организма. У Прохорова перед смертью наблюдались отвердение, ороговение кожных покровов; изменение формы верхних и нижних конечностей; изменение формы черепа, органов зрения».
Пробежав глазами текст до следующего нужного места, он прочел:
«Бригада рабочих не пострадала. Наемный персонал находился на некотором удалении от сейсмоустановки, вследствие этого поражения неизвестным газом незначительные. Точнее, все живы, но степень поражения и глубина мутаций — пока не определены».
Олег Анатольевич захлопнул папку, с размаху бросил ее на стол.
— Кто тут мне объяснит, — прошипел он. — Кто мне объяснит, чем занимается «Норднефтегаз»? Нефть добывает или снимает фантастический боевик?!
— Кхм, — рискнул ответить начальник службы безопасности. — Олег Анатольевич, мы нефть добываем. Но тут, к отчету, фотографии приложены. Фотографии Прохорова… главного инженера… отравившегося газом.
— Видел! — отрезал Крутов и вдруг, будто потеряв точку опоры, опустился на стул. — Видел, — уже тише повторил он: — И что все это значит?
— Думаю, надо подождать более обстоятельного доклада с Земли Франца-Иосифа, — осторожно вымолвил начальник аналитической службы. — Пока слишком мало фактов для детального анализа, но те, что есть в нашем распоряжении, говорят…
— Что мы влипли по самые помидоры! — сердито перебил его Крутов. — С вашей подачи, Юрий Петрович! Высадили на архипелаге группу инженеров и рабочих, а теперь имеем четыре трупа и кучу мутантов… Как быть дальше?
— По-моему, не так все страшно, — снова высказал мнение Феропонтов, начальник службы безопасности. — Ну, погибло несколько человек, что из того? Найдем других инженеров. Рабочие поражены газом, возможны мутации? Уже принято решение транспортировать всех с ЗФИ на Кольский полуостров, в спецлагерь. Там медики проведут исследования. Некоторое время понаблюдают за состоянием и мутациями «пациентов». Затем устраним проблему «на корню», так сказать. Пока все предельно ясно. Отвлекающий маневр выполнен. Все СМИ Мурманской области, да и не только ее, ближайшее время будут заняты проблемой Лиинахамари. Фильтрационный лагерь подготавливается в согласованной точке побережья. Тихо и аккуратно. Смердин и его люди доставят туда рабочих с острова через двое суток. Все под контролем.
— Все под контролем… — эхом повторил Крутов, сцепил пальцы в замок, оперся на них подбородком. — Все под контролем… Мелко мыслите, Сергей Владимирович! Главный вопрос в том, что делать дальше? Анализы возьмем, влияние газа на организм уточним. А как быть с исследованиями на архипелаге? Вот что главное! Не жизнь нескольких людишек, а нефть!
Президент концерна встал из-за стола, заложил руки за спину, прошелся по кабинету. Потом резко обернулся к сотрудникам, ждавшим его решения.
— Проблема в том, что непонятно: можно ли вести исследования дальше? Насколько реален повторный выброс газа? Что за газ? Какие еще неприятности ждут нас на архипелаге? Это слишком дикий, неизведанный край, от которого можно ждать черт-те каких сюрпризов…
Он замолчал, обдумывая ситуацию. Куроводов мельком глянул на часы.
— Так, — резюмировал Крутов после длинной паузы. — Исследования временно приостановить. Все оборудование с логотипами «Норднефтегаза», если таковое было, с острова вывезти! Что можно — законсервировать. Мутантов — в лагерь. Анализы и еще раз анализы. Группа медиков на борту ледокола?
— Да.
— Значит, анализы и доклад. Мне. В письменном виде. Куровод, лично отвечаешь за лагерь, за тесты. Вертись, как хочешь, но успевай везде. Слетаешь с губернатором в Лиинахамари, но не забывай про главное. Доложишь мне, готов ли лагерь к приему этих уродов… И, кровь из носу, выбей разрешение на полеты «вертушек» в погранзоне. Вдруг потребуется ликвидаторов с места на место перебрасывать? Работай! Но аккуратно!
— Все понял, Олег Анатольевич!
— Так. Ближайшие дни я в Москве, жду ваших рапортов. Особенно доклад аналитической группы — что за газ, какова сила его поражения, средства защиты. Как поступаем далее с проектом «Шельф».
— Ясно!
— Все, работаем.
За завтраком собрались все. Люди угрюмо, как-то нервно, рассматривали друг друга. Настроение было отвратительным. Единственное исключение составлял Святослав Фокин, который, тихо прочитав молитву, принялся есть приготовленную Любаней кашу. Так, как будто ничего не случилось.
Дима Клоков с завистью посмотрел на соседа, принялся лениво ковыряться ложкой в алюминиевой тарелке. Он не чувствовал никаких изменений в организме. Более того, оглядев людей, сидевших напротив и за соседним столиком, не увидел никаких мутаций и у них. Обошлось, что ли?
— Жора, ты с утра не пытался выйти на связь с кораблем? — нарушив молчание, поинтересовался Марат Доценко.
Бригадир отрицательно мотнул головой.
— Нам запретили выходить в эфир, — пояснил он.
— Почему? — тут же спросила Любаня, присев на краешек скамейки.
— Все доклады на борт судна должны были идти шифром, специальными кодами, — нехотя вымолвил Салидзе. — Никто из нас системы кодирования не знает. Клоков сумел настроить канал. Мы связь установили, передали то, что требовала Москва. А потом оттуда «спустили» приказ: все общение прекратить, ждать подхода судна с бригадой медиков.
— Линять отсюда надо и поскорее! — мрачно заявил Крым.
Дима понимал, отчего зэк мечтает побыстрее «свалить» с острова. Он да Любаня — двое людей, которые в момент выброса находились в поселке, избежали контакта с неизвестным газом. А значит, остались «чистыми». Крым мог рассчитывать на то, что из него не сделают подопытного кролика в научных экспериментах.
— Да не дрейфь! — хлопнул его по спине Леха Мезенцев. — Все обошлось! Намально!
— «Намально-намально», — скривившись, передразнил Крым. — Долбанет по новой, вот тогда заказывайте деревянные ящики. А ну как этот сволочной газ по всему острову расползется? Что делать будем? Маски не помогают. В ледяную воду сиганем? Или станем лягушками, как этот… Прохоров?
— Ну, пока-то все в порядке, — успокоил Марат Доценко. — Не надо драматизировать ситуацию. Да и вообще, мы вот были в зоне поражения, но что-то я не вижу признаков мутаций…
Доценко рискнул произнести вслух то, о чем думала половина рабочих. Народ сразу же задвигался, загалдел, поддерживая Марата. За столами возникло оживление. Люди переглядывались, подмигивали друг другу. Словно бы страшная сказка, участниками которой они невольно стали, получилась вовсе не страшной.
— У меня после Анголы легкие обожжены были, — вдруг приостановил всеобщее оживление Константин Лишнев. Рабочие сразу же повернулись к нему. А бывший спецназовец, чуть выждав и поколебавшись, продолжил: — Нас во время боевой операции какой-то химией траванули. Сам не знаю, что за дерьмо там было, во что мы вляпались. Только легкие обожгло страшно. Я потом долго кашлял кровью.
Люди притихли, понимая, Лишнев начал тему неспроста.
— С тех пор я ни разу не выполнил норматив по бегу, — закончил Костя. — Вроде и силы есть, желание есть, злость прет, а начинаю бежать — и кашляю. Уволили по состоянию здоровья. Жжение в легких. Точнее, оно у меня все время было, последние месяцы. Легкое, едва заметное. А как пробежишься с полной выкладкой — жжет, будто снова той дури нахлебался.
— Ну? — поторопил его Марат.
— Жечь перестало, — признался Лишнев. — Сегодня утром проснулся, чувствую: что-то не так. Думал-думал, вдруг понял: легкие не болят. Я не поверил, дышу-дышу, а не больно. Нет жжения! Совсем. Я — на улицу, на кросс. Проверить захотел, что будет. Пробежал километра три. И ничего. Никакого
