Что же это творится? Что он тут делает? Продает свои работы? И это Мишка, талантливый живописец, подававший такие надежды? Степанков попытался вспомнить, когда в последний раз видел друга. Давно это было. Еще до дефолта.
— Давай в офис, — сухо сказал он.
Эта идея родилась у Степанкова не сразу, он тогда долго мучился, все ломал голову, как помочь Мишке. «Как черт тогда под руку толкнул», — думал он потом. А начав, уже не мог отказаться. А ведь сначала мысль показалась ему удачной. Еще бы: он сможет помочь другу, не унизив его достоинства, оставшись в тени.
Через пару дней он вызвал сотрудника своей службы безопасности, работавшего в офисе.
— Будет тебе особое задание, Слава, творческое, — улыбнулся он парню и протянул ему фотографию.
Тот взял ее и начал с интересом рассматривать. Видимо, засиделся в конторе, надоело штаны протирать.
— Поедешь на Крымский Вал, найдешь этого человека, если он, конечно, там будет. Это художник. Скорее всего продает свои картины. Во-первых, попробуй узнать про его жизнь поподробнее, чем занимается, чем дышит, каковы успехи, финансовое положение. Во-вторых, твоя задача — сделать вид, что тебе очень понравились его картины, изобразить из себя представителя какого-нибудь богатого западного любителя живописи, потенциального покупателя. Потрись там для начала несколько дней, посмотри, какая публика ходит. Если нужно гардероб подновить — скажи, решим вопрос. Делай что хочешь, наплети что- нибудь. Главное, чтобы он не догадался, что ты подставное лицо. Почитай каталоги, книжки про живопись полистай, чтобы не видно было, что дилетант.
Слава радостно кивнул и заверил, что все сделает как надо.
Михаил дул на красные руки, чуть подпрыгивая от ноябрьских холодов. Как назло, пальто он сегодня надел тонкое, теперь не хватало еще простудиться. Весь день на улице, надо хотя бы о здоровье думать.
— Это ваши работы? Сколько стоит вот эта картина?
Он чуть вздрогнул, быстро обернулся, недоверчиво посмотрел на покупателя.
— Ну да, это мои работы… Понравились?
Молодой человек спортивного вида задумчиво стоял над его лучшей работой, пристально вглядываясь в нее. «Осень на Патриарших». Михаил написал ее пару лет назад, все не хотел продавать, но вот недавно все же решился.
— Так сколько стоит-то?
Михаил, поджав губы, сказал:
— Пятнадцать тысяч.
— Ого! Впрочем, работа весьма, весьма…
— А вы, молодой человек, живописью интересуетесь? — чуть язвительно поинтересовался художник.
— Честно говоря, не совсем я. Есть заказчик, просил меня подобрать что-нибудь… такое… Вот совсем как у вас.
Михаил насторожился. Обычно он называл другую цену, поменьше. Но парень не был похож на тех, кто покупает картины, скорее, спрашивал от нечего делать, и Михаил не боялся прогадать. А теперь пожалел — вдруг отпугнул клиента? Но вроде этот даже не поморщился…
Слава подробно докладывал о каждой своей поездке. Степанков откидывался на спинку кресла, закладывал руки за голову и слушал, пытаясь представить себе, как все происходило.
— Ну и как вообще?..
— Познакомился я с ним. Поговорил.
— И что?
— Да видно, нелегко ему пришлось. Я прямых вопросов не задавал, но ясно стало, что после августа 98-го дела у него пошли совсем плохо, люди сейчас больше о хлебе думают, чем о зрелищах. Покупателей совсем мало стало. Вот и пришлось на улицу идти.
— Купил?
— Купил пока небольшую картину, для начала. Намекнул, что есть покупатель заграничный, может быть, заинтересуется.
— А он?
— Ну, вначале отнесся недоверчиво, но потом, как услышал про коллекционера, обрадовался, все давал телефон свой и просил звонить, если что. Приглашал к себе, мол, у него там много работ. Ну, я, как вы и говорили, телефон не взял, попрощался и ушел.
— Ладно, молодец, хвалю. В следующий раз через месяц поедешь. Купишь уже картину подороже.
С тех пор Слава регулярно ездил на Крымский Вал, каждый раз возвращаясь с покупкой. Степанков строго-настрого приказал ему не торговаться, и Михаил, видимо, почувствовавший это, потихоньку повышал цены. Он даже внешне изменился, расправил плечи, воспрянул духом.
Степанков подолгу рассматривал картины, пытаясь определить, о чем думал их автор. Так хочется позвонить ему, встретиться, обнять друга так, чтобы у него затрещали косточки… Но пока рано, надо дать ему время встать на ноги, чтобы он не чувствовал себя ущербным.
Москва, июнь 2008-го
Встреча с зарубежными партнерами подходила к концу, когда зазвонил мобильный.
— Добрый день, Володя! Я хотела извиниться перед вами за вчерашнюю выходку моей невестки. Некрасиво как-то получилось с этой распиской. Мне неудобно.
— Зоя Павловна, хорошо, что вы позвонили, мне вы тоже очень нужны, кстати. Давайте встретимся вечером? Я позвоню и заеду. Часов в семь, устраивает?
— Конечно, конечно, ради бога. Очень рада.
Она вышла из подъезда через пять минут после звонка, как будто ждала его. Сейчас пуховой шали на ней не было. Темный брючный костюм, аккуратно уложенные волосы. Типичная пожилая москвичка.
Степанков сказал водителю, чтобы он отвез их в клуб «Петрович», где был завсегдатаем, где его знали и где он мог рассчитывать на то, что никто не помешает их разговору.
Здесь Володя появлялся только с зарубежными партнерами, в основном бывшими нашими. Им очень нравилась обстановка коммунальной квартиры, превращенная художниками в объект искусства. Зоя Павловна, рассматривая на ходу фотографии и карикатуры, украшавшие стены модного подвала, помалкивала, пока они не присели за стол в маленьком дальнем зале. Она засмеялась, читая меню, потом отложила канцелярскую папку с завязками, со страницами, где на пишущей машинке типа «Ундервуд» нарочито неровно были напечатаны смешные названия блюд.
— Как мы стеснялись всего этого, Володя, вы бы только знали. Разрозненных стульев, граненых стаканов, разномастных ложек и вилок. Мы мечтали о том, чтобы все ложки и вилки, стулья и стаканы были хотя бы одинаковыми. Но это было невозможно. Доставалось или одно, или другое. И вот теперь эту нашу тогдашнюю постыдную бедность превратили в стиль, шик, дизайн. В чудесные времена мы живем. Вы свободны от комплекса советского человека, которому все нельзя и все — дефицит. — Она с улыбкой смотрела на Володю и крутила в руках гнутую алюминиевую вилку, принесенную официантом.
— Но, Зоя Павловна, и сейчас всяких заморочек хватает. Ну, ладно… Мне надо с вами посоветоваться. Понимаете, неприятная история вышла у меня с другом. Мои родители умерли. Отец в прошлом году, мама раньше. И из прежней жизни остался всего один друг — Михаил. Он мне очень дорог.
