преступлениях меня?
Хосина молчал в бессильной злобе, сёгун в нерешительности наморщил лоб.
— Я… э-э… думаю, нет, — пробормотал он, ища у Сано одобрения.
— Конечно, нет! — воодушевился Сано, начиная брать верх. — Ваше глубочайшее чувство чести требует большего, чем какой-то дневник сомнительного происхождения и обвинения Хосины-сан, чтобы решить, является ли преступником человек, которому вы полностью доверяли. Вам нужны факты.
— Факты. Э-э… да. — Сёгун ухватился за это слово, обрадовавшись, что запутанная ситуация упростилась до одной простой мысли. Затем на его лице вновь отразилось смятение. — Но как я их получу? Что я… э-э… должен делать?
— Если вы просите моего ничтожного совета, — поклонился Сано, — то я предлагаю продолжить расследование этих убийств, пока я не найду настоящего преступника и не докажу, что невиновен, а оклеветан моими врагами.
Лицо сёгуна просветлело, но, прежде чем он успел открыть рот, заговорил Хосина:
— Прошу меня простить, ваше превосходительство, но сёсакан-сама не должен искать невинного человека, чтобы сделать его козлом отпущения за собственные преступления. — В голосе Хосины слышалось отчаяние. — Если вы с ним согласитесь, то поддержите человека, который убил вашего кузена!
— Чтобы все было по справедливости, начальнику полиции Хосине следовало бы заняться доказательством моей вины, — сказал Сано.
Хосина изумленно открыл рот. Сёгун задумался и посмотрел на канцлера Янагисаву, который едва заметно пожал плечами, как бы снимая с себя ответственность за принятие решения. Затем сёгун повернулся к старейшинам, но те сидели молча и неподвижно, словно деревья в ожидании, куда подует ветер.
Наконец Цунаёси Токугава кивнул.
— Это звучит… э-э… разумно, — одобрил он.
Старейшины слаженно закивали.
Сано испытал облегчение, не погасившее, однако, в нем гнева в отношении каждого присутствующего. Он получил шанс спастись, но заслуживал гораздо большего.
Возмущенный Хосина повернулся к Янагисаве. Канцлер не отрываясь смотрел на Сано. Что было в его глазах — уважение и проблеск удовольствия? Сано научился у канцлера манипулировать сёгуном. Может, Янагисаве приятно видеть, что ёрики опустился до его уровня?
Сано вдруг понял, почему Янагисаву не волновало, кто убил правителя Мицуёси — и поймают ли убийцу, — и почему он воздержался от спора. Янагисава думал о будущем, а не о сиюминутных интригах.
Цунаёси Токугава махнул рукой на Сано и Хосину.
— Я… э-э… приказываю вам обоим заняться тем, что предложил сёсакан Сано. Но запомните следующее. — Он устремил свои налитые кровью глаза на Хосину. — Если вы не докажете вину Сано-сан, то будете наказаны за… э-э… клевету на него. — Предостерегающий взгляд сёгуна переместился на Сано. — А если вы не докажете свою невиновность, то будете казнены за убийство моего наследника.
26
Большая шумная толпа заполняла двор особняка судьи Аоки и часть улицы. Хирате и трем его детективам пришлось проталкиваться к воротам. Люди пихали его, вытягивая шеи в сторону особняка. Среди них были юноши в кричащей одежде, свойственной артистам, художникам, зазывалам и другим модникам из низкого сословия, но большинство составляли женщины.
Самурайские дамы, одетые в шелка и охраняемые солдатами, жались к железному чану, где был разожжен огонь, обогревающий двор. Чуть дальше монашки с бритыми головами стояли на коленях, распевая молитвы. Позади них виднелись разодетые жены и дочери торговцев. Самыми же многочисленными, судя по внешнему виду, были служанки, девицы из чайных домиков и дамочки сомнительной репутации, теснившиеся у стены и вокруг строений. Одни женщины рыдали, другие шептались, явно обезумев от горя. Порядок в толпе поддерживали несколько досинов.
— Кто все эти люди? — спросил Хирата у знакомого досина.
— Родственники, друзья и поклонники хокана Фудзио.
«И, вероятно, его любовницы, — подумал Хирата. — Все пришли, узнав о суде над ним».
Пройдя в зал, Хирата увидел старого судью Аоки и его секретарей, уже сидевших на возвышении перед чиновной аудиторией. Фудзио стоял на коленях на ширасу. На нем был рваный халат из пеньки, руки и босые ноги закованы в кандалы. Когда дверь за Хиратой и его детективами захлопнулась, Фудзио оглянулся. На его красивом лице застыло отчаяние, однако он храбро улыбнулся Хирате.
— Фудзио, ты обвиняешься в убийстве проститутки госпожи Глицинии, — провозгласил судья Аоки.
Хирата не удивился, зная, как поспешно провел Аоки суд над министром финансов Ниттой, он этого ожидал. Но, устраиваясь со своими людьми в сторонке, он заметил какую-то женщину, стоявшую на ширасу рядом с Фудзио. На ней тоже был пеньковый халат и кандалы. Грязные волосы сосульками свисали вдоль тонкой спины. Ее изящный профиль исказило отчаяние. Это была Момоко, яритэ госпожи Глицинии. Хирата был потрясен. Что здесь делает наставница?
— Момоко, ты обвиняешься в пособничестве Фудзио. — На сморщенном лице судьи Аоки застыло горделивое выражение. — Потому вы будете судимы вместе.
Хирата и его детективы обменялись удивленными взглядами. Труп из хижины еще не был опознан. Улики против Фудзио опровергались показаниями его семьи и друзей, утверждавших, что в момент убийства он находился далеко от хижины. А против Момоко вообще не было улик, способных привязать ее к преступлению. Что же это творит судья Аоки?
И тут Хирата понял, что судья Аоки хорошенько подумал над приговором министру финансов и осознал свою ошибку. Пока живы другие подозреваемые, над Аоки висит угроза, что Сано, доказав виновность одного из них в убийстве правителя Мицуёси, обвинит его в подрыве законности. Аоки хотел устранить Фудзио и Момоко на тот случай, если сёгун вдруг решит, что Нитта был ошибочно обвинен. Судья Аоки к тому времени уже казнит единственных вероятных преступников. Он окажется в безопасности, потому что у Сано не будет причины продолжать расследование. А второе убийство помогло Аоки достигнуть своих неприглядных целей за счет двух скорее всего невиновных людей. Гнев обдал Хирату жаром.
— Чтобы избежать проблем, я обойдусь без обычных формальностей и кратко изложу соответствующие факты по делу, — заявил судья Аоки. — У Фудзио была любовная связь с Глицинией, которая тайно продолжалась после его женитьбы на дочери владельца публичного дома «Великий Миура». Глициния грозила рассказать об этом тестю Фудзио, если тот не выкупит ее из Ёсивары. Однако у него не было денег, чтобы ее освободить, но он не хотел терять жену, дом, средства к жизни, если тесть узнает о его прелюбодеяниях. Тогда Фудзио решил убить Глицинию, чтобы таким образом заткнуть ей рот.
Хирата слушал и не верил своим ушам. Как бы ни правдоподобно звучала эта история, судья Аоки не предоставил ни одного доказательства ее правдивости. К тому же он явно не собирался предъявлять никаких свидетелей. Насколько знал Хирата, таковых и не было.
— Фудзио сказал Глицинии, что поможет ей бежать, — продолжал судья Аоки. — Он нанял паланкин и носильщиков, которые должны были ждать за воротами Ёсивары. Он планировал тайком вывести женщину из агэя и подкупить часовых у ворот, чтобы те ее пропустили. Паланкин доставит Глицинию в уединенную хижину, где Фудзио сможет ее убить.
Ну конечно: судья Аоки может отбросить законные процедуры, если захочет, понял Хирата. Наблюдая за обвиняемыми, он жалел их, хоть и не исключал, что они могут оказаться виновными. Фудзио хранил спокойствие и невозмутимость, а Момоко вся съежилась, напоминая раненое животное, и Хирата слышал ее учащенное хриплое дыхание. Это дело всего лишь о двух простолюдинах, обвиненных в преступном
