сама, и ей так же было тесно рамках, отводимых обществом современной женщине.
— Конечно, Долли, я принимаю все ваши правила. Благодаря вам я уже одержала свою первую деловую победу. Узнав от мистера Штерна, что есть женщины, которые сами распоряжаются своим состоянием и зарабатывают деньги, я отправилась к дяде и напомнила ему, что он составлял за меня, пятнадцатилетнюю, брачный контракт, в котором обвел свою любовницу — мою мать — вокруг пальца, обобрав меня, самую богатую невесту Европы, до нитки. Я потребовала либо подписать новый брачный контракт, либо начать мне возвращать мои деньги любым другим путем, и он согласился. Теперь за то, что я буду в качестве хозяйки вести его салон здесь, на конгрессе, князь Талейран лично будет платить мне по сто тысяч франков в месяц. Так что я готова оплатить первые партии платьев хоть сегодня.
— Браво! — воскликнула Долли и зааплодировала, — великолепное начало. И сколько лет вам придется работать у князя Талейрана, чтобы вернуть то, что вам оставил отец?
— Лет сорок, наверное, но я рада и этому, и никуда не спешу, — лучезарно улыбнулась Доротея.
— Хорошо, мы принимаем вас и Элен в нашу компанию, — объявила графиня Ливен и быстро перешла к делу: — Доротея, я и Катя сейчас должны быть на конгрессе, Элен только что встретилась с семьей, а вот Луиза собирается в Париж по делам. Я думаю, что ей мы и поручим присмотреть за ремонтом магазинов, они должны быть исключительно роскошными.
— Я, конечно, сделаю все, что смогу, но ведь мой долг сначала возвратить наследство отца моей Генриетте. Мы получили письмо из канцелярии двора о том, что принято решение о возврате из казны реквизированного имущества, но я даже не представляю, что мне делать, и сколько времени это займет, — возразила Луиза, с сомнением покачав головой. — Пока я не знаю, как быстро смогу освободиться.
— Я достану для вас письмо князя Талейрана, которое откроет перед вами все двери, а Элен даст вам своего поверенного месье Трике — он целый год занимался возвратом имущества семьи маркиза де Сент- Этьена и знает все тонкости, — предложила Доротея и посмотрела на Луизу де Гримон, ожидая ее реакции.
— Как замечательно, я просто счастлива! — засияла улыбкой Луиза, — большое вам спасибо, а то я просто не знала, что мне делать.
Женщины занялись обсуждением моделей, с которых следовало начать продажи в Париже и договорились о планах на ближайший месяц, потом вместе пообедали, и гостьи уехали, чтобы вечером встретиться на приеме в Хофбурге, даваемом от имени императора Александра. Через два часа для Луизы принесли письмо, подписанное князем Талейраном, и она, обрадованная, начала вместе с Генриеттой укладывать вещи, намереваясь завтра на рассвете выехать в Париж.
Катя старалась не посещать дипломатические приемы, если это было возможно, и поскольку утром Алексей прислал домой записочку, что они сегодня могут не быть на приеме, с радостью осталась дома, ожидая возвращения мужа. Сейчас они сидели вдвоем с Еленой в гостиной, и по просьбе золовки Катя подробно рассказывала о том, что случилось с ней и ее семьей. Рассказ подходил к концу, обе женщины уже много раз начинали плакать, а теперь засмеялись, когда представили лицо Алексея, вошедшего в церковь при посольстве в Лондоне в поисках великой княгини Екатерины Павловны и узнавшего в невесте, стоящей у алтаря, свою пропавшую жену.
Шаги в дверях гостиной заставили Катю прервать рассказ, она подняла голову, и счастливая медленная улыбка расцвела на ее лице при виде мужа. А он, подойдя к жене, наклонился и с такой нежностью поцеловал сначала высокий белый лоб, а потом губы Кати, что ошибиться в их сильной взаимной любви было невозможно.
«Дай им Бог счастья, пусть ничто больше не встанет на пути у этой любви», — мысленно попросила Елена.
Брат подошел к ней, обнял за плечи, поцеловал в щеку, а потом внимательно заглянул Елене в глаза.
— Дорогая, мои сестры полны сюрпризов. Сегодня для меня переслали из посольства в Лондоне письмо моего друга графа Василевского, в котором Александр просит твоей руки. Что я должен теперь думать по этому поводу?
Горячая кровь хлынула в лицо Елены, ей казалось, что она сейчас сгорит со стыда, но, взяв себя в руки, она опустила глаза и ответила:
— Алекс, я не хочу больше выходить замуж, ни за кого.
— Что же, это твое право, но ты должна знать, что я принял решение, что все деньги родителей и бабушки остаются вам. В качестве приданого я даю за каждой из моих сестер по сто тысяч золотом, эти деньги получает муж после подписания брачного контракта на тех условиях, что не претендует на ваши средства. Муж Долли уже получил свои сто тысяч, я был бы очень рад, если бы и граф Василевский получил такую же сумму за тобой. — Алексей встал, прошелся по комнате и добавил: — Знаешь, у меня к тебе предложение. Я, как старший в семье, даю тебе право ответить самой на предложение графа Василевского, но с условием, что ты сделаешь это лично. Я напишу ему письмо об этом своем решении, а ты можешь выехать в Санкт-Петербург через три дня вместе с Иваном Ивановичем, который едет туда по делам. Мне будет спокойнее, если тебя будет сопровождать Штерн. Что ты мне ответишь?
Елена молчала. Она была благодарна брату за заботу, хотя ее так страшила встреча с Василевским… Но честь требовала дать графу ответ на его предложение, он имел на это право. Наконец, она подняла голову и увидела две пары сочувствующих глаз. Мужество вернулось к ней, и Елена, улыбнувшись родным, согласилась.
Граф Александр Василевский стоял у окна своего кабинета, глядя на гранитные берега Невы, уже припорошенные первым снегом. Лед еще не встал, вода казалась темно-синей, почти черной, и чистый белый снег, мягко ложась на гранит, казался еще белее на ее фоне.
«Почти три года прошло с того дня, как я вот так же смотрел на реку, ожидая приехавшего дядю. Я тогда представлял, как хорошо в темный зимний вечер сидеть у горящего камина с родными людьми», — вспомнил он.
Но воспоминание его не обрадовало. Родных людей, несмотря на слово, данное князю Ксаверию, у него не прибавилось, только душа его теперь была совсем отравлена тоской и мучительными воспоминаниями. Воздохнув, Александр вернулся к отчету управляющего из Доброго. В очередной раз он начал проверять цифры, сегодня, как, впрочем, всю последнюю неделю, цифры не складывались, он все время получал разный результат. Приходилось признать, что он — совершенно деморализован.
Уехав из Парижа, граф думал, что дома ему станет легче, но ничто не приносило облегчения. Светское общество, которое, потеряв половину своей мужской части, находящейся с государем за границей, с распростертыми объятьями приняло блестящего жениха графа Василевского, спустя три месяца уже тяготило его. Прелестные девушки, нежным взглядом встречающие его появление в зале, раздражали графа, хотя он не мог не ценить их тонкой северной красоты и хорошего воспитания. Опытные кокетки, томным взглядом или откровенным жестом намекавшие на запретный роман, вызывали отвращение и сочувствие к их обманутым мужьям. Дамами полусвета он теперь брезговал, вспоминая их заученные приемы и волчью мораль.
Вернувшись в Санкт-Петербург, Александр попытался возобновить связь с Кьярой, тем более что сам оплатил ей квартиру в столице на три года вперед, но черноглазая Кьяра показалась ему вульгарной механической куклой. Он ушел, даже не позволив ей завлечь его в постель, а на следующее утро, предложив ей огромные отступные, отправил в Италию.
Граф попытался найти успокоение, занимаясь имениями, и поначалу ему это удавалось, на радость дяде он начал разбираться в делах, предлагать дельные идеи по улучшению ведения хозяйства и вложению денег. Молодой человек даже выезжал в некоторые имения, но все время стремился вернуться обратно в столицу, ожидая ответа от Алексея Черкасского. Время шло, письма все не было, и постепенно отчаяние начало разъедать его душу, сейчас достигнув пика.
Теперь Александр мог думать только о своей бывшей невесте. Все время перед его мысленным взором она сначала вставала такой, какой он ее встретил в первый раз в Париже — ослепительной красавицей в алом платье, тогда все другие женщины, по праву гордившиеся своей красотой, меркли с ней рядом. А потом граф видел несчастную бледную женщину со слезами, текущими из закрытых глаз, когда он рассказывал ей о смерти ее мужа, и убитую горем мать, у которой похитили ребенка. Но самое главное, стоило Александру только на минуту ослабить над собой контроль, как память напоминала ему горячей
