Это не самое лучшее начало для брака, но, по крайней мере, честное. С немалым состоянием, которое оставили мне родители, и твоим приданым, которое еще больше, мы сможем жить вместе независимо и обеспеченно. Это важно. Она сказала мне, что вместо узнавания твоих талантов и добродетелей и открытия твоей дурной стороны, я начну с узнавания твоих слабостей и узнаю твою силу. Теперь — если ты уже беременна…
— Но, Давид, — сказала Бонафилья с отчаянием в голосе, — если да, мы этого не узнаем. Разве что ты отлучишь меня от ложа до тех пор, пока не узнаем, а потом решишь, как быть со мной, — робко добавила она. — Это твое право.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Смелый ответ. Однако незнание лучше всего и для нас, и для ребенка. Насколько это касается меня, любой ребенок, которого ты родишь отныне и вплоть до девяти месяцев после моей смерти, мой, понимаешь? Происшествия в лесу никогда не было. Ты девственница. Имей это в виду. В довершение к обещаниям, которые мы дали друг другу сегодня, ты должна поклясться мне, что будешь хранить эту тайну, как могила.
— Клянусь жизнью, — с пылкостью сказала Бонафилья. — Я и не знала, что мужчина может быть так добр.
— Бонафилья, это не доброта. Я просто решил, что хочу тебя больше, чем расстроен тем, что услышал. Теперь остается сделать последнее.
— Что же?
Давид вынул нож из короткого голенища мягкого сапога.
— Что ты делаешь? Ты не собираешься меня убить? — спросила она, вжимаясь в угол кровати. — После всего, что говорил, ты не убьешь меня, правда? Пожалуйста, Давид.
— Не глупи. Ты просто ребенок. Она сказала о тебе и это.
Он откинул покрывало, поднял свой широкий, расшитый рукав и, усмехаясь, быстро провел ножом по наружной стороне руки.
— Что ты делаешь?
Когда в узком порезе появилась кровь, он вытер руку о ее брачную сорочку, потом задрал ее и покрыл пятнами крови ее бедра, остальную кровь промакнул простыней.
— Отвечаю на твой вопрос. Я спасаю честь моей жены, — сказал он. — Теперь дай мне взглянуть, стоишь ли ты этой боли и страданий. — Снял через голову ее сорочку, поднял свечу и стал смотреть на нее. — Если бы ты принесла мне только свою красоту, — сказал он благоговейным тоном, — без твоей честности и мужества, она одна стоила бы гораздо больше небольшого пореза на руке.
— Ты действительно считаешь меня привлекательной? — нервозно спросила она.
— Я еще не видел такой красивой женщины, — сказал он. — Ну, давай, жена, перевяжи мне руку, чтобы я мог снять сапоги, не измазав все остальное кровью.
Бонафилья хихикнула, беззаботно взяла свой лучший шелковый платок, стерла кровь с его руки, а потом перевязала порез. Муж заключил ее в объятья.
— Твои сапоги, — прошептала она.
— Сейчас не время думать о сапогах.
И утром, несмотря на трагичные события прошедшей ночи, крайне озадаченная Эсфирь вывесила на перила балкона проветриться окровавленные простыни. Те, кто собрался на улице ради новостей, узнали, по крайней мере, то, в чем никто за пределами дома не сомневался — что красивая, юная сеньора Бонафилья была чистой и целомудренной невестой.
Глава шестнадцатая
Абрам, Юсуф и Мордехай вышли на улицу.
— Можем сберечь денежки у ворот, если перелезем через стену сада, который я знаю, — сказал Абрам.
— Простите, юный сеньор, — сказал слуга, — но это никуда не годится. Сеньор Пере вызвал врача и не будет ожидать, что его задержат, поймав перелезающим через стены.
— Нас не поймают, — сказал Абрам. Слуга поднял факел и посмотрел ему в глаза. — Ладно, ладно, пойдем через ворота, поднимем с постели привратника.
— Сейчас не так уж поздно, юный сеньор, — сказал слуга. — Сомневаюсь, что привратник спит.
Они пошли к воротам, разбудили дремавшего привратника, тот открыл им, и направились в сторону превосходного дома сеньора Пере Пейро.
Парадная дверь дома выходила прямо на улицу. Когда Мордехай громко позвонил, ее почти сразу же открыл слуга и удивился, увидя их. Из задней части дома доносился смех и оживленный разговор.
— Мы пришли повидать сеньора Пере, — сказал Абрам.
— Как мне передать ему, с какой целью?
— Он послал за моим учителем с сообщением, что болен. Учитель отправил меня… э… вперед, выяснить, могу ли я что-то сделать немедленно.
Слуга уставился на Абрама, как на спятившего.
— Сеньор Пере болен? Послал за врачом? Сеньор в саду, принимает гостей. Он как будто прекрасно себя чувствует. Но входите. Может, я чего-то не знаю.
Абрам с Юсуфом вошли и сели в маленькой комнатке. Мордехай остался снаружи ждать их, а слуга поспешил к хозяину. Продолжительное время спустя в комнату вошел сеньор Пере Пейро, еще более щеголеватый, чем был в Кольиуре.
— Абрам, — спросил сеньор Пере, — что привело тебя сюда? Мой слуга несет какую-то чушь о срочном вызове.
— Сеньор, пришел посыльный и сказал, что вы при смерти. Мой учитель послал нас вперед. Видимо, он ошибся. Извините, что потревожили.
— Ошибся? Мне кажется, кто-то сыграл с нами дурную шутку. Я не ближе к смерти, чем был вчера или, надеюсь, буду завтра. Выпейте вина за свои труды, — радушно предложил он. — Я бы остался поговорить с вами, но меня ждут гости.
— Нет-нет, — ответил с достоинством Абрам. — Вы очень любезны, но мы не останемся. Мой учитель будет рад услышать, что вы в добром здравии.
И, поклонясь, он и Юсуф направились к выходу.
Мордехай с горящим в черноте ночи факелом стоял у третьего дома в глубине улицы, увлеченный разговором с кем-то.
— Держу пари, ты не представляешь, где находишься, — сказал Абрам Юсуфу.
— Я знаю городские маршруты, — ответил Юсуф. — Мне достаточно дня или двух, чтобы изучить их. Даже в Барселоне. Перпиньян меньше ее.
— Не будь меня, ты не знал бы в какую сторону сейчас идти, — сказал Абрам.
— Ну, как же не знал бы. Вот сюда, — сказал Юсуф.
— Так, но, когда дойдешь до площади, куда повернешь?
— Мне сперва нужно увидеть ее, — упрямо сказал Юсуф.
— Иди, смотри, — сказал Абрам, — пока Мордехай разговаривает с кем-то. С меня денежка, если дойдешь туда и укажешь нужное направление.
— Идет, — ответил Юсуф и зашагал вверх по улице.
Абрам позвал слугу.
— Мы готовы? — откликнулся Мордехай. — Сейчас догоню вас, — сказал он и повернулся.
Человек, с которым он разговаривал, подождал, чтобы Мордехай отошел на два шага. Потом занес свой посох и обрушил его на голову слуги. Слуга упал и выронил факел. Нападавший отступил назад и скрылся в темноте.
— Эй, ты! — крикнул Абрам. — Стой! — и побежал в ту сторону, где скрылся нападавший. Мордехай пошевелился, потом протянул руку и схватил факел, пока он не скатился в канаву и не погас. С трудом
