так только, чтобы посмеяться, во время их любовных игр в номере «Флобер-отеля». Откинувшись со вздохом облегчения на черные бархатные подушки кареты (а ей как будто говорили, что подушки будут красные), она прошептала:
— О, Морган…
— Что? — спросил он, словно не поняв собственного имени.
Она подумала, что это от волнения.
И все же чуточку удивилась. Ведь он всегда отличался необычайным хладнокровием. И был очень красноречив, особенно в минуты страсти. А сегодня он молчал; правда, руки его, напротив, были весьма разговорчивы, но прежде она не замечала за ними такой грубости и неловкости. Он просто не в себе, подумала она.
Карета остановилась. Перед тем как выйти, «Морган» (мы поставим кавычки, дабы не забывать, что это не настоящий Морган, а ужасный
С завязанными глазами Гортензия поднялась по лестнице, поддерживаемая «Морганом», который опять-таки был весьма неловок; раз или два она споткнулась и услышала нетерпеливое восклицание. Ей это не понравилось.
Войдя в комнату, она почувствовала нечто, похожее на запах конюшни. Комната была просторная, но из мебели в ней было только самое необходимое: кровать, умывальник, стул. На кровати были разбросаны подушки. Кровать и подушки отражались в огромном зеркале на потолке. Все это было ярких, кричащих цветов, простыни — из оранжево-розового шелка. На миг у нее возникло впечатление, что она находится в борделе (разумеется, в литературном борделе, знакомом нам по описаниям лучших авторов). И снова это показалось ей удивительным. Наверно, обстоятельства были действительно чрезвычайными, раз для нее не могли найти другого убежища, кроме этой странной комнаты. «Морган» вошел и закрыл за собой дверь. Наконец они остались одни.
Как отличить одно от другого, добро от зла, черное от белого, если они заключены в одинаковые оболочки, схожи на ощупь, а вокруг — серый сумеречный свет? Как распознать под внешним подобием абсолютную внутреннюю противоположность? Такова была проблема, с которой, сама того не зная, столкнулась Гортензия. И проблема эта с каждой минутой становилась все насущнее. Ничего не подозревающая Гортензия сама старалась приблизить роковой исход.
Она бросилась на кровать, и «Морган» столь же порывисто последовал за ней. Она хотела поскорее скрепить плотскими узами (хорошо сказано) их отныне неразрывный союз, изгладить воспоминание о своей ошибке, ошибке, которая обернулась разлукой. Он спешил тоже; пожалуй, даже слишком спешил. Он был очень возбужден, однако, вопреки их тогдашнему и теперешнему обыкновению, похоже, собирался обойтись без долгих поцелуев и ласк, которые составляли для Гортензии важнейшую часть их наслаждения друг другом. Смеясь, она дала себя раздеть и хотела оказать ему ту же услугу. Но он пожелал раздеться сам. И впервые у нее внутри прозвучал сигнал тревоги; однако, охваченная страстью, она не обратила на это внимания. Обнаженный, во всей своей красе (это был Красивый Молодой Человек), он лег рядом с ней. Еще минута — и они сольются воедино; увы, думаем мы, Гортензия погибла!
Нет!
Она сказала ему:
— Ты что, забыл наш уговор?
И в самом деле, он его забыл по той простой причине, что никогда не знал о нем. Он хотел, чтобы Гортензия и дальше оставалась в заблуждении, а следовательно, отдалась ему по своей воле (позже у него будет время рассеять это заблуждение и повести дело
Это был их неизменный любовный ритуал, без которого они не могли соединиться. Она наклонилась и
внезапно
перед ней, как молния,
как ослепительная молния, промелькнуло
мучительное видение, —
сон, приснившийся ей на странице 278
Вот улитка, вот усеивающие ее точки, — но
Вместо
она видела
Это был не Морган, это был Кманроигс. Она была в руках врага.
Что делать?
У нее было три секунды, чтобы принять решение.
Отпрянув, она со смехом сказала: «А теперь поймай меня!» — и сделала вид, будто убегает. Кманроигс устал ждать. Он набросился на нее, стараясь, впрочем, без лишней грубости, раздвинуть ее ноги так, чтобы они составили угол, благоприятствующий его намерениям (то есть от «пи» дробь три до «пи» дробь два радиан). И в эту минуту Гортензия легко, весело и непринужденно нанесла ему сильнейший удар коленом.
— Куда? — спросите вы.
Именно туда, куда вы подумали.
За три секунды, которые были в ее распоряжении, она отказалась от другого возможного варианта (мигрень), поскольку имела дело с безжалостным преступником. Оставался только удар коленом. И удар получился великолепный, достойный сборной Лезиньяна по регби в ее лучшие дни. Надо сказать, что ярость обуревала Гортензию даже больше, чем тревога за собственную участь. Это удвоило ее силы.
Кманроигс взревел от боли. Гортензия выразила сожаление и соболезнование; но теперь она была в безопасности, по крайней мере, до утра. Вряд ли он придет в себя раньше, чем через двенадцать часов.
Глава 33
Когда она проснулась, в комнате кроме нее никого не было. Она быстро осмотрелась. Комната была обита материей, и снаружи доносились лишь слабые звуки (похожие на перезвон колоколов). Свет исходил от единственной лампы. У нее не было ни малейшего представления ни где она находится, ни сколько у нее времени, чтобы предпринять что-либо; но судя по всему, времени было немного. Возможно, Кманроигс поверил, что его ударили нечаянно, возможно, у него возникли подозрения, но так или иначе, придя в себя, он поспешит довершить начатое, и как тогда ему помешать? Совершенно ясно, что он не остановится перед
