлышка чайника лить в рот раненого воду. Тот судорожно и жадно глотал ее.
— Надо сдаваться, — сказал Мандриков. — Надо выиграть время. Наши вернуться из Усть-Белой и мы возвернём власть.
— Они нас повесят или расстреляют, — сказал Фесенко. — Я давно говорил, что нужно отнять у них оружие и самых главных в расход пустить. Так ты с бабой якшался, тебе не до революции было! Теперь пожинай… Она ушла, она уже с кем-то из них в постель ляжет…
— Замолчи! — рявкнул во всё горло Мандриков.
Он был в кителе, без шапки. Голова побелела от снега, задуваемого в разбитые окна.
Раздалось еще несколько выстрелов. Пуля впилась в противоположную стену от разбитого окна.
Моторист Фесенко выхватил револьвер, чтобы ответить выстрелом. Но Мандриков крикнул ему:
— Не смей стрелять! Револьвер против винтовки — ничто.
У Фесенко воспалённо, нервно горели глаза. Он походил на затравленного зверя.
— Они ни кого не пощадят! Они сговорились перестрелять нас! — бубнил Фесенко.
— Перестань! Не будь бабой! Я повторяю, нужно выиграть время. В конце концов, нужно спасать раненных. — решительно настаивал председатель ревкома Мандриков.
Понимал и он безвыходность положения. Всего полчаса ведется обстрел, но в здании уже так холодно, как на улице. На дворе тридцатиградусный январский мороз. Выйти невозможно, здание простреливается с четырех сторон.
— Мы готовы сдаться! — закричал Мандриков в сторону улицы, боясь высунуться в окно. Но в ответ прозвучало несколько выстрелов.
Нужно было ждать.
Китель задубел, от холода начинало трясти всё тело. Долго в таком одеянии, на таком морозе он не протянет. Его кухлянка висела в коридоре. До нее нужно проползти через всю, простреливаемую в окна
