соседнего двора, в учительницу, в музыку, в какого-нибудь американского или французского актера. Еще вчера вечером она считала, что больше всех на свете любит свою дочь, и страдала, невыносимо страдала оттого, что ее бросил муж. За прошедшие сутки все так перевернулось. То, что происходит сейчас в этой квартире элитного дома на Кутузовском, нельзя назвать любовью в том смысле, в котором она это представляла прежде.
С Арсением все было не так. После стольких лет вспоминались почему-то странные малозначительные детали: как Мила увидела его, когда он вошел во двор рядом с призывным пунктом. Невысокий, улыбчивый, уверенный в себе. Шел, как-то смешно покачиваясь. Потом она поняла, что это от плоскостопия, которое он скрывал. Не могло быть у великого Арсения Овсянникова слабостей, в том числе и плоскостопия, а вот поди ж ты… Он говорил со всеми, а смотрел только на Милу.
Вспоминалась маленькая квартира бабушки Арсения, в которой они жили. Позже, когда Арсений ушел от них, Зоя Павловна разменяла свою старую квартиру, и они перебрались в Ясенево. Арсению, по иронии судьбы, а может, и по его личному умыслу, досталась квартира в соседнем подъезде этого же дома. А еще вспоминалось, как она ездила домой, собирала вещи, забирала документы из института. Учебу возобновила только через несколько лет, когда подросла Лиза.
Этой ночью они рассказывали друг другу о себе. Мила не знала, зачем говорит ему обо всем, но молчать не могла, нужно было выговориться. Откровенно и без оглядки, ничего не приукрашивая. Разве что… Один факт молодая женщина пока должна была утаивать. Она рассказывала о родителях, живущих в Муроме. Отец, бывший военный, занимался торговлей, мать ему помогала. Младший брат доставлял семье массу хлопот, и они ограничивались звонками по праздникам да редкими заездами к дочери, когда бывали по делам в Москве. Привозили домашнее варенье, соленые огурцы, помидоры, капусту. Мила хорошо помнила эти ежегодные заготовки. Банки с соленьями ставили в подвал, туда же, в закрома, засыпали картошку, морковь, свеклу, редьку. У Милы тоже имелись свои обязанности. Но она училась в музыкальной школе, и ей нельзя было портить руки. Это ее спасало. Чистить морковку в резиновых перчатках почему-то не позволялось. Вкус будет не тот, считала мама. Но все равно работы хватало. Помыть банки, просушить, составить, убрать. Купить металлические крышки. Родители хотели вовлечь ее в процесс заготовки продуктов на зиму.
Мила по сей день помнила этот кошмар. Она ненавидела всю эту суету, даже как-то сказала матери, что это — атавизм и мещанство одновременно, так много заниматься едой. Действительно, картошка всю зиму продавалась в магазине, и семья могла бы покупать по пять килограммов в неделю. Но застарелый страх остаться без копейки и без куска хлеба, да еще и без картошки, заставлял родителей делать эти заготовки, которые съедались-таки за зиму. Не голодали сами, подкармливали престарелых родственников. В семье все было подчинено этому. Машина — для поездок на дачу и перевозки банок в подпол. Дача — для того, чтобы выращивать огурцы, помидоры, картошку, морковку, свеклу, клубнику, смородину и крыжовник. Все это требовало постоянного ухода, прополки и полива. Отдыхали только по большим праздникам. Отпуска родители проводили на даче, без роздыху вкалывая на земле.
Отец Милы раньше служил в Сибири, и музыкальное училище она заканчивала в Новосибирске. Потом отца перевели в Муром. Милу оставили доучиваться в Сибири, и на каникулы она приезжала к ним. Тогда-то и переработала руку. В первое же лето. Родители с таким энтузиазмом возделывали свою землю, что не удержались и нагрузили дочь. Когда она приехала, уже на последний курс, в училище, то стало ясно: карьера пианистки ей не светит. Даже сносным преподавателем музыки она не сможет стать. А все из-за ведер воды и удобрений, которые она перетаскала в то лето.
Закончив с грехом пополам училище, Мила переехала в Муром. Работы в этом городе не было, и она поступила на факультет иностранных языков Владимирского пединститута, ближайшего к Мурому. Ей помогали музыкальный слух, контактность и тяга к знаниям. Учиться ей нравилось. Нравилось слушать лекции, произносить и запоминать трудные звуки чужого языка, составлять из них слова и читать книги, не переведенные на русский язык. Мила жила в общежитии, родители оставались в Муроме. Лето и все каникулы она проводила дома. Родители привозили ей в общежитие продукты, давали деньги. Владимир казался маленьким и тесным после огромного Новосибирска. Студенты в пединституте, по ее мнению, были скучными и деревенскими. Ей не хотелось оставаться на всю жизнь во Владимире. После института она намеревалась завоевывать столицу.
До внезапного замужества, до встречи с Арсением Мила жила жизнью провинциальной русской девушки и не помышляла конкретно ни о какой неземной любви. И когда эта любовь, как ей показалось, пришла, то она сочла это великим счастьем и подарком судьбы.
Мила полюбила Арсения. Его жизнь в Москве представлялась ей интересной и значительной. Стыдно было за родителей, за их огород и эти вечные заготовки. Она не готовила почти ничего из того, чему ее научила мама. Ни картошку с мясом, ни драники, ни борщ. Она переняла все у Зои Павловны, или у Зохи, как называли свекровь ее подруги, как про себя называла ее и Мила. О такой невестке можно было только мечтать. Она приняла, как чистый лист, все Зохины установки, как вести хозяйство, какая пища здоровая, какая вредная. Она научилась печь ее парадный торт «Куча», пропитанный коньяком и шоколадом (кстати, очень вредный), пирожки с зеленым луком и делать пышные котлеты «по-кремлевски».
По утрам все ели овсянку на воде с разными фруктами, с яблоком или изюмом, и это тоже много лет назад ввела Зоха, и практиковал Арсений, который всегда заботился о своем здоровье. Она пришла к Арсению и позволила его матери обучить ее всем хозяйственным навыкам, ухваткам и приемам. В Москве устройство жизни отличалось от муромского. Можно истратить много денег и не накормить семью, а можно нормально питаться свежим мясом и овощами с рынка, как в лучшем ресторане, но не тратить много.
И Мила полностью отдалась московской жизни. Сначала она обустраивала квартиру Арсения. Очень скоро после свадьбы они стали жить отдельно от Зои Павловны. И делали все так, как хотел Арсений. Деньги были — сначала подбрасывали родственники мужа. Потом он и сам включился в бизнес, о котором, впрочем, не любил распространяться. Проблем с деньгами Мила не знала до тех пор, пока Арсений не оставил семью. Она и не тратила никогда много, ее природное чувство меры этого не позволяло. Но на лечение ребенка денег было израсходовано без счета. Они влезли в долги, пока не поняли, что сделано все, что можно сделать.
Судьба будто смеялась над ней. И если ее сверстницы бедствовали в студенчестве, то Мила бедствовала теперь.
Но и это ее не волновало так, как предательство любимого человека.
У Милы не было мужчин до Арсения. И она была уверена, что он станет первым и последним. Мила еще не осознавала, что тосковала не просто по Арсению — она тосковала по мужчине. В лучшие свои годы она стала одинокой, никому не нужной. Наверное, одиночество, больная дочь — это ее крест. Кому нужна женщина со слепым ребенком? Ночами Мила плохо спала. Вставала в пять утра, садилась за компьютер, работала. Потом вела Лизу в школу. И так день за днем, в заведенном ритме — как белка в колесе.
Для Степанкова все же оставалось загадкой, отчего Арсений ушел из семьи. Совсем, что ли, подлец? Мила явно чего-то недоговаривала, и он решил ее не торопить. Значит, еще не пришло время. Сейчас им хорошо? Да. И — ладно.
Мила не могла сказать главного. Она понимала, что в Степанкове все бурлит от вопросов, на которые он так и не получил ответов. Понимала, но ничего не могла поделать. Она не может, да и не должна говорить об этом. Ему не нужно знать про это, ведь их ничего не будет связывать в будущем.
Если бы она только могла предполагать, при каких обстоятельствах он узнает правду. Настоящую правду. Тогда, возможно, решилась бы открыться ему до конца. Глядишь, и трагедии не произошло бы.
Эту тайну знали только они с Арсением…
То, что произошло у Милы со Степанковым, заставило ее по-новому оценить ситуацию, поверить в себя, увидеть и Арсения в новом свете. И… еще больше испугаться. Теперь она понимала, что он ее просто так не оставит, что он добивается ее полного уничтожения. Комплекс неполноценности он ей уже привил. Если бы она не пошла работать, то, наверное, впала бы в депрессию. Умерла бы от осознания собственной ничтожности. Но у нее оставалась Лиза.
Теперь она будет жить ради Лизы, это ее крест — полуслепой ребенок, которого надо достойно вырастить.
Мила попробовала завести любовника. Случай представился этим летом в командировке. Это
