края начало расследование дела об «эсеро-монархической» организации, руководимой эмиссарами РОВСа и японской разведкой.
В справке от 17 июня 1937 года, представленной начальником УНКВД С.Н. Мироновым первому секретарю крайкома Эйхе, сообщалось, что вооруженной опорой организации должны были стать ссыльные кулаки комендатур Нарыма и Кузбасса (208 тыс. чел.) и ссыльные из «бывших» (5350 чел.). По делу было «арестовано 382 чел., вскрыто агентурно-следственным путем — 1317 чел». 28 июня сотрудники Нарымского окротдела НКВД составили справку на арест членов повстанческой организации РОВСа из 66 чел. Именно в отношении «всех активистов повстанческой организации» Эйхе запросил санкции на применение высшей меры наказания.
И все-таки, что заставило Сталина и его окружение за 16 дней до постановления о досрочном освобождении 55 тысяч заключенных, отличившихся на строительстве канала Москва — Волга, принять решение об учете и аресте «всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников»? Историк Ю. Жуков, опубликовавший этот документ, высказал предположение, что Эйхе «выражал требования значительной группы первых секретарей…» для нейтрализации антисоветских элементов перед выборами. Но, не отвергая принципиально эту версию, укажем, что для начала Большой чистки, а фактически введения в стране чрезвычайного положения, существовали более веские причины, чем мнение секретарей. Дело в том, что именно 1 июля в числе документов, ложившихся на стол Сталина, оказалась запись беседы М.М. Литвинова с послом США в СССР Дж. Дэвисом. В секретном письме наркома иностранных дел сообщалось:
«1. Дэвис начал с вопроса об угле, рассказав мне вкратце суть вопроса. Освобождение нашего угля, как и голландского, от пошлины встречает сопротивление со стороны заинтересованных кругов. Для противодействия этим кругам Хэллу нужно иметь какой-нибудь убедительный аргумент, каковым он считал бы наше обещание повысить наши закупки в Соединенных Штатах Америки с 30 млн. до 40 млн. Дэвис вручил мне при этом записку и некоторые документы для изучения, каковые я переслал тов. Розенблюму».
Но главное внимание Сталина привлекла следующая информация: «2. Дэвис сообщил мне о своем вчерашнем визите к Сигемицу, который он сделал без инструкции своего правительства (курсивы мои. — К.P.). По просьбе Дэвиса я изложил ему нашу точку зрения на конфликт с Японией по поводу островов. Дэвис признал, что на основании данных нами коммюнике у нас получается очень выигрышное дело, и общественному мнению трудно будет не признавать справедливости, разумности и умеренности нашей позиции…
4. Дэвис попросил разрешения поговорить со мною совершенно частным образом от своего собственного имени. Он начал с предисловия о своем восхищении нашими государственными деятелями, достижениями советской власти, нашей силой, энергией и т. п. Когда он уезжал из Москвы 3 месяца тому назад, в московском дипломатическом корпусе господствовало убеждение в абсолютной крепости советского режима, в силе и мощи Красной Армии, в мудрости руководителей и т. д.
Вернувшись сейчас в Москву, он сталкивается с совершенно противоположным мнением, являющимся общим для всего дип. корпуса. Говорят о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства и т. д. Его это не беспокоило бы, если бы это было только мнением дип. корпуса. Однако это мнение в настоящее время распространено также и в Соединенных Штатах Америки. Он просмотрел 40 передовиц наиболее ответственных американских газет, и он там находит выводы, нелестные для нашего режима и для Красной Армии. Послу известно, что такие же выводы делаются в Англии, Франции и в других странах. Беспокоит посла это обстоятельство потому, что сомнения в силе Красной Армии порождают угрозу всеобщему миру.
Конфликт на реке Амуре он также приписывает подрыву престижа Красной Армии. Дэвис поэтому позволяет себе предложить, чтобы тов. Сталин принял какого-нибудь крупного журналиста — американского, английского или французского — и дал ему интервью. Вопросы могли бы быть заранее сформулированы, и дело могло бы быть устроено так, чтобы инициатива исходила от соответственного журналиста. Дэвис полагает, что тов. Сталин путем такого интервью сможет рассеять все сомнения и недоумения и восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии.
Дэвис рассчитывает перед отъездом из Москвы как-нибудь повидать тов. Сталина, но он не настаивает на немедленном свидании… Я обещал Дэвису передать его предложение тов. Сталину.
5. Я благодарил Дэвиса за интерес, проявленный к советско-японскому конфликту, а также за теплоту и сердечность приема, оказанного в Америке нашим летчикам. ЛИТВИНОВ».[24]
Летчиками был экипаж Чкалова, совершивший беспосадочный перелет в Америку. Но о каком конфликте, заставившем американского дипломата усомниться «в силе Красной Армии», шла речь в сообщении?
Глава 5. Благовещенский инцидент
После Гражданской войны локальные столкновения на дальневосточной границе происходили регулярно. Однако заключение в ноябре 1936 года Антикоминтерновского пакта и образование «оси» Берлин — Токио придало новый импульс активности Японии в осуществлении провокаций. Уже 16 января 1937 года юго-восточнее от Благовещенска с японо-маньчжурской стороны государственную границу СССР нарушил японский самолет, осуществивший химическую атаку с применением отравляющих веществ, содержащих хлор. В результате было поражено 7 советских военнослужащих и 49 сельских жителей.
В связи с этим НКИД СССР направил послу Японии в Советском Союзе М. Сигэмицу ноту протеста. Однако провокации на границе с Маньчжоу-го не прекращались. 17 марта нарушения границы произошли на участках Янчихэ в Посьетском районе и у села Нижне-Михайловского, а 21-го — около города Благовещенска, на острове Средний, расположенном на реке Амур.[25] Спустя месяц, 21 мая, нарушив разделительную линию по фарватеру Амура в районе селения Поярково и южного берега острова Сеннуха (Ганьчацзы), по правому рукаву реки проследовали два маньчжурских патрульных пограничных катера с артиллерией на борту. В связи с этим правительство СССР направило японской стороне в Токио и маньчжурской в Харбине новый «протест в отношении нарушения государственной границы».
Конфликт, о котором шла речь в беседе Литвинова с американским послом, известен как «Благовещенский инцидент, или конфликт у Константиновских островов». После заключения Японией и Германией Антикоминтерновского пакта и нарастания агрессивных тенденций в политике держав «оси» СССР ужесточил свои позиции в вопросе об их принадлежности. И 19 июня на островах Сеннуха и Большой, расположенных юго-восточнее городов Благовещенска и Айхунь, к югу от середины главного фарватера реки Амур, высадились советские пограничники. Они изгнали находившихся там подданных Маньчжоу-го, а четыре дня спустя более десятка советских патрульных судов заблокировали проход для иностранных транспортов по ее главному фарватеру — северному рукаву Амура.
Тогда командующий Квантунской армией генерал К. Уэда отдал приказ своей 1-й дивизии о подготовке к вытеснению советских пограничников с островов. Пехотные, артиллерийские и инженерные части были развернуты у правого берега реки Амур, и в ответ на эти приготовления для контрудара с советской стороны сосредоточилась одна из трех стрелковых дивизий. Японцы высадились на островах 29 июня. При артобстреле они потопили советский бронекатер, повредили канонерку и другие суда, убив и ранив несколько краснофлотцев. Реагируя на этот демарш, 30 июня по южному рукаву Амура южнее острова Сеннуха проследовали на высокой скорости три советских патрульных катера. Но огнем японско- маньчжурской артиллерии один из советских катеров был потоплен, а другой получил повреждения.
Одновременно посол Японии в СССР М. Сигэмицу потребовал полной эвакуации «советских пограничников и патрульных катеров» из района конфликта. На что в ответном заявлении заведующий II Восточным отделом НКИД В.И. Козловский указал посольству Японии в СССР: «В результате этого обстрела мы понесли потери убитыми и ранеными. Наши канонерки на огонь не отвечали». Заявив «решительный протест против… неслыханных провокационных действий японо-маньчжурских войск», советская сторона
