сейчас лучше нам остановиться, и мы увидим много необыкновенного и услышим много удивительного».
Не мог я ослушаться их совета и повиновался им. По пути мы увидели удивительные горы и скалы, на которых трудились мастера, затем большой базар и торговые ряды, после караван-сараи, потом деревню и деревенских тружеников, потом [дома] азнауров, потом тавадов, потом знатнейших из тавадов, потом приближенных царя и, наконец, царские мастерские, где выделывались оружие, ратные доспехи, головные уборы и мантии, достойные царя. Многие из предметов, здесь изготовляемых, неслыханные и необыкновенные по своему богатству, неведомы были государям других стран. Затем перед нами раскинулась необозримая для взора площадь, а за площадью стоял царский дворец.
Остановились мы возле царских ремесленников, увидели множество необыкновенных драгоценных камней, жемчуга, серебра и золота, дорогих тканей и парчи, расшитой золотом. Все это не могло удивить меня, видевшего многое и в других странах, но меня поразило, с каким искусством обрабатывали тамошние мастера драгоценные камни и жемчуга. И сказали мне мастера: «Вот ты хотел обойти весь город, но мы не дали тебе сделать это, ибо такие же богатства, какие ты сейчас видел, размещены и вокруг дворца. Как на царской площади, так и по всему городу мастера владеют более тонким искусством, чем мастера других стран, и с каждым днем изготовляют все более необыкновенные изделия. И никто не может без царской воли вынести из города ничего, даже стоящего один плури, если только сам царь ему не даст. И царь не покупает ничего у других и не берет с нас оброка, если не подносят ему по своей воле».
Царские визири и вельможи также имеют свои мастерские и караван-сараи. Товары, изготовленные в мастерских царских визирей, не разрешено покупать вельможам, у вельмож не могут ничего купить тавады, у тавадов — азнауры, у азнауров — служивые, у служивых — крестьяне.
И так каждому дано то, что ему положено, и нет никакого между ними раздора. Никто из них не может продать своих изделий, пока их не осмотрят царские прислужники. После того как они отберут изделия и товары для царских нужд, кто захочет, может забрать то, что ему положено.
Со времен юности царя Гостама здешние цари не восседают на одном и том же троне более двух дней. Также более двух дней не надевают одной и той же короны и не пользуются одним и тем же оружием. И как бы ни были драгоценны одежда и царские мантии, убранство дворца и столовая утварь, более одного дня никто не увидит их в царском дворце.
И потому в этом удивительном городе выделывается столько новых изделий, что чужестранцы не могут узнать царские палаты и самого царя.
Провел я там пять лет, побывал повсюду, видел много прекрасного и удивительного, из многого немногому обучился. Закончив обучение, стал я молить своего мастера: «Покажи мне царя и его порядки». Он мне сказал так: «А почему бы тебе самому не пойти в одежде и доспехах твоей страны?! Здесь много царевичей из других стран, а сыновьям знатных вельмож счету нет. Смешайся с ними, и покажись им, и прояви при этом все обычаи и нравы твоей страны. При дворе ты много раз увидишь царя, и тогда он тебя приметит. Я же отвести тебя не могу. Для этого тебе не надо делать никаких подношений. Кто хочет эту страну изучить и повидать царя, должен прийти так, [с пустыми руками]. Пеший должен смешаться с пешими, а вельможа — с конными вельможами и тогда показаться царю. Когда царь заметит кого-либо, то спросит: «Кто это?» Ему доложат, откуда он родом, сын ли царский, вельможа или простолюдин. Тогда царь прикажет оказать этому человеку достойные почести, и будет тот пребывать подле царя до тех пор, пока сам царь не скажет ему: «Вижу, тоскуешь ты по родине, можешь возвращаться домой!» Даже прожив здесь тысячу лет, никто не осмелится просить царя отпустить его на родину, а когда царь прикажет, должен много раз ответить отказом, но когда царь заметит, что он хочет уйти, он так щедро одарит его, что тот не сможет всего унести».
Услышав все это, я сильно огорчился и сказал: «Если, увидев, царь задержит меня, а после забудет, ведь и я не смогу просить его о возвращении на родину? Для чего мне все эти богатства, если я никогда не удостоюсь встречи с моими родителями?!»
Не захотел я смешиваться с царской свитой, нарядился по-здешнему и всюду следовал за царем, куда бы он ни направлялся: на охоту, на игрища или на пиршество. И выбирал я всегда такое место, откуда мог все видеть. Много раз видел я царя верхом на коне и восседающего на пирах, но никогда не видел дважды под ним одного и того же коня, а на нем одинаковой одежды или украшений. Не видел я дважды ничего одинакового, кроме воды, вина и хлеба. Понравился мне обычай царя: после того как он менял коня, одежду, оружие, трон, корону и утварь — все это в тот же день дарил он то одному, то другому, то третьему вельможе. Не видел я, чтобы царь одаривал бедного или нищего, ибо бедных и нищих в этом городе не было — все жили в довольстве и ни в чем не имели недостатка.
Тогда спросил я своего мастера, заклиная его сказать правду: «Скажи мне, какой царь завел здесь такие порядки, расскажи мне о нем». Он поклялся: «Всего не знаю, ибо не жил в то время, но слышал хвалу о том царе, никто не помнит человека на земле, подобного ему. И ныне хранится его изображение и завещание, писанное его рукой, где вся его жизнь от отроческих лет до кончины. Пойдем со мной, я покажу тебе его портрет, хранителю завещания надо дать выкуп, и он тебе его покажет».
Поблагодарил я его и сказал: «Только бы мне видеть все это, не пожалею я отдать по тысяче золотых за день!»
Улучил мастер время, когда царь уехал на охоту — на расстояние целого месяца пути. Увидел я на дверях царского дворца изображение всадника на черном коне, одетого с ног до головы в пурпурные царские одежды. Шапка и корона на нем и шпоры были из алого яхонта. Только лошадь была черная в алмазной сбруе.
Повели меня дальше. И на дверях трапезной я увидел портрет царя в белом. Он восседал на алмазном троне с алмазной короной на голове. Облачен он был в белые царские одежды. У его ног были разостланы белые скатерти с белой столовой утварью. Ни от кого я не слышал и никогда не видел ничего прекраснее этого! Дал я привратникам тысячу золотых и обещал дать еще две тысячи, если покажут мне завещание царя Гостама. Они ответили мне так: «Вынести эту грамоту из царских палат мы не можем, а тебя в опочивальню царя впустить не смеем». Тогда я сказал [привратнику] так: «Хочешь, втолкни меня в эту палату и запри там или вынеси эту книгу к дверям и садись рядом со мной, а если две тысячи золотых тебе мало, то я дам тебе три тысячи». Он сказал мне так: «Чести своего государя я продать не могу, но если это уж очень тебе необходимо, то садись здесь и читай, видимо, богу угодно прославить имя нашего царя и в чужих странах».
Усадил он меня и вынес книгу. Лежала она в жемчужной шкатулке, в окладе из красного яхонта. Отпер тот человек шкатулку и достал книгу, всю разукрашенную алмазами, затмевавшую дневной свет. […] На первой странице был изображен царь Гостам, сидел он с непокрытой головой, в свободных одеждах и писал. Клянусь, он и сейчас стоит у меня перед глазами, как вспомню, весь дрожу от любви к нему и говорю: «Хоть бы еще раз увидеть его, а после умереть! Только счастливцам довелось видеть это изображение!» Тот человек поклонился портрету и передал книгу мне для прочтения.
Было написано так: Был я сыном высокого царя, которого за его богатство и превосходство над всеми величали царем вселенной, не имел он равного себе на земле. И при таком богатстве и величии не было у него, кроме меня, ни сына, ни дочери. Не было у него других земных забот, кроме как холить, нежить и наряжать меня. Он ждал наступления следующего дня, чтобы еще богаче нарядить меня, доставить больше радости, придумать новые забавы и игры — с наступлением каждого дня он придумывал все новые и новые утехи.
Я не помню, чтобы когда-нибудь сидел я без венца и престола или дважды сидел на одном и том же коне. Один день не был похож на другой.
Пребывал я так в холе и неге, проводил время в охотах, пирах, играх, достойных рыцарских нравов и обычаев. Родители мои только о том и думали, чтобы найти Для меня достойную пару. Я же был далек от этих мыслей и просил их ни о чем не заботиться. Однажды в полдень, после игры в мяч, я спал в своей опочивальне. И привиделся мне удивительный сон, посланный, чтоб вначале огорчить меня и моих родителей, но впоследствии оказавшийся и для меня и для них весьма радостным. Приснилось мне, что в городе появилась необыкновенная газель, которую никто не мог ни убить, ни ранить. Вначале я, как был в архалуке, без шапки, необутый, схватил лук и стрелу и погнался за газелью. Спросонья я не смог подобрать место, откуда сподручнее было бы поразить ее стрелой. Газель, словно для того и явилась, сама побежала
