определенно не тот человек, что умер на берегу, если только там вообще был кто-то мертвый.
— Когда был на крыше, я что-то видел на берегу, — произнес Даниель. — Похоже, человека. И кто-то склонялся над ним.
— Это могли быть те ребята, склонявшиеся над незнакомцем. Не ушел ли Рувим так поспешно, потому что увидел тело на берегу?
— Не думаю, — сказал Даниель. — На таком расстоянии я не узнал бы родного отца, тем более лежащего на песке незнакомца. Если только там кто-то лежал, — добавил он. — Может, увидел капитана судна, пришедшего за ним.
— Сегодня приходили только пиратские корабли, — сказал Антони. — Разумеется, может быть, он собирался отплыть с ними.
— С пиратами? — спросил Даниель.
— Только это невозможно, — сказал Антони. — Я ни разу не слышал о пиратах, так тщательно планирующих набеги, чтобы можно было обещать брать на борт случайных пассажиров.
— Согласен, — сказал Даниель. — Но зачем убегать в грозу?
— Люди бывают странными. Кто знает? — проговорил Антони с кривой улыбкой. — Сеньор Даниель, дождь все еще барабанит по ставням. Могу я предложить вам остаться здесь на ночь? Идя по городу, вы промокнете снова, а я буду рад оказать вам гостеприимство. Я позволил себе вольность предупредить вашего хозяина, чтобы он не ждал вас, если погода не улучшится.
Беренгер всю ночь лежал в постели, дрожа, на грани между сном и бодрствованием, сознанием и бессознательным состоянием. Хорди не покидал его, приносил горячие камни в изножье кровати, разводил огонь, растирал ему руки, чтобы согреть их. Ракель и Лия, Исаак и Юсуф сидели с ним по очереди, вливали бульон и микстуру от боли и жара в его распухшее больное горло, утирали ему лоб. Иногда он что-то бормотал, потом хрипло звал людей, о которых никто, кроме Хорди, не слышал; остальное время лежал спокойно, иногда погружался в дремоту. Жар у него не проходил, несмотря на умело составленные снадобья, которые он мучительно глотал каплю за каплей.
Утром Лия отправилась спать, горько жалуясь на усталость. Юсуф с Хорди сидели одни с епископом четверть часа, пока Ракель с отцом завтракали свежим хлебом, сыром, фруктами и яйцами. Девушка была бледной от усталости и уныния.
— Папа, я старалась изо всех сил, — сказала она. — Обычно все это действует. Увлажняла ему губы, капала лекарство по капле на язык, чтобы он не поперхнулся, но оно все-таки попало бы в желудок. А он все равно мучается.
— Между шестым часом вечера и первым часом ночи, дорогая моя, особенно между девятым и первым, кажется, не действует ничего. Если сохранить человека живым в это опасное время, тогда есть надежда. Ты делала все правильно. Теперь иди, поспи немного. Мы с Юсуфом сменим тебя. В эти дни от него больше пользы — меньше, чем от тебя, но он уже не мешает мне.
— Папа, ты недобр. Он не такой плохой.
— Возможно. Теперь иди спать.
Когда Исаак вернулся к пациенту, епископ спал. Сон его был беспокойным, но уже крепче, чем раньше.
— Давно он спит? — спросил врач.
— С тех пор как колокола перестали звонить к заутрене, сеньор Исаак, — негромко ответил Хорди. — Они взволновали его, но, когда умолкли, он проглотил немного бульона и заснул.
— Превосходно. Пусть поспит, но ему нельзя слишком долго обходиться без питья.
— Сеньор Исаак, я посижу возле него.
— Нет, Хорди, тебе нужно поспать. Ты сидел без сна целые сутки. И не сможешь помогать, если сляжешь от бессонницы. Всего несколько часов. Я разбужу тебя, когда понадобишься.
— Я буду там, — сказал Хорди, указывая на завешенный портьерой дверной проем. — В этой комнатке у меня есть кровать. Поскольку между нами только портьера, я услышу, если понадоблюсь господину.
Исаак очень тихо сел у кровати. Судя по тому, что болтовни Юсуфа не слышалось, мальчик заснул в каком-то уютном уголке комнаты. Врач послушал легкое, ровное дыхание епископа и удовлетворенно кивнул. Подумал о болезни пациента, потом стал думать о других, более серьезных вещах.
Исаак постоянно, не сосредотачиваясь на этом, прислушивался к звукам в комнате. Внезапно он распрямился и потянул носом воздух. Нагнулся к кровати и сосредоточился на дыхании епископа. Приложил ухо к груди пациента, послушал, потом легко положил ладонь ему на лоб. Покачал головой и задумался. Наконец негромко позвал:
— Юсуф.
Что-то зашевелилось. Скрипнуло кресло, и наконец послышался голос:
— Да, господин?
— Ты здесь. Хорошо.
— Простите, господин. Я задремал, — сказал мальчик.
— Поскольку я здесь, это неважно, но я хочу, чтобы ты подошел, посмотрел на него.
— Хорошо, господин, — сказал мальчик, тихо подходя. — Он очень спокоен, спокойнее, чем был. И…
— Его глаза, Юсуф. Они слегка запали?
— Таких я у него никогда не видел.
— Ракель беспокоилась. Нужно было бы воспринять ее слова более серьезно, — сказал отец девушки. — Разбуди Хорди. Он в комнате за портьерой.
— Вижу, господин.
Хорди почти беззвучно подошел в своих мягких туфлях.
— Я вам нужен, сеньор Исаак?
— Мне жаль беспокоить тебя, Хорди, но ты можешь нам понадобиться. Юсуф, пошли кого-нибудь разбудить Ракель. Сам не уходи.
— Хорошо, господин.
— Мы должны разбудить его и заставить попить. Будет лучше всего, если он сядет. Начнем с травяной микстуры, которая настаивается где-то здесь.
Юсуф принес чашу, а Хорди наклонился к своему господину и мягко поднял его почти вертикально.
— Нужно смочить ему губы этой жидкостью, — сказал Исаак. — Дай мне чашу и направь мою руку к его нижней губе.
Он вставил край чаши между зубами епископа, и немного жидкости влилось ему в рот. Протянул чашу Юсуфу и закрыл рот епископа, потом ощупал его горло.
— Проглотил, — сказал Исаак.
— Папа, давай я, — сказала Ракель, быстро входя в комнату. — Я знала, что не следует ложиться спать, — сказала она, взяв чашу и повторяя действия отца.
— Нет, дорогая моя, ты думала, что, может быть, не следует. Это не одно и то же, хотя, как оказалось, твои страхи были оправданы. Но я находился здесь, и времени потеряно очень немного. Нужно дать ему болеутоляющее посильнее — воды меньше, чем обычно, чайную ложку вина и немного сахара. Это лекарство должно быть сильным, но не горьким и не раздражающим горло. Сейчас две капли, он должен их проглотить. Если боли в горле не почувствует, он будет готов выпить и другие снадобья. Кроме того, оно успокоит его желудок и не даст повториться поносу.
До конца дня и всю ночь они трудились, чтобы не дать епископу умереть от жажды и обезвоживания. В самый темный час, между вечерней и заутреней, Ракель наблюдала за ним, борясь с усталостью, такой сильной, что казалось, не сможет удержаться от сна. Руки и ноги ее были тяжелыми, непослушными; глаза жгло, голова казалась набитой шерстью, которая иссушала рот и подавляла мышление. Девушка встала, умылась и принялась ходить взад-вперед по комнате, чтобы не заснуть. Лия крепко спала, ненадежно сидя в кресле. Слегка похрапывала, почти заглушая затрудненное дыхание
