— Я был здесь, в театре, — медленно проговорил он, словно выигрывая время, чтобы уразуметь, куда клонит Хирата. — Мы репетировали новую пьесу.
— Во сколько начали, во сколько закончили? — спросил Хирата.
— Репетиция началась примерно в час кабана. Мы работали далеко за полночь. Спали в гримерках, пока не настало время выступать сегодня утром.
— Вы оставались вместе с другими актерами всю репетицию?
Кохэйдзи кивнул:
— Я ведущий актер. Занят в каждой сцене. Может, я пару раз и отлучался ненадолго между актами, но… — Кохэйдзи чуть расслабился, поскольку Хирата оставил в покое убийство Макино, но говорил осторожно. — Почему вы спрашиваете? При чем здесь прошедшая ночь?
— Прошедшей ночью убили племянника властителя Мацудайры Даемона, — сообщил Хирата.
У Кохэйдзи окаменело лицо. Но Хирата не разобрал, безмерно удивлен актер или обеспокоен затронутой темой.
— Эй, мне жаль, — сказал Кохэйдзи подобающим при известии о смерти знаменитого горожанина тоном. — Как это случилось?
Он либо не знал, либо счел, что умнее будет прикинуться незнающим, подумал Хирата.
— Даемона зарезали.
— О! — выдохнул Кохэйдзи. Склонив голову набок, он смотрел на Хирату со смесью любопытства и тревоги. — Какое отношение его смерть имеет ко мне?
— Вы были знакомы?
— Не особенно хорошо. Я встречал его на приемах, куда приглашали актеров для развлечения гостей. Но, минутку… — Кохэйдзи всплеснул руками и подался к Хирате. — Вы же не думаете, что я… — Он нервно хихикнул, опуская руки. — Я много месяцев не видел Даемона. С самого приема в доме его дяди.
Итак, между Кохэйдзи и Даемоном все-таки была связь, как, возможно, и между двумя убийствами. Хирата продолжил:
— Даемон приходил в поместье главного старейшины в ночь убийства Макино. Значит, вы его не видели?
Кохэйдзи покачал головой, но на его лице появилось болезненное выражение.
— Я представления не имел, что он там.
Впрочем, даже если Кохэйдзи не видел Даемона, Даемон мог видеть его, сделал вывод Хирата.
— К тому же, — добавил Кохэйдзи, — зачем мне его убивать, если мы едва друг друга знали?
А что такого мог увидеть Даемон, размышлял Хирата. Как Кохэйдзи забивает Макино насмерть? Может, позднее актер каким-то образом выяснил это и убил Даемона, чтобы заставить его молчать. Но если Даемон стал свидетелем преступления, почему он не рассказал об этом Сано, когда тот его допрашивал? Хирата начал терять надежду, что им удастся раскрыть оба преступления одним махом.
— Послушайте, — заговорил Кохэйдзи, — вы не за того взялись. Я понимаю, ваш хозяин будет счастлив, если вы повесите оба убийства на меня, но я не убивал ни Даемона, ни Макино. Окицу подтвердит. И люди в театре тоже.
Несмотря на твердый тон, актер растерял всю свою дерзость. Самурайский наряд и грим резко контрастировали с написанным на лице страхом. Тут занавеску на двери отдернули. В комнату сунул голову хмурый мужчина.
— Тебе пора на сцену. Пошел сейчас же! — рявкнул он Кохэйдзи и исчез.
Кохэйдзи выдохнул, как смертник, помилованный в последний момент. Он торопливо проскочил мимо Хираты, тот не стал его задерживать. Прежде чем выбежать из гримерки, Кохэйдзи заметил:
— Если Даемон и правда был в поместье Макино той ночью, может, он и убил главного старейшину. Смерть не доказательство невиновности. Почему бы вам его не проверить?
Именно этим и собирался заняться Хирата после разговора с Тамурой, вторым подозреваемым, которого приказал допросить Сано.
24
Длиннее спектакля у Кохэйдзи еще не было. Он пел и произносил тирады, ходил с напыщенным видом по сцене, ухлестывал за прекрасными женщинами, сражался на мечах. Зрители издавали восхищенные возгласы и бурно аплодировали, но на сей раз он не обращал на них внимания. Кохэйдзи мог думать только о визите первого вассала сёсакана-сама и о том, что его положение из неприятного превратилось в крайне шаткое. Он достиг вершины успеха, и все, что его заботило, — это отвести от себя духов преисподней, чье горячее дыхание актер уже чувствовал на шее.
Как только спектакль закончился, Кохэйдзи кинулся в гримерку, быстро стер краску с лица и сменил одежду. Потом выбежал на улицу и нанял паланкин.
— В эдоский замок, — бросил он носильщикам, проворно забираясь внутрь.
Подпрыгивая в виляющем по дороге паланкине, Кохэйдзи размышлял о своей жизни, которая казалась ему нескончаемой чередой удач и провалов, словно он родился под звездой, то ярко сиявшей, то по неведомому распорядку уходившей в тень. Ему повезло родиться сыном богатого торговца, но потом отец умер, не оставив ничего, кроме долгов. В девять лет Кохэйдзи оказался на улице, вынужденный попрошайничать, красть и продавать свое тело. Он бегал от полиции, дрался со старшими мальчишками, которые пытались стащить у него деньги, спал под мостами.
Удача повернулась к нему лицом, когда его взяли в театр Овари. Вначале Кохэйдзи безумно радовался, что у него есть кров, пища и шанс сделать блестящую, выгодную карьеру. Но вскоре он погряз в злобных сплетнях, грязных проделках и нападках, которыми не гнушались актеры в борьбе за лучшую жизнь. Кохэйдзи ничего не оставалось, как поступать с другими еще хуже, чем они с ним. Он столкнул с лестницы одного особо талантливою актера, тот сломал спину и стал калекой. Кохэйдзи нажил уйму врагов, а наградой ему служили главные роли в спектаклях. Его звезда воссияла.
Но появились новые трудности. Даже за главные роли в Овари платили гроши. Кохэйдзи все равно приходилось торговать собой, чтобы заработать деньги на одежду и развлечения. Он слишком много спускал на куртизанок и чайные. Актер начал брать взаймы, наплодил долгов, одалживал деньги, чтобы заплатить наседавшим кредиторам. Потом, к своему счастью, Кохэйдзи обнаружил, что богачи готовы платить за то, чтобы увидеть, как он занимается любовью. Сексуальные спектакли позволили ему отдать долги и поднять свою популярность. Эх, если бы судебный советник Бандзан вовсе ему не встречался!
Старый дуралей потребовал, чтобы Кохэйдзи ударил его кожаным ремнем на глазах у девчонки. Кохэйдзи принялся стегать Бандзана, и вдруг им овладел приступ яростного гнева. Бандзан олицетворял всех, кто когда-либо причинил Кохэйдзи зло, всех, кого он вынужден был ублажать. Кохэйдзи не прекращал хлестать, пока Бандзан, уже весь окровавленный, не потерял сознание. Кохэйдзи заплатил своему врагу, Эбисуе, чтобы тот помог замести следы. Новый круг долгов и займов вверг Кохэйдзи в бездну отчаяния, когда его спас главный старейшина Макино.
Макино стал его покровителем и вознес Кохэйдзи к славе и богатству. Но светлейшая из полос сменилась черной после смерти главного старейшины. Кохэйдзи всегда как-то удавалось на ощупь идти вперед, пока снова не засияет его звезда, но на сей раз ему противостояли не просто завистливые актеры. На сей раз у него на хвосте сёсакан-сама и его приспешники, а за ними вся мощь Токугавы. Два убийства удваивали вероятность, что накажут именно его. И если он не будет действовать быстро, его звезда сгорит навсегда.
Кохэйдзи в нетерпении выглянул из паланкина узнать, далеко ли еще до эдоского дворца. Впереди на перекрестке мелькнул знакомый паланкин со свитой. Кохэйдзи крикнул:
— Я выйду здесь!
Спрыгнул, кинул носильщикам монеты, догнал паланкин и постучал в окно.
Перегородка отъехала в сторону, из паланкина на него уставились Окицу и Агэмаки. Окицу улыбнулась и воскликнула:
— Кохэйдзи-сан! Я так рада тебя видеть!
