Новуцкий еще не предполагал, какая тяжелая болезнь на него свалилась, хотя по брошенному врачом медсестре слову «простатит» начинал догадываться об этом.
Пошёл в здание больницы, где находился кабинет УЗИ.
Пришлось ждать появление врача.
Он появился через час, с улицы, в модной кожаной куртке, песцовой шапке.
Моложавый, в очках, самоуверенный и отстраненный.
— Вы на УЗИ? Направление есть? Приходите в пятницу к часу дня. Сегодня и завтра я занят.
Не услышав ни жалоб ни ответов от больного сказал тот и исчез в кабинете.
Делать было нечего. Ещё две ночи без сна, с резкой болью в животе, постоянным беганием в туалет.
Чтобы забыться Новуцкий пытался работать. Написал небольшую статью в газету о строительстве газопровода и нарушениях при возведении зданий на вечной мерзлоте. Работал над рассказом, который он обещал одному из местных журналов. Он еще не предвидел всех опасностей своей болезни.
В пятницу всё-таки попал на УЗИ. Врач на сей раз осматривал его внимательно. На экране высветилась увеличенная предстательная железа, избыточное количество мочи в организме.
— Пойдёмте наверх, к урологу хирургического отделения.
Там его положили на кушетку, ввели зонд и откачали избыток влаги.
Уролог предложил остаться в больнице. Предлагал он это как-то шутливо, точно всё происходило в ненастоящем времени, а в какой-то игре. Впереди были выходные и Новуцкий посчитал, что дома ему будет и приятнее и легче.
Доктор выписал лекарства и отпустил его. Два дня он пил лекарства и мочился через катетер.
Два дня перед его глазами стоял облик пожилой санитарки, которая помогала в больнице урологу. Крупное, чуть приплюснутое, как бы омонголоидевшееся лицо ее, с карими глазами, выражало насмешку и легкое, беззлобное презрение к нему.
— Дед ты, дед! — говорила она тряся большой грудью, напоминавшей зоб большой сытой птицы. — Просто дед ты, дед!
В этом просто «дед ты, дед!» было куда большее, чем означали эти слова. Он не мог понять и позже. Отчего эта женщина так относилась к нему, что он мог плохого сделать ей? Нет, это ее отношение к нему. Долго не забывалось. Новуцкий вспоминал о нём иногда с раздражением, как о навязчивой беде, иногда с усмешкой, как о беззлобной шутке знакомого человека.
К болезни он отнесся довольно спокойно. Бывают же неполадки в работе любой системы, в том числе и в организме человека. Но ощущение приблизившегося предела возраста стало так молчаливо тревожно, как удар меча правды, от которого не укрыться и не избежать, и, которого уже нет смысла страшиться. Неизбежное всегда вплетается в сознание, и впитывается им, не вызывая отторжения, боли, страха ни душой, ни телом.
П Р Е Д Н А Ч Е Р Т А Н О.
Сильнее и страшнее этого слова нет.
Жизнь для Новуцкого разом переменилась, точно он выполз из какого-то, предостерегавшего его прежде кокона. Он сразу остро почувствовал, как теперь для него опасен этот мир. Малейшее пренебрежение опасностью и возврата к исходному не будет. Отпущенная чаша здоровья расплескана, почти опустела.
Он об этом думал, лежа в полумраке в своей квартире. Экран телевизора только светился. Звук выключен. Мелькали лица, машины, здания. На эстраде извивались с микрофоном у рта полуобнажённые девицы. «Не в фантастический ли мир и я сам вступил, — подумал Новуцкий, поправлял подушку под головой. — Мир утраченных реалий, но мир полный опасностей»?
Он лежал на диване, рядом журнальный столик с книгами, газетами. И тут на журнальном столике Новуцкий увидел необычный, истинно светящийся плод. Сердце его возгорелось волнением. И от этого волнения, инстинктивно он перекрестился.
23. Поиск потерянного смысла
Он хорошо выспался в полете и чувствовал себя бодро. Пробыв несколько часов в своем губернаторском кабинете, Абрамович, не пожелав ни с кем встречаться, ушел один в коттедж, в котором, всегда останавливался, прилетая на Чукотку.
Какой ласковый, солнечный, будто бархатный выдался день! С крыльца коттеджа были видны внизу причалы морского порта. Велась разгрузка какого-то судна. Мерно изгибали свои ажурные металлические шеи портальные краны, захватывали из трюма контейнер и вытаскивали его из чрева парохода на сушу. Разноцветные пеналы контейнеров устанавливали на грузовики и увозили из порта.
Высинились некогда сероватые воды лимана. Белые поля льдин, медленно, точно на параде плыли к югу, к горловине залива, к открытому морю. Скалистый, рыжий берег уже кое-где присыпан снегом. Такое ощущение, что в лощинах, кто-то прошел с ситом и мукой выбелил их. На мысу Обсервация видны серебристые столбы ветроэлектростанции. Десять ветрогенераторов, помахивая огромными лопастями, вырабатывали ток. Ветроэлектростанцию построили в первый год его губернаторства. Шумели, говорили, писали об этом много. Абрамович и прежде не читал о себе статей в газетах. Больно уж много в них неприятной неправды. Его изображали неким монстром, бездушным, готовым на всё ради денег олигархом. После трех лет губернаторства слухи и домыслы достигли невероятных размеров. Кто-то всесильный неустанно накачивал, раздувал вокруг него газетную, злую ауру. Поток негативных материалов почти во всех газетах страны особенно усилился после того, как он приобрел футбольный клуб в Англии. В отдельных статьях, как ему говорили, сквозила неприкрытая ненависть к нему. Его миллиарды озлобляли и настраивали против него людей. С этим приходилось мириться, как с тем, что не во время идут снегопады или дожди.
Хотел войти внутрь коттеджа, но тут раздался звонок по мобильному. Этот номер знала только его жена и еще несколько очень приближенных людей.
— Это я, — услышал он в трубку голос жены. — Ты где? Не разбудила тебя? Мы всей оравой были на прогулке. Великолепно! У нас благостная погода. Ты чего молчишь?
— Не могу открыть и рта, — не даёшь…
— Так ты спал, что ли?
— Нет, и не собираюсь. Пришёл из администрации. Чуть посидел на совещании, — скука…
— Опять оленеводы?
— Да, сельхозники. Пусть с ними Андрей занимается. Это у него хорошо получается. Стою, вот на крыльце, солнышко щетину пригревает, вода в лимане синяя и белые льдины и большой пароход у причала с алым корпусом.
— Красиво! Помню. Ой, еще попрошу, я говорила в прошлый раз тебе — наверное, забыл. В спальне. В тумбочке посмотри сережку. Помнишь, с подвесочками, золотая. Я точно ее там забыла. Тут всё обыскала. И в Москве всё обыскала.
— Хорошо! Но ты мне про нее не говорила. Год прошел, как ты тут была. Даже больше года. В августе, кажется?
— Да! В августе, когда рыба хорошо ловилась.
— Дети как?
— Отлично. Куда ты еще полетишь? В селе не будешь? Помнишь, ту девочку, чукчаночку, ну что мне куколку подарила. Свою любимую…
— Может, буду, еще не решил куда полечу…
— Подари ей взамен хорошую, большую куклу. Не забудь. Ребёнок обрадуется.
— Если не забуду…
— Скажи своим, кому-то, напомнят…
— Постараюсь. Поцелуй всех… Скоро буду…
— Мы приедем в Лондон тебя встречать. Может, пораньше поедем, походим еще по музеям.
