не могла понять, в чем дело.
Меж тем стали стекаться людские сонмы бесчисленные, вельможи и простолюдины. Подносили нам несравненные дары, принесли славное знамя царства… Стали все меня поздравлять, благословлять и просить править ими. Осыпали меня драгоценными камнями, которые холмами возвышались вокруг. Велел я трубить в трубы и бить в барабаны, подняли знамя.
Такой поднялся шум, что колдунья-кормилица прознала про нас, но напасть на меня не решалась из страха, что не пощажу я ее. Там же никого не оставалось, на ком она могла бы выместить свою злобу, прислала она гонца и с такими словами обратилась к Гулар: «Отчего развеяла ты по ветру все наши труды, разве я не желала тебе добра? Из-за тебя я ослепла и всю свою жизнь тебе посвятила. Твоя мать мне тебя завещала, ты же свершила дело, недостойное твоих родителей. Откуда знать пришельцу, каких почестей и славы ты достойна? Ты, не ценя себя, далась прямо ему в руки. Верю, слыхала я, что он великий царь, но, если даже с небес он спустился, не следовало тебе так поступать. Жемчуг потому ценится, что его трудно добыть. Ловец жемчуга должен претерпеть много бед на суше и на море. Но перл прячется в раковине и с места не двигается, пока не явится тот, кто обнаружит его и сумеет оценить. И тебе не следовало свое убежище покидать, лик свой солнечный показывать. Ты же оставила пустым свой престол и последовала за незнакомцем, прежде никогда не виданным. Но не твоя в том вина, заставила тебя так поступить та негодная женщина, твоя служанка. Если она останется с тобой, еще много вредного и недостойного заставит тебя совершить. Послушай меня, не следуй, как пленница, за первым встречным. Покажи ему сначала пещеру, которая служила тебе приютом, и скажи: «Если мое убежище было убрано столь роскошно, то каким должен быть мой дворец!» А после покажи ему все свое царство, вели кланяться ему вельможам, пусть опечатает твои сокровищницы. Пусть он царствует здесь, ибо жалко покидать такую богатую страну. А если остаться не пожелает, то хотя бы узнает о достоянии твоем, а там пусть делает что хочет».
Выслушали мы гонца и велели передать в ответ: «В случившемся ни мы не виновны, ни твоя воспитанница, на то была божья воля. Мы давно вместе, а она еще голоса не подала и лица своего не показала. Не совершили мы ничего недостойного, обидного для вас. У меня нет времени, чтобы всю эту страну обойти. Я оставляю царство тебе, правь, как прежде правила. Будь нам матерью, мы тебе будем детьми. Если мы не прибавим тебе богатств, то и не убавим их, ничего с собой не возьмем, твои слуги останутся при тебе. Мы теперь уходим, а после вернемся навестить тебя и сделаем, что тебе приятно».
Еще не раз посылали они к нам посредников, пытались нас заманить в ловушку, но у них ничего не вышло. Их вельможи не хотели нам вредить, бесновались колдуны, но ничего не могли поделать. Отдали мне все крепости и города, сокровищницы, ключи от казны. Снял я с сокровищниц старые печати, запечатал своей печаткой, отобрал достойную свиту, запасся едой и питьем и двинулся в путь. Посадил я солнце сияющее в драгоценный паланкин, и мы пошли под звуки труб и барабанов.
Спустились мы со скалы, и нашел я своего коня там же, где оставил. Обрадовался я, забрал его с собой. Вся свита дивилась его быстроте, доброй породе и ловкости. Велел я его выкупать, вычистить, облачить в драгоценную сбрую. Спросил у знающих людей: «Какой путь ближе — по морю или по суше?» Ответили они: «По суше путь дальний и трудный, а по морю — короткий».
Направился я к морю. Только сели мы на корабль, ударил мороз, пошел снег. Море заволновалось. Не знали мы, что это дело колдуньи-кормилицы. Три дня и три ночи пребывали мы в страхе, во мраке, не видели друг друга, но выстояли перед бурей, преодолели колдовские козни, и дальнейший путь был нам приятен.
Предупредил я своих родителей. Кто в силах описать их радость и ликование? Все вышли нам навстречу, а мастера говорили: вот для чего он велел яхонтовый паланкин сделать! Вынесли они паланкин из алого яхонта. Подобного никто не видывал под солнцем. И как только десница смертного могла так чисто отшлифовать камень и так его изукрасить! […]
Пошел я к своему солнцу и сказал: «Теперь скажи, в плохую ли страну я тебя привел? В моем царстве искусно обрабатывают драгоценные камни и изготовляют дивные украшения». Усадил я ее в яхонтовый паланкин, и понесли ее, осыпая рубинами и жемчугами. Я ехал за ней и каждый час менял коней, сбрую, плеть — на все более и более прекрасные. Каждому пришлому вельможе я дал по коню и доспехам, чтобы знали они мой обычай.
Остановились мы на отдых. Там ждал нас шатер, а в нем престол, лучше всех прежних, наутро опять сменил я одежды, оружие, столовую утварь: как можно к обеду подавать посуду, которая была в ужин, или на ужин подавать ту, что была в обед? Так мы шли, и дивились Гулар и ее приближенные моему богатству и величию.
Как встретился я с царем (отцом), сначала поднялся плач и стон, государь при виде меня словно обеспамятел. Он стиснул меня в объятиях, и из глаз его лились кровавые слезы. Глядя на него, заплакали, запричитали воины в обоих станах. Но вскоре царь очнулся, убедился в милости божьей, обласкал меня по-отцовски и приветил мою свиту: одних целовал в лицо, других обнимал.
Поднялось тут такое веселье, что, если бы описал я все, бумагу бы и чернила все извел и язык мой и рассудок не выдержали бы. Повели меня по богато украшенной дороге и проводили в царский дворец, посадили на высокий и неприступный трон, стали справлять пышную свадьбу.
Три месяца длилось свадебное торжество и пиршество. Потом государь дал мне свой скипетр и порфиру, посадил меня на царский престол, а сам низко поклонился, и все его придворные стали оказывать мне почести. Объявили меня царем, и целый год длились торжества по поводу моего воцарения, и не уставал я дарить сам и получать дары. Пиршество тянулось за пиршеством, и семь лет я не мог улучить времени, чтобы съездить на охоту, а по другим делам и вовсе не мог отлучиться, ибо прибывали все время от иноземных государей гонцы с подарками, все желали видеть меня, ибо далеко разнеслась слава о моем царстве. За это время господь послал мне трех сыновей, подобных солнцу, росли они, не зная ущерба в царском нраве. Освободился я однажды от всяких дел и решил два дня отдохнуть. Стали прощаться прибывшие со мной вельможи и попросили, чтобы поставил я у них царем своего старшего сына. Трудно мне было с ним расставаться, и порешил я так: «Пойду-ка я с ним вместе, погляжу на его владения». Отдохнул я немного и сказал светилу своему Гулар: «Пойду погляжу на твою страну, возьму с собой старшего сына, посажу его там царем. А также навещу город, который я освободил от дэва, пусть им правит второй мой сын. Ты не горюй, веселись и утешайся, а я скоро вернусь».
Услышав от меня такие речи, огорчилась Гулар, потекли из ее глаз горючие слезы. Тяжко ей было расставаться со мной и разлучаться с прекрасными сыновьями. Болело материнское сердце. Тут пришла как раз весть из того царства: «Престол и царство изнурили враги. Умерли те, кому вы доверили [страну], ежели хотите, приходите нами управлять».
Услышав о гибели колдуньи, развеселилась Гулар и сказала: «Я боялась той вещуньи, а так, конечно, не такая уж дурная страна та, чтобы ею поступаться!» Заторопился я, повелел вельможам снаряжаться в путь. Сели мы на коней и двинулись под развевающимися знаменами. По дороге мы охотились и пировали. Я показывал моим спутникам те непроходимые горы и овраги, где я разил дэвов и драконов. Дивились внемлющие мне и говорили: «Мы не встречали такого человека, который посмел бы сюда ступить ногой или видел бы птицу, сюда залетевшую, а от путников мы слыхали, что ночью они в путь не пускались, боясь сбиться с дороги и забрести в эти страшные края. Ни один герой, ни один царь со многими войсками не совершал того, что совершили вы, будучи несведущим и неопытным юношей».
Затем прибыли мы в Черный город, нас там ждали, глаз не спускали с дороги. Обрадовались они очень. Вышли мне навстречу толпы воинов и горожан, поднесли дары, тешили играми и охотой. Вошли мы в город, который был уже не тот, какой видел я прежде. Был украшен он прекраснее, чем рай, сады были усыпаны цветами, престол, венец и царские палаты убраны так, что ни я, ни кто другой не мог сказать, что это не хорошо. Царило вокруг ликование, осыпали нас столькими драгоценными камнями, что кони ступали по ним, как по булыжнику, дороги не было под ними видно. Вошли мы в царские палаты. Кто в силах описать их убранство и перечислить, какая посуда была на пиршестве!
Пробыли мы там целый месяц. Пировали и развлекались. Подносили мне многие дары, я сам щедро раздавал сокровища. Обучал я своих сыновей царским нравам и обычаям. Как заметил я, что усвоили они все мои наставления и поступки их безущербны, а подчас поступают они разумнее меня и даже поучают меня, сказал я себе: «Они не нуждаются более в опеке, отчего не благословлю их на царство, а сам не
