Горничная уговаривала ее сменить черные платья на более светлые, чтобы ребенку было хорошо и радостно, но Катя отказалась, сказав, что через шесть недель будет полгода, как скончался батюшка, тогда она и снимет траур, а к тому времени старые платья будут малы. Она решила через месяц заказать новые платья на Бонд-стрит, а пока носить эти.
В конце мая Катя в сопровождении Поленьки шла гулять в Гайд-парк. Прекрасная почти летняя погода с ясным голубым небом и ласковым солнышком, нежно греющим кожу сквозь шелк платья, радовала душу. Казалось, что все в этом солнечном городе всегда будет хорошо. Вдруг внимание княгини привлек громкий детский плач. У ворот Гайд-парка служитель тащил за руку упирающуюся девочку лет двенадцати, босую и одетую в лохмотья, она громко кричала и плакала навзрыд.
Катя быстрыми шагами подошла к служителю, заставила его остановиться и осведомилась, что здесь происходит. Она говорила по-английски без акцента, но что-то в ее облике, покрой платья или необычная внешность выдавали в ней иностранку, поэтому служитель засомневался, стоит ли отвечать этой женщине, одетой в простое черное платье. Угадав его сомнения, Катя повелительным тоном произнесла:
- Я русская княгиня, живу на Аппер-Брук-стрит, и хочу знать, что происходит около моего дома.
- Ваша светлость, эта оборванка просила милостыню около входа в парк,- объяснил служитель, крепко удерживая руку девочки, переставшей плакать и внимательно смотревшей на Катю.
- О, миледи, я не попрошайничала, я пела, хотела заработать немного денег для тети, она так больна, - заговорила по-французски девочка, умоляюще глядя на Катю.
- Так ты француженка? - Катя перешла на французский язык.
- Да, миледи, я дочь герцога де Гримона, тетя вывезла меня сюда, когда я только родилась. У нас ничего нет, а тетя так больна, ей нужны лекарства, - девочка смотрела на Катю огромными глазами цвета морской волны, омытыми слезами.
- Пожалуйста, отпустите девочку, она больше не будет вам досаждать, я забираю ее с собой, - обратилась Катя к служителю, снова переходя на английский язык. Она протянула руку и, забрав ручку девочки из ладони служителя, резко повернулась и пошла обратно, уводя за собой ребенка. Поленька пошла следом за ней, закрывая их спиной от оторопевшего англичанина.
Они быстро дошли до дома. Катя, не отпуская руку девочки, прошла в гостиную, названную ею «мавританской» за рисунок на коврах и гардинах.
- Позови Марту, - велела она Поленьке, потом перешла она на французский язык, обращаясь к гостье, - а ты садись и рассказывай по порядку все о себе и своей тете.
Девочка боязливо села на золотистую шелковую обивку резного кресла и подобрала грязные лохмотья, бывшие когда-то платьем, стянув их на коленях, чтобы не касаться мебели. Вошедшая Марта в недоумении уставилась на ребенка.
- Покорми ее, пожалуйста, - попросила кухарку Катя, затем повернулась к Поленьке, - а ты сходи на Бонд-стрит и купи ей одежду.
Отпустив служанок, она вопросительно посмотрела на девочку, та, поняв, что от нее хотят, начала рассказывать, к удивлению Кати, перейдя на чистейший английский язык.
- Меня зовут Генриетта де Гримон, я родилась в тюрьме Тулузы, куда мои родители и тетя попали за восемь месяцев до этого. Якобинскую диктатуру уже свергли, и мои родные, шесть лет тихо жившие на отдаленной мызе у края нашего поместья под видом крестьян, уже надеялись, что их минует ужасная участь, постигшая всех наших родных. Но кто-то узнал мою мать, считавшуюся первой красавицей Лангедока, и моих родителей и тетю арестовали. Они ждали решения своей участи восемь месяцев. В тот день, когда я родилась в тюрьме, им зачитали приговор суда - смерть на гильотине. Моя тетя Луиза, ей тогда было восемнадцать лет, попросилась на встречу к начальнику тюрьмы, и предложила ему себя в обмен на мою жизнь. Она была красавица, и он не устоял. Тетя всегда говорила, что начальник тюрьмы оказался порядочным человеком, получив то, что ему предлагали, он разрешил ей уйти, чтобы отнести меня в какой-нибудь из уцелевших монастырей, но, отпуская тетю, он дал ей немного денег и сказал, что все монастыри закрыты и посоветовал пробираться в Кале, а оттуда в Англию. Тетя со мной на руках прошла через всю Францию и отплыла в Англию. И вот мы здесь уже четырнадцать лет, а сейчас она очень больна, теперь моя очередь заботиться о ней.- Генриетта замолчала, ей явно не хотелось продолжать.
- Так тебе четырнадцать лет? - удивилась Катя, - ты выглядишь гораздо моложе. Боже мой, ты, наверное, голодала?
- У тети больше двух лет нет работы, - ответила Генриетта, пожав плечами,- мы давно живем на то, что я зарабатываю пением.
- А что делала твоя тетя, пока она работала?
- Она работала швеей в магазинах на Бонд-стрит, но потом начала слепнуть и теперь видит очень плохо и не может больше шить, - на глаза девочки снова навернулись слезы.
- Не плачь, сейчас ты поешь, а потом мы поедем к твоей тете, - пообещала Катя и повернулась к Марте, та постелила на столик, стоящий перед креслом гостьи, салфетку и поставила на нее тарелки с куском пирога, и ножкой цыпленка, а также чайник с крепким душистым чаем.
Упрашивать девочку не пришлось, она так накинулась на еду, что стало ясно: она не ела уже давно. Через пару минут тарелки были абсолютно чистыми.
- Марта, отмой ее, пока Поленька не принесла новую одежду, - попросила княгиня, - поедем искать твою тетю в подобающем виде.
Марта взяла девочку за руку и увела на кухню. К тому времени, когда вернулась Поля с платьем, бельем и шляпкой для девочки, Генриетту отмыли и расчесали ей кудри. Волосы ее оказались темно- золотистыми с рыжеватыми отблесками, мелькающими в мокрых прядях. Пока она, завернутая в простыню сушила их у камина, Поля на скорую руку ушивала принесенное платье, оказавшееся слишком широким для худенькой фигурки девочки.
Когда Марта снова привела Генриетту за руку в гостиную, Катя ахнула. Девочка была очаровательна. Огромные глаза цвета морской волны на худеньком личике с тонкими правильными чертами оттенялись сверкающими золотисто-рыжими волосами. А простое белое муслиновое платье с рисунком из мелких зеленых веточек и тонким зеленым пояском подчеркивало природную грацию движений и царственную осанку, полученную Генриеттой от многих поколений аристократических предков.
- Какая ты красавица, Генриетта, тетя обрадуется, увидев тебя такой, - улыбнулась Катя,
- Нет, она не увидит, она почти слепа,- девочка отвернулась, скрывая слезы.
- Пусть закладывают коляску,- распорядилась молодая княгиня, - ты знаешь адрес, или знаешь, как проехать к вашему дому? - спросила она Генриетту.
- Я знаю адрес и могу показать дорогу, - подтвердила девочка.
- Вот и отлично, поехали, - велела Катя, встав, она надела черные шаль и шляпку, поданные Поленькой, и пригласив горничную и Генриетту, направилась в вестибюль.
Коляска уже ждала их у крыльца, Катя посадила Генриетту рядом с собой, чтобы та показывала дорогу, а Поленьку напротив, и они поехали в сторону порта, где в трущобах около доков жила лондонская беднота. Дом, указанный Генриеттой, стоял в конце узкой, пропахшей нечистотами и тухлой рыбой улицы, выходящей к Темзе. Девочка пошла вперед по лестнице, ведущей на второй этаж, показывая дорогу своим спутницам. В большой мрачной комнате на полу было разбросано больше десятка матрасов, которые сейчас были пусты, только на одном из них в дальнем углу лежало неподвижное тело, укрытое тряпьем.
- Тетушка, - Генриетта упала на колени, - я вернулась, пожалуйста, открой глаза, я привела добрую леди, она поможет нам. - Девочка тормошила неподвижную женщину. Глаза больной медленно открылись.
- Дорогая, ты поела?- в слабом голосе женщины звучала забота.
Катя подошла к матрасу и нагнулась над лежащей француженкой. Больная была так худа, что казалось, ее кости вот-вот проткнут кожу, а ее бледное лицо было почти мертвенным под густыми черными волосами, свалявшейся гривой лежащими на матрасе.
- Я - русская княгиня, Екатерина Черкасская, я хочу помочь вам и вашей племяннице, - представилась Катя, она по глазам женщины пыталась понять, доходит ли до той смысл сказанного.
- А я - Луиза де Гримон, миледи, благослови вас Бог за вашу доброту, помогите моей девочке, мне уже ничто не поможет, - больная устало закрыла глаза.
- Нужно перевезти ее к нам. Давайте поднимем ее, - решила княгиня и обернулась к Поленьке, -
