— Но почему?
— Потому что все было сделано так, что деревня сейчас убеждена: в смерти Ксаты виноват ты.
— Я? Может, я сошел с ума, — подумал Анри. — Наверное. Ведь никто во всем мире не сможет предположить, что я, именно я, мог бы убить Ксату.
— Да. Не думай, на самом деле твоей вины здесь нет. Убийство Ксаты было подстроено. Они все подстроили. Они все знали, они знали даже то, что сегодня ты за ней приедешь. И воспользовались этим.
— Но кто это — они?
— Сейчас нет времени объяснять. Я объясню тебе все потом, я или Жильбер. Пойдем, я тебя провожу к такси. Пойдем, пойдем. Я ведь понимаю, что с тобой сейчас происходит.
Мягко обняв его за плечи, Мишель повернул его. — Пошли, Анри. Постарайся меньше об этом думать. Постарайся.
— Нет! — Рванувшись изо всех сил, Анри попытался вырваться из рук Мишеля. — Нет! Я должен ее увидеть! Должен! Должен! Пусти меня! Слышишь, пусти меня! Пусти!
Держа его изо всех сил, Мишель хрипел сквозь зубы: — Анри, успокойся! Анри, умоляю тебя, успокойся! Теперь уже ничего не вернешь! Не вернешь! Слышишь, не вернешь? Да успокойся же ты!
Так они боролись минут десять. Мишель был явно сильней, но Анри придавало силы отчаяние. Вырываясь из объятий Мишеля, он думал о том, что не сможет уйти отсюда, так и не увидев Ксаты. Он должен ее увидеть. Неважно, какой она при этом будет, живой, мертвой, но он должен взглянуть ей в глаза, увидеть ее лицо, пусть хотя бы на миг, на одно мгновение, но ощутить себя рядом с ней… Он должен ощутить себя рядом с ней, должен, должен… Каждый раз, когда он думал об этом, он чувствовал прилив сил и ему удавалось вырваться, но ненадолго. Мишель тут же снова обхватывал его.
Так они боролись, тяжело дыша, исступленно хрипя в темноте. Наконец в один из моментов, попытавшись скрутить Анри, Мишель промахнулся. Чтобы не упасть в воду, ему пришлось ухватиться одной рукой за перила. Анри дернулся, лианы, не выдержав напора, треснули, и Мишель упал в воду. Не обращая внимания на крики Мишеля, Анри изо всех сил побежал к деревне. Сначала он, задыхаясь от скорости, мчался по мосткам, потом, спрыгнув на берег, понесся по пустынной дороге, мимо молчащих хижин. В груди у него все разрывалось, ему казалось, он вот-вот упадет. Но он бежал, бежал…
Он сам не заметил, как выбежал на деревенскую площадь. У дома, в котором он познакомился с Ксатой и который был так хорошо ему знаком, стояла молчаливая толпа. Странно, подбегая к ней, он видел только спины, бесконечное множество спин, одни спины, ни одного лица… Когда он подбежал к этим спинам, никто не повернулся. Тем не менее Анри знал точно: Ксата сейчас там, в центре этой толпы.
Наверное, минуту он стоял, задыхаясь, пытаясь прийти в себя. Наконец, втиснувшись между людьми, сделал несколько шагов. Остановился дальше пройти было невозможно. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Люди стояли, стиснутые со всех сторон; задние, пытаясь увидеть, что происходит там, в центре толпы, вытягивали головы, пытаясь оттеснить передних. Но передние, как вскоре понял Анри, тоже были целиком поглощены зрелищем, разворачивающимся перед ними.
— Бесполезно… сказал кто-то под самым ухом Анри. — Прошло слишком много времени…
— Подожди… ответил робкий женский голос; в этом голосе Анри почудились рыдания. — Это же Нгеба… Нгеба… Он сможет… Сможет…
Нгеба. Анри знал это имя. Он видел этого старика в прошлый приезд. Ему объяснили, что Нгеба — главный колдун и знахарь деревни. Пытаясь рассмотреть, что происходит впереди, сделал несколько отчаянных движений. В конце концов это помогло: он оказался настолько близко от первых рядов, что увидел в просвете между шеями и затылками то, что происходило сейчас там, на небольшом пространстве, окруженном людьми.
Там лежала Ксата — на спине, с закинутой головой. Лежала на небольщом, не выше полуметра, возвышении. Лишь вглядевшись, Анри понял: возвышение состоит из нескольких тесно прижатых друг к другу мешков, наполненных, судя по всему, чем-то мягким. Сверху мешки были накрыты сложенным вдвое покрывалом. На них и лежала Ксата. Обнаженная; лишь накидка, которую Анри хорошо знал, накрывала тело Ксаты от пояса до колен. Рядом с Ксатой на корточках сидел Нгеба — старик, выглядевший удивительно дряхлым, с изборожденным морщинами лицом. Нгеба был одет в длинный, спадающий до земли балахон. В момент, когда Анри увидел его, Нгеба вялыми, какими-то, как ему показалось, неохотными движениями мерно поднимал и опускал руки Ксагы. Рядом с Нгебой, обняв себя за плечи, стояла Зуфата — старуха, давшая когда-то Анри возможность первый раз увидеть Ксату.
Наконец, подняв руки Ксаты в последний раз, Нгеба осторожно опустил их — так, что они остались лежать вытянутыми вдоль туловища. Взяв край балахона, медленно, очень медленно вытер им мокрое от пота лицо. Встав, посмотрел на Зуфату:
— Попробуй ты. Попробуй. — Добавил незаметно: — Мертва.
Но то, что его губы сказали «мертва», наверняка поняли все. Белки глаз Зуфаты закатились. Она как-то отстранение замотала головой.
— Попробуй, — повторил Нгеба. — Зуфата!
— Нгеба… Я не могу… Не могу…
— Ладно… — Нгеба посмотрел на Ксату. — Передохнем. И я попробую снова. Принеси пока новую мазь. Новую, слышишь?
— Бесполезно… — прошептал мужской голос под самым ухом Анри. — Она мертва… Мертва…
Не выдержав, Анри крикнул:
— Пустите! Пустите меня к ней!
Толпа повернулась в его сторону. Люди смотрели на него с угрозой. Сейчас он всей кожей, всем своим существом ощущал их угрюмую ненависть. Но удивительно, эта ненависть как будто его не касалась. Он был вне ее.
Наконец кто-то из задних рядов крикнул:
— Что мы смотрим! Надо его убить! Убить!
Толпа качнулась. Что ж, подумал Анри, пусть они убьют меня, пусть. По крайней мере я не буду испытывать того, что испытываю сейчас, — пустоты. Эта пустота хуже всего. Лучше смерть, чем эта бессмысленная пустота.
Он стоял, вглядываясь в толпу. Наконец заметил: первые ряды, отделявшие его от Ксаты, раздвинулись.
Нгеба подошел к нему. Несколько мгновений старик вглядывался в Анри. Наконец сказал:
— Пусть пройдет. — Помолчав и отвернувшись, добавил тихо: — Иди. Посмотри на нее и уходи. Сразу уходи.
Анри двинулся сквозь толпу. Подойдя к возвышению, присел.
Глаза Ксаты были открыты, подбородок неестественно задран вверх. Он смотрел на Ксату, пытаясь понять: что же отражается сейчас в ее глазах? Боль? Страх? Растерянность? Нет, в ее глазах не было сейчас ни того, ни другого, ни третьего. Сейчас в ее глазах не отражалось ничего, в них было только безразличие.
Он почувствовал прикосновение чьей-то руки. Подняв голову, увидел Мишеля.
— Пошли, — сказал Мишель. — Пошли, Анри.
Они молча прошли сквозь толпу. Двинулись по пустой деревне. Анри ничего не понимал, кроме одного: Ксаты уже нет. Нет и никогда больше не будет. Он шел и видел ее пустые глаза. Глаза, в которых стояло безразличие…
Пройдя сначала по мосткам, а потом сквозь береговые заросли, они вышли к ожидавшему Анри «ниссану». Такси стояло там же, где его оставил Анри. Подойдя, Мишель пригнулся. Вгляделся в водителя. Сказал:
— Прошу тебя учесть одно: это мой брат. Отнесись к нему с пониманием, хорошо?
В глазах водителя отразился испуг. Правда, он тут же постарался этот испуг побороть:
— Я бы в любом случае отнесся к нему с пониманием. Твой брат может это подтвердить.
— Верю. — Мишель подождал, пока Анри сядет рядом с водителем. Захлопнув дверцу, сказал в окно: — Анри, значит, ты все понял? Ты ждешь нас там, где я тебе сказал. Понял?
Слова Мишеля доносились до Анри будто сквозь пелену. Лишь когда Мишель повторил свой вопрос,
