Это фабричные марки князей Польдевских, которыми отмечены левые ягодицы всех князей. Улитки имеют символическое значение.
— Искать разгадку, как это делает инспектор Блоньяр.
Глава 22
В нескольких шагах от Святой Гудулы в северном направлении находится рынок Апельсиновых Младенцев. Это настоящий рынок, каких сейчас уже немного. Он располагается на собственной территории, обнесенной стенами. Входят туда с двух противоположных сторон, через ворота, над которыми угловатыми готическими буквами написано:
Этот рынок не загромождает улицу, не швыряет яблочные огрызки и салатные кочерыжки под колеса автомобилей, как другие рынки, которых я не назову.
Здесь есть торговки зеленью, торговки цветами, торговки неизвестно чем. Как в старое время, здесь слышатся зазывные голоса, благозвучностью напоминающие грегорианский хорал:
«Огурчики берем, хозяюшки!»
«Кому тыквы, спелые тыквы!»
«Не берите у меня, я даром отдаю!»
Подходя к воротам со стороны улицы Жюло, вы натыкаетесь на две шеренги зеленых колясок с орущими младенцами в оранжевых костюмчиках; за ними присматривают приезжие няни-студентки в форме клуба «Плейбой», стараясь удержать их поведение в рамках относительной благопристойности. Это подарок населению от муниципалитета. Замысел вот какой: прочитав над воротами название рынка и заглянув в путеводители и словари, дабы узнать, что оно означает, туристы должны увидеть перед собой наглядное пособие. Они читают: «Апельсиновые Младенцы» и понимают это как «Орэндж Бэбис», либо «Бимби ди колоре аранча», либо «Лимонософф закуски». И что они видят перед воротами? Апельсиновых младенцев, орущих в колясках. Так с помощью новейших достижений прикладной лингвистики и теории коммуникаций была отчасти решена проблема непереводимых названий, которая уменьшает нашу долю в общем объеме международной торговли.
Однако, какие бы там сказки ни рассказывали туристические агентства, к XIV-му веку восходит сам рынок, но отнюдь не его название. Когда-то это был скотный рынок. Здесь продавали коров, свиней, коз, но главным образом овец. Их пригоняли огромными гуртами, с которыми владелец не всегда мог справиться, и на тесном пространстве рынка возникала страшная неразбериха, клубилась пыль, раздавалась брань. Чтобы покончить с этим, было решено поставить у ворот погонщиков. Они должны были либо сдерживать, либо вести и направлять эти бесконечные стада — смотря по необходимости. Король издал указ, согласно которому погонщикам овец полагалось «быть в зеленом, а в бело-синем — их владельцам». В те времена повальной неграмотности все запоминали указ со слуха и потом повторяли: «…
Время перескочило от понедельника, дня похорон Бальбастра, к субботе, базарному дню. Лори и Гортензия идут на Рынок Апельсиновых Младенцев.
Лори удалось выпить чашку чая № 1 еще до одиннадцати часов благодаря Карлотте, которая принесла ей рогалики и «Газету». День сегодня солнечный, и Лори соглашается встать. А между тем у Мотелло разыгрался приступ ревности. Мотелло влюбился в этих рыжих дам, в чью жизнь ранее вошел по каким-то своим, скрытым причинам. Ему совсем не нравится, что Карлотта, в которую он влюблен, приносит Лори, которую он любит и на подушке которой лежит, рогалики и булочки. Он потягивается, требует свою долю, пытается спихнуть Карлотту с кровати, сбивает трубку с телефона (к телефону он испытывает лютую ревность) и в конце концов похищает у Лори часы и уносит их в хранилище трофеев. Теперь Лори не узнает, который час, она опоздает на встречу с Гортензией, и можно будет еще долго лежать рядом с ней на подушке. По этому поводу я замечу, что Александр Владимирович, бывший кот мадам Эсеб, в свое время любил рыжую кошку по имени Чуча (не знаю, зачем я сейчас напоминаю вам об этом: как-то вдруг в голову пришло. Ну и ладно, а то потом забуду…). Лори не торопится, она решает кроссворд в «Газете». Наконец она встает. Обиженный Мотелло удаляется на пианино и лежит там черным пятном на черном фоне.
Выйдя из дома, Лори могла бы свернуть налево, обогнуть дом по проулку, отделенному решеткой от сквера, попасть на улицу Отцов-Скоромников, а затем, дважды повернув опять-таки налево, попасть на Староархивную улицу, где на противоположной стороне перекрестка, у своего дома, под белой акацией ее ждет Гортензия. Но на ее пути возникло препятствие: собственники квартир, в припадке собственничества, повесили у входа в проулок запирающуюся калитку, дабы ни один не-собственник не смел ступить ногой на их заповедную территорию. Тем, кому проход был разрешен (к их числу относились и съемщики квартир), выдавался ключ. Лори, не питавшей особой любви к запирающимся калиткам, пришлось повернуть направо, потом еще раз направо, и еще раз направо, чтобы встретиться с Гортензией в условленном месте (к счастью, собственники еще не успели повесить калитку с другой стороны). Они пошли по Староархивной, потом свернули на улицу Жюло. Гортензия весело распевала старинную песенку, которой ее научил Морган:
— Этой песне меня научил Морган, — пояснила она.
Они зашли в кафе на углу: Лори надо было выпить две утренние чашки кофе. Гортензии принесли стакан холодного молока и тартинку, и Гортензия все рассказала. Лори не стала ее осуждать.
В то утро на рынке Апельсиновых Младенцев было особенно людно. Младенцы понапрасну надрывались в своей апельсиновой роще: все их няни собрались вокруг Тома Батлера, кумира Карлотты и харизматического лидера группы «Дью-Поун Дью-Вэл», который пришел за покупками. Он покупал салат и раздавал автографы. Ибо вопреки мнению Карлотты (введенной в заблуждение скверным переводом статьи из монакской газеты), студия группы «Дью-Поун Дью-Вэл» не была оборудована в старых манчестерских доках (вблизи которых Карлотта и Эжени — студия группы «Хай-Хай» якобы находилась там же — собирались случайно познакомиться с Томом Батлером и Мартенским). С недавних пор группа «Дью-Поун Дью-Вэл» записывала песни в Особняке Польдевских Послов, над помещением, где обжаривали кофе, и рядом с комнатой отца Синуля. Лори купила филе лосося на обед и две макрели для Мотелло. Еще она купила триста граммов соленого масла, моццареллы, овечьего сыру и деревенского хлеба. Затем подруги
