советов, которые мы здесь приведем в сжатом виде: время не ждет, с начала романа не прошло и суток, а мы уже в пятнадцатой главе; сейчас не время подробно и тщательно выписывать диалоги. Наиболее важных советов было три, один относился к внутреннему миру, два — к поведению в мире внешнем. А именно:
I. Делай все, что захочешь.
II. Возобнови философские штудии и начни ходить в библиотеку.
III. Завтра, в воскресенье (дело было в субботу, вы могли бы об этом и сами догадаться), поезжай в гости к тете Аспазии, которая живет за городом, в Сент-Брюнильд-на-Опушке.
Что можно сказать о тете Аспазии? Она:
а) существует в действительности,
б) оглохла и не подходит к телефону.
Зачем к ней ехать? Затем, что это может оказаться полезным.
Вот так и получилось, что назавтра, в воскресенье, в середине дня Гортензия сидела в пригородном поезде, уносившем ее к тете Аспазии, в Сент-Брюнильд-на-Опушке. Но ей не суждено было попасть туда (знаю, о чем вы подумали, но вы ошибаетесь: Гортензию похитят не в этой главе, время еще не настало).
Когда накануне вечером, за десертом, она объявила: «Друг мой, завтра я еду к тете Аспазии», — муж ничего не сказал, но поднял брови, и на лице у него мелькнуло подозрение, как у Мотелло, когда тот подходит к миске и догадывается, что под лежащей сверху макрелью спрятаны овощи.
Поезд на Сент-Брюнильд-на-Опушке был сочетанием двухэтажной электрички и скоростного суперэкспресса. Гортензия заняла место в самом начале первого вагона, на втором этаже, откуда лучше виден пейзаж, открыла пластиковую сумку из барселонского книжного магазина (подарок Лори), достала третий том гегелевской «Науки логики» и «Стансы» Джорджо Агамбена (в оригинале, по-этрусски) и приготовилась отлично провести время.
Поезд выехал из Города между двумя рядами обшарпанных многоэтажек и двинулся через пригороды между двумя рядами многоэтажек, таких же обшарпанных, но пониже. За окном тянулись заброшенные заводы, мелькнула вывеска «Винтовые зацепления Дюрана», домики из грязного кирпича, сады и огороды, заваленные шлаком. Переехали реку, где на полуострове, под зловонными потоками нечистот, безмятежно росла спаржа. В вагоне сильно запахло жженой резиной. Пейзаж, одним словом.
Поезд остановился в Бекон-ла-Муйер. В купе вошел господин в черном и сел с другой стороны, ближе к коридору. Он достал из кармана книжечку в зеленой обложке издательства «Лоуб Классикал Лайбрэри». Книга была двуязычным изданием Секста Эмпирика, а господин — инспектором Арапедом. Арапед следил за Гортензией. А она ничего не замечала.
Через минуту в купе вошел молодой человек. Он сел напротив Гортензии.
Как известно, купе в скоростных пригородных электричках довольно узкие. Вы сели на диванчик и поставили ноги на пол, и если кто-нибудь сядет напротив и тоже поставит ноги на пол (то есть если он не безногий и не разлегся на диванчике вопреки правилам хорошего тона), то вам с ним будет очень трудно не прикасаться друг к другу ступнями, коленями и ляжками. Гортензия убедилась в этом очень быстро. Она не подняла глаза от книги, когда молодой человек вошел и уселся напротив: она увлеченно читала у Джорджо Агамбена описание «демона меланхолии», «полуденного демона», который дает вам увидеть в небе черное солнце и соблазняет вас дурманом отчаяния. Однако, почувствовав, что колени ее во что-то уперлись, она подняла глаза, и
она подняла глаза, и
прямо в глаза ей ударила молния.
В одном фильме Питера Гринуэя, который вы, конечно, видели, беседует компания англичан, и каждый рассказывает, как в него угодила молния, и как он выжил. Если бы Гринуэй был знаком с Гортензией, он, несомненно, включил бы ее в свою коллекцию. В ту минуту ей показалось, что она не выживет: сердце у нее бешено забилось, потом замерло, потом снова бешено забилось, мозг сделался жидким, как бараньи мозги под масляно-лимонным соусом, она ощутила жар и холод в таких местах, о которых я не должен упоминать, она встрепенулась, пошатнулась, задрожала. Это был удар молнии.
Более или менее уверившись в том, что она уцелела в неистовой буре чувств, она взглянула в окно, чтобы увидеть причину такого смятения; в окне отражался Красивый Молодой Человек, со странно знакомыми и в то же время какими-то неопределенными чертами лица. Магнит его глаз слегка отклонился, увлекая за собой взгляд Гортензии.
Все это происходило в полнейшей тишине. Слышно было только, как стучат колеса на стрелках. Поезд останавливался на станциях, опять трогался, одни пригородные домики сменялись другими, а колени Гортензии все теснее прижимались к коленям молодого человека, ее взгляды все теснее переплетались с его взглядами.
Поезд остановился в Сент-Брюнильд-на-Опушке. Поезд терпеливо ждал, пока Гортензия соберет волю в кулак, а книги — в пластиковую сумку, и сойдет на платформу, чтобы навестить тетю Аспазию. Гортензия не шелохнулась. Вздохнув, поезд тронул с места. Платформа станции проплыла у нас перед глазами:
Сент-Брюнильд-на-Опушке Сент-Брюнильд-на-Опушке Сент-Брюнильд-на-Опушке Сент-Брюнильд- на-Опушке Сент-Брюнильд-на-Опушке Сент-Брюнильд-на-Опушке, говорили панно на столбиках, они проносились все быстрее, и все труднее было их прочесть, а поезд, вздыхая, увеличивал скорость, чтобы уложиться в расписание.
— Вы пропустили станцию, мадемуазель, — вежливо заметил молодой человек.
Не веря своим ушам, Гортензия взглянула на него. Этот голос. Этот голос. Не может быть. Это был… Это был Морган (то есть, как мы знаем, князь Горманской). А он, словно догадавшись, что она сейчас произнесет его имя, приложил к губам указательный палец левой руки (вертикально), призывая к молчанию (надо сказать, у польдевцев этот жест имеет совсем другое значение, и Гортензия прекрасно знала об этом. Она покраснела).
— Может быть, имеет смысл сойти на следующей станции. Через тридцать семь минут будет поезд в обратную сторону.
Следующая станция была Сент-Габриэль-во-Ржи. Как и Сент-Брюнильд-на-Опушке, она примыкала к лесу, только с другой его стороны. Сойдя на платформу, Гортензия почувствовала слабость и головокружение, и Морган (то есть князь) предложил ей ненадолго зайти в кафе возле станции, чтобы восстановить силы. Арапеда в пределах видимости не было.
Они зашли в кафе возле станции и молча выпили по бокалу лимонада. Затем Морган предложил прогуляться в Сент-Брюнильд через лес, не спеша: от свежего воздуха ей станет лучше. Гортензия согласилась.
Лес был зеленый, густой и темный. Среди кустов вилась тропинка, уводившая в сторону Сент- Брюнильд. На краю леса была дощечка с надписью:
Они вошли в лес. Они молчали. Они держались за руки. Кругом росли цветочки — красные, белые, желтые, голубые. Гортензия нарвала цветов и воткнула себе в волосы, но они не хотели держаться. Ее сердце, чувства, мозг уже не были так возбуждены; они постепенно привыкали к новому повороту событий, невероятному, невозможному, и все же реальному.
Они вышли из леса. Они все еще молчали. Оказавшись в Сент-Брюнильд-на-Опушке, они не пошли к домику тети Аспазии. Они сели в поезд в сторону Города. И сошли в Бекон-ле-Муйер. У самой железной дороги стояло массивное здание почти без окон. На вывеске было написано: «Флобер-отель». Они вошли внутрь. Хозяйка, кривая на один глаз и косая на другой, дала им ключ от номера 37 и полотенце. Они поднялись на четвертый этаж. В комнате было только одно окно с грязными занавесками, выходившее на железную дорогу. Внизу в обе стороны проносились поезда.
— Раздевайся, — сказал Морган.
