– Не нужно торопиться, – авторитетно возражали они. – Дайте ей окончательно оправиться от травмы.
– А сколько потребуется времени для полного выздоровления?
– Месяцев девять-двенадцать…
И поняв, что скоро из Штатов не уехать, Алекс сам позвонил Саше.
– Знаешь, я сейчас с радостью согласился бы устроиться лаборантом, – громко сопел он в трубку.
– Ты в порядке? – забеспокоился товарищ по университету.
– Не совсем. Ужасно соскучился по работе. И потом…
– Что потом?
– Я живу в Нью-Йорке на полном обеспечении: снимаю отличный номер в отеле, ношу дорогую одежду, ем, пью, имею карманные деньги; дочь учится в престижной школе… Я чувствую себя иждивенцем, понимаешь? Для меня это непривычно и… противно, понимаешь?
Подумав, Гольдштейн пообещал:
– Хорошо, я переговорю с одним человеком. Надеюсь, он сполна удовлетворит твое желание поработать.
* * *
Встреча состоялась в тихом кафе на 10-й авеню. Человек, с которым познакомил Саша, был солидным, неулыбчивым и немногословным.
– Называйте меня Клиффом, – представился он и, заказав капучино, сразу перешел к делу: – Алекс, мне сказали, вы желаете поработать?
– Да, – кивнул Успенский. – Я действительно хотел бы приносить какую-то пользу.
– Могу предложить вам интересную работу в одном живописном местечке на западном побережье Соединенных Штатов.
– Заманчиво, – оживился он. – Готов вас выслушать.
– Нам требуется научный руководитель вашего уровня в химическую лабораторию.
– Интересно. И каков же ее профиль?
– В недрах этого секретного предприятия ведутся исследования по созданию сложных газовых смесей, воздействующих на человеческий мозг.
– Воздействующих на человеческий мозг? Вы догадываетесь, что они из себя представляют?
– В общих чертах. А почему вы спрашиваете?
– Потому что ничего серьезного за несколько месяцев создать в данной области невозможно. Понимаете?
Клифф не спеша допил кофе, поставил чашку и спросил:
– Алекс, вы все еще надеетесь вернуться в Моршанский район Тамбовской области?
Услышав от почти незнакомого человека родные названия, Успенский опешил.
– Не удивляйтесь, Алекс – я ознакомлен с вашей биографией, – сказал американец и выудил из кармана пачку фотографий. – Взгляните…
Саша и Клифф молча наблюдали за российским доктором наук, судорожно перебиравшим фотоснимки развалин бывшей лаборатории.
– Съемка произведена девять дней назад. А вот это, – протянул он сложенную газету, – мне переслали из России четыре недели назад.
Развернув тонкий бумажный лист, Успенский узнал газету «Тамбовская жизнь», до событий 1991 года выходившую под названием «Тамбовская правда». Дата совпадала – номер и в самом деле вышел месяц назад.
– На второй странице, – уточнил Клиф.
На указанной странице взгляд выхватил звучный заголовок: «Ученого-химика довели до самоубийства».
Статью он пробежал за минуту. И еще столько же сидел с закрытыми глазами, переваривая свалившееся тяжелым камнем известие. А точнее, целых два.
Оказывается, его лабораторию закрыли, когда он лежал под ножами пластических хирургов в Гамбурге. Это стало первым ударом.
Вторым была трагическая смерть заместителя, доктора наук Курагина. Того Курагина, который вез его, окровавленного, по заснеженной дороге в Моршанск, который бегал в село за подмогой, а потом дежурил ночами у кровати…
Успенский бросил на стол газету, устало провел ладонями по лицу.
– Я не стану вас торопить, Алекс, – негромко напомнил о себе Клифф. – И все же постарайтесь не затягивать с ответом.
– Когда я должен приступить к работе?
– Смотря сколько времени вам понадобится на переезд.
– А как скажется новая работа на лечении моей дочери?
Американец улыбнулся:
– Вы поселитесь в прекрасном доме на берегу красивого озера. А одним из ваших соседей будет известный психотерапевт, имя которого вы наверняка слышали…
Глава первая
Увиденное и пережитое в первый час пребывания в «Ангаре» едва не сразило ее психику. Наверное, единственное, что сейчас могло бы отвлечь, успокоить, излечить, – это известие о немедленном возвращении на поверхность. Там обитают нормальные люди, которые защитили бы от происходящего на глубине кошмара.
А тем временем в центральном модуле что-то происходило. Сначала после долгой тишины из динамиков грянула торжественно-траурная симфония, от которой у Скобцевой похолодело в груди. Но это было только начало – через некоторое время за титановой перегородкой вдруг родился один непонятный звук, другой…
«Спасатели? – сверкнули в ее глазах искорки надежды. – Это спасатели пришли за мной сверху!..»
Однако скоро надежда сменилась ужасом: из центрального модуля донесся звериный рык.
Девушка побледнела и, развернувшись к выходу, подняла пистолет. Нащупав указательными пальцами большую спусковую скобу, она прошептала:
– Я убью всякого, кто откроет дверь…
Ожидание затянулось. Прошло не менее получаса, прежде чем Мария опустила затекшие руки. Пугающие звуки давно стихли, страх и напряжение понемногу отступили.
Соменкова так и сидела рядом, сцепив ладони на коленях и бездумно уставившись в одну точку. Похоже, ей требовалась серьезная медицинская помощь, пока же она напоминала слабоумную старушку, доживающую свой век в закрытой психиатрической клинике. От таких ни вреда, ни пользы. Им нужно совсем немного: покой, минимум пищи и столько же человеческого милосердия. А также своевременная инъекция сильнодействующего наркотика во время редких эмоциональных всплесков, выражающихся в истерике, буйстве, плаче…
Ни шагов, ни звериного рыка.
В установившейся тишине Мария ненадолго забылась в полудреме – сказывалась невыносимая усталость.
Очнуться заставил отрывистый звук.
Открыв глаза и мгновенно восстановив хронологию событий, она вновь нацелила пистолет на дверь. Просидев так несколько минут, девушка засомневалась: «А не почудилось ли? Немудрено после всех ужасов».
