заснули. Заснули и вельможи и все придворные.
Вышла из воды морская колдунья, приглянулся ей царевич, она и утащила его. Когда проснулись приближенные, спохватились — а царевича нет! Одни бросились искать, другие отправились к царю, думая, что мальчик у отца. Находился там один разумный старец. Он, оказывается, сказал: «Здесь неподалеку дом визиря [Керага]. Может, он пожелал видеть своего воспитанника, не выдержал столь долгой разлуки и похитил его?» Прибыл он ко мне и, не найдя [пропавшего], побоялся докладывать государю до следующего утра. Ко мне он прибыл в ту же ночь и все сообщил. Я столько бил себя по голове, что окрасился своею кровью. После сел на коня и быстрее ветра поскакал во дворец. Приехал я как раз в то время, когда Джимшеду сообщили о пропаже сына и стоял там великий плач и крик. Предстал я перед царем с расцарапанным ликом, разорванным воротом, измазанный кровью, облитый слезами и только хотел упрекнуть его за то, что он меня от службы отстранил и потерял сына, как он вскочил и, не дав мне вымолвить ни слова, стал уличать меня в дьявольских кознях и в колдовстве: «Сначала ты ко мне пристал и оторвал меня от материнской груди, после вовлек в дьявольские сети и навлек на меня множество бед! Когда же ты не справился со мной и господь спас меня от твоего колдовства, за сына моего принялся. Я знаю, почему ты это сделал: хотел получить Алмазный город и, когда не достался он тебе, со зла ты дитя мое загубил!»
Застыл я на месте, пораженный, не мог собраться с мыслями. Царю отвечать не след даже смелому и заслуженному слуге, а я — какой я был слуга и что я мог сказать! Некоторое время я стоял ошеломленный. Когда же я немного пришел в себя и он тоже немного успокоился, я сказал ему так: «О том, как я предавал тебя и сколько вреда принес, ты знать не мог и другие судить не могут. Пусть рассудит нас бог, когда на страшном суде вместе предстанут перед ним государи и нищие. Тогда узнаешь, вредил ли я тебе и твоему сыну, хотел ли я без твоего согласия вкушать хлеб, желал ли я в ущерб тебе и себе на пользу получить город Алмазного змея. Теперь же я пойду, обойду и моря и сушу, буду до тех пор молить бога, пока он не услышит меня и не приведу к тебе твоего сына, как когда-то привел тебя к твоим родителям. Отныне пусть добром не поминают мое имя на земле, пусть свершится твоя воля, если ты увидишь меня среди твоих приближенных. Не нужны мне подаренный тобой город и твои сокровища! Если не разыщу царевича, пропаду, как и он, и тогда поступай как знаешь».
Отправился я в путь и взял с собой человека, который помнил, где это случилось. Показал он мне, где царевич уснул. Встал я на берегу моря и заплакал горючими слезами: «О бог всевидящий, ты знаешь все — и тайное и явное, рассуди нас с царем Джимшедом, не во вред ему, а в мое оправдание, чтоб не сгинули труды мои и служба моя, помоги мне найти того отрока. Ты сам знаешь, что, кроме тебя, нет у меня судьи и заступника, опровергни молву о моем колдовстве, помоги узнать, от чего пострадал царевич — от дэвов или каджей, человека или зверя. Помоги доставить сына к отцу и тем самым завершить мою верную службу вассала. Не надо мне патрона, кроме тебя, пока я жив, буду служить тебе и тебя славить».
Так я молился до полуночи и, утомленный слезами, упал без чувств, сморила меня дремота. Привиделось мне во сне, что стал надо мною мой конь Невезучий и говорит: «Не о себе я печалился, а о тебе, ибо знал, какие испытания тебе предстоят. Ведь я сказал тебе тогда же, чтобы ты сохранил мои внутренности, что они еще пригодятся тебе. Отчего не сохранил ты их?» Я отвечал: «Как справился я тогда с тем колдовством, с тех пор хожу ими опоясанный. Как я мог их потерять?!» Он сказал: «Тогда чего же ты печалишься! Когда вы ушли из города дэва и встретились с царицей каджей, вы не понесли урона. Все лесные, водяные и полевые каджи там собрались, а вы спаслись от них. Теперь, раз все мое при тебе, ни о чем не думай! Тогда же оттуда сюда переселилась одна колдунья. Живет она у моря, она-то и украла спящего царевича. Когда на берегу никого нет, она выводит его, играет с ним, растит как своего мужа, надеется оставить у себя навсегда. Вот уже пять дней скрывает она царевича. Как услышит человеческий голос, уводит царевича в море, держит его там. Встань, забрось в море, как сеть, мои кишки, и, где бы ни таилась та колдунья с царевичем, ты их вытащишь».
Как сказал он мне это будто наяву, я тотчас вскочил, проснулся. Огляделся по сторонам — вокруг ни коня, ни кого другого. Снял я с себя кишки Невезучего, крепко привязал к ним другой аркан, оба конца прикрепил к поясу, помянул господа и забросил в море, как забрасывают сеть. Пошла веревка ко дну и потянула меня за собой. Когда аркан стал короткий и тяжелый, потянул я с силой и вытащил на берег ту колдунью. Была она так крепко опутана, что высвободиться не могла, а на руках держала царевича. Увидев меня, он обрадовался и засмеялся, но от колдовства был он не в себе. Сначала я хотел его развязать, но потом решил, что если до сих пор он терпел, то и сегодня вытерпит, сел на коня и поспешил доставить их к царю.
На глазах у Джимшеда высвободил я царевича, а колдунью сжег в огне. Распрощался я с царем, сказав ему: «Меня ты счел неверным, а тех, кто сына твоего едва не погубил, благодарил за преданность. Ныне я ухожу и до судного дня не увижу твоего лица!»
После того Джимшед весьма сожалел о том, что зря потерял меня. Сам приходил ко мне, присылал многих посредников. Я же стоял на своем, не встречался с ним и ко двору не являлся. С того дня так и живу. Не оправился и царевич от колдовских чар. Исполнилось ему двадцать лет, но не было у него царского разума. Горюя о сыне, до времени постарел и ослабел Джимшед. Когда сын умер, он ненадолго пережил его. А нынешний царь много раз призывал меня к себе, но, горько проученный одним государем, чего я мог ожидать, служа другому! Сделал тогда он визирем моего сына и доверил ему воспитание своего.
Обрушились на меня все семь небес, прахом пошли все мои труды. Погибли все те, ради кого я живота своего не щадил, — и царь и царевич. Остался я один, скажи, сынок, пережившему все это к лицу ли радость?!
Эту историю поведал мне старый визирь. Тогда я тоже огорчился и, когда вернулся, даже отцу моему ничего не сказал, ибо расстроило бы его разорение того рода и то, что сгинули их труды. Вручил я ему множество прекрасных даров, привезенных оттуда, и рассказал о смене царей и знакомого ему визиря. Больше ничего не сказал я тогда. А теперь я вспомнил [все это], увидев ваше горе. Если не умерла мать Джимшеда и дождалась избавления его от колдовства, отчего ты убиваешься и не дождешься того, что уготовано тебе господом?!
Как закончил он, сказал третий брат Гурзи: «Вы повелители мои и патроны. Вы рассказали то, чему от других были наслышаны, а ныне внемлите и мне: поведаю я о том, что своими глазами видел и своими ушами слышал. Здесь присутствуют мои родители, спросите их, что делали они пятнадцать лет в разлуке со мной. А я расскажу о том, как терпели разлуку с сыном своим Хосро царь с царицей, лишь в старости дождавшиеся наследника, что делали они, пока он сражался с бесчисленными дэвами и колдунами. А ты, Русудан, слушай и старайся уподобиться нашим родителям. Если ты скажешь, что сын твой лучше меня и потому ты не можешь утешиться, то утверждать, что он лучше царевича Хосро, ты не станешь, потому поступай так, как поступали его родители». Отвечала Русудан: «О брат мой, огня моего ничем не затушить, блажен тот, кто, пережив бедствия, дождался радости! У меня же беда следует за бедой, и радости я не припомню! Расскажи хоть, как другие радовались, может, и я порадуюсь».
Начал Гурзи словами сладостными:
ГЛАВА 3. ЗДЕСЬ СКАЗ О ЖЕЛТОМ ГОРОДЕ, О ЦАРЕ НУШРЕВАНЕ И СЫНЕ ЕГО ХОСРО
Когда справили вашу свадьбу, родители ваши пребывали в печали, и мы, скрашивая им разлуку с вами, находились при них неотлучно. Мы по своей воле не пожелали никуда уйти, и господин, батюшка наш, ничего нам не приказывал. Тем временем из страны франков[45] было получено известие и письмо от короля: «Давно, мол, не имею вестей от тебя и весьма тревожусь, может, беда какая стряслась или мы чем не угодили тебе. Отчего покинул ты наш двор и ничего о себе не сообщаешь? Ныне же есть у меня одно дело к греческому царю, и, если ты сам не в силах пускаться в дальний путь, пришли ко мне одного из своих сыновей. Пусть он станет свидетелем моих деяний, будь они добрые или злые, и пусть расскажет тебе о них».
Приказал мне мой отец, и я пошел. Когда я пришел, доложили королю: «Прибыл Гурзи». Он знал меня и прежде, и встреча со мной была ему приятна. Тут же прислали за мной человека. Король принял меня с большим почетом, какого я не был достоин, оказал мне всяческие почести и не стал идти походом против
