возвращайся поскорее; приведи с собой и визиря, хватит ему столько времени дома отсиживаться».
Я отправился в путь. В трех агаджи от своего дворца встретил меня визирь, обласкал, как сына, справился о царе. Я доложил, что он благоденствует и желает его видеть. Направились мы ко дворцу. Вышли на площадь, вижу: идет навстречу нарядно одетый отрок, и никто его не сопровождает — видно для того, чтобы проверить, узнаю я его или нет. Когда он подошел ближе, я взглянул на него: лицо его цвело, как роза, грудь и плечи были подобны львиным, ростом он был со зрелого мужа, прыгал, как онагр. Сначала я удивился и не понял, кто он такой. Затем догадался, что это сын визиря. Я ничего не спросил, спешился, подошел к юноше и обнял его. Засмеялся визирь: «Что ты с коня соскочил? Чем тебе этот парень приглянулся?» Я ответил ему: «Я считаю, что брату следует приветствовать брата. А если это не он и так мне полюбился, придется тебе подарить его мне, не сыскать мне для царя лучшего дара». Визирю приятна была такая хвала из моих уст. Как вошли мы во дворец, велел он накрыть стол и усадил нас за пир.
В тот день мы предавались отдыху и веселью. С наступлением утра привел визирь своего сына, вложил его руку в мою и сказал так: «Сам знаешь, как знает мое родительское сердце, как обойдешься ты с ним». Я отвечал: «Всякое добро, какое в моих силах, я для него сделаю, чтобы было ему хорошо». — «Не делай только того, что приятно ему, — сказал визирь, — воспитывай и вразумляй его, как надлежит, именем его сам нареки».
Научил я его тому, что знал сам, и тому, что подобало ему тогда; лучше любого мудреца и разумного мужа усваивал он учение. Когда исполнился ему год, умел он петь, играть, шутить, складывать стихи. Семилетний или восьмилетний отрок не имел такой силы в руках и в коленях, как он.
В это время разнесся слух о беременности царицы. Поднялось великое веселье в Желтом городе и во всем царстве. Я предложил визирю: «Поедем, повидаем царя в его радости». Поблагодарил меня визирь за совет, мы отправились, а мальчика оставили дома. Как узнал царь о нашем прибытии, обрадовался и вышел на площадь встречать нас. Визирь сначала челобитием почтил царя, затем снял шапку и вознес богу хвалу за то, что дожил до этого дня и услышал радостное известие: «Не дай бог умереть до того, как увижу, царь, твоего сына». А я сказал так: «В добрый час я пришел сюда. Я твердо знаю, что родится у тебя такой сын, какого весь твой род и потомки и во сне не увидят». Мои речи и прежде были приятны царю, а нынешние — тем более. Взял он меня за руку и там же, на площади, усадил рядом с собой. Тотчас же велел накрыть стол и такой устроил пир, какого никогда прежде не устраивал. Расспрашивал царь о сыне визиря, я рассказывал, и он радовался его достоинствам.
Так мы провели тот день до самой ночи. Как настало утро, царю сообщили: «Прибыл посол от морского царя». Удивились все: «Зачем он пришел? Ведь нам с ними делить нечего. […] Может, прознали они, что царь ждет наследника, и хотят породниться?» Сел царь на престол, возложил венец на голову, велел привести посла. Вошел старый визирь и подвел посла к царю.
Посол сначала поклонился государю, потом подошел ближе и встал, опустив руки. Нушреван велел ему сесть, и посла усадили. Царь справился о здравии повелителя его, тот поблагодарил. И тогда приказал царь: «Изложи поручение твоего повелителя». Посол встал и доложил следующее. «Между мной и тобой есть Желтая скала, — так велел передать Нушревану царь Зорасп, — до сего дня ни тебе нет от нее пользы, ни мне, ни ты ею не владел, ни я. Ни крепость она и ни город, толку в ней нет, чтобы я воспользовался ею или ты, одна никчемная скала, и нет в ней никакого проку, и не стал бы я даже разговаривать с тобой о ней. Но ты и я — мы оба состарились и никогда ничем друг друга не обижали: ты не проходил у подножия этой скалы, и я также.
Теперь подрос мой сын Барзин, славный палаван. Мощью телесной он подобен слону, широкоплечий, высокогрудый, светлоликий. В гневе уподобляется он льву, мечом в бою не пользуется, и с булавой его не увидишь, зато не расстается он с луком и стрелой. Ловкостью своей он способен удивить мир, поглядишь на него и скажешь: «Такой облако с неба рукой снимет». Не думаю, чтобы крокодил в море мог сравниться с ним в силе. Кто осмелится с ним воевать, заранее должен себя оплакать. Как бурное море, так и его не удержать на месте, и не утолит его жажды поток звериной крови. Теперь я хочу, чтобы между нами не было никаких распрей. Если наш сын вдруг у Желтой скалы обнаружит зверя, хотя я не слыхал, чтобы там водился зверь, и пожелает поохотиться, не гневайтесь на него, не говорите, что это ваше, ибо из-за этого вспыхнет большая ссора между вами. И от этого желаю я предостеречь тебя».
Рассмеялся Нушреван, ударил в ладоши и велел передать морскому царю следующее: «Мне очень приятно, что у тебя вырос такой сын. Но ведь не нынче же это случилось. Я давно знал, что сын морского царя силен и отважен, но никогда не слышал, чтобы морской царь оспаривал у нас Желтую скалу. Если она ваша, отчего же до сей поры вы о ней не вспоминали и мои стада паслись там зимой и летом. Никогда я не слышал, чтобы в тех краях появлялись ваши люди. Если эта скала не наша, почему же наш город именуется Желтым городом? Хорошая ли плохая — та скала моя. Об этом нечего говорить и спорить, и ты, почтенный, напрасно побеспокоился».
Спросил я тогда царя Нушревана: «Обрадовать или запугать хочет нас морской царь силой Барзина? Если восхваляют они его, желая породниться с нами, то невесты у нас нет, чтобы за него выдать и Желтую скалу дать в приданое; а если их намерения враждебны, то силой своего сына им нас не запугать! Клянусь тобой, царь, сыну твоего визиря еще нет двух лет, но уже сегодня, я думаю, он превосходит Барзина. Может быть, в Морском царстве богатыри в диковинку и потому они дивятся Барзину, а в твоих владениях двух- трехлетние младенцы льва за хвост утащат. Что за негодное должно быть войско, чтобы не могло противостоять одному человеку! Сегодня зададим послам пир, а завтра пошлем ответ».
В тот день стало больше не о чем говорить, и сели пировать. А на другое утро вот какой ответ передал царь Нушреван: «До сего времени не знал я, что на ту скалу кто-то другой, кроме меня, имел право. Теперь, раз ты заговорил о ней, я тебе отвечаю: из-за этой скалы ни дружить с тобой, ни враждовать я не намерен. Скала — и скала. Россыпь на ней алмазная или пристанище дэвов и каджей — тебе и сыну твоему до нее нет дела! Если нет у меня сына и я добрый человек, это не значит, что я поступлюсь своими землями».
Отбыл тот человек и вскоре явился с дерзким наказом от самого Барзина: «С любезными речами обратился к тебе мой отец. Я о том не знал и сам не намерен вести с тобой дружелюбные беседы. Как приду в твои владения, будет видно — уступишь или нет. Я не стану тайно подбираться, подожду, сколько тебе угодно. Подготовься как следует, и, когда луна обновится единожды или дважды, жди моего прихода».
Как услышал такие дерзкие речи Нушреван, раздосадовался, но что он мог сказать! Он тоже передал ему вызов. Начали обе стороны готовиться. Жаловались воины царя Нушревана: «У нас нет богатыря, равного Барзину, как же нам быть?» Я говорил им: «Негоже вести себя так. Лучше каждый пусть позаботится о том, чтобы враг не видел вашей трусости. Ибо воин, однажды побитый врагом, ни на что больше не годен, я это по себе знаю».
Начали все искать оружие и весьма тревожились о том, где и как раздобыть его. Многие жители даже незнакомы были с боевым оружием, а не то что имели его! А у тех, кто сохранил его, оно давно заржавело и ни на что не годилось. Я доложил царю: «Вооружение ваших воинов и доблесть их таковы, что я предпочитаю не быть свидетелем предстоящей битвы, позвольте мне удалиться». Засмеялся царь: «Нас ты хочешь осрамить или сам трусишь?» Я отвечал: «Клянусь твоим солнцем, лучше вам не вступать в бой, иначе не уцелеет даже тот, кто потом расскажет о случившемся, ибо оружия у вас нет, а у кого есть, ни на что не годится». Тут царь воскликнул: «Разве у наших отцов и дедов не было оружия?» Приказал Нушреван открыть старые хранилища и вынести оружие. Оттуда вынесли столько превосходных доспехов, что глаза мои не видели больше и лучше. Спросил меня царь: «Нужно ли больше этого воину в битве?» Я сказал: «Более этого не надобно, но досадно, что воины не умеют им пользоваться». Велел мне царь снаряжать войско, а визирю приказал распределить оружие. Разделив оружие и коней, воины начали вооружаться и облачаться в доспехи. Мне приходилось учить самого царя и всех его людей, как надевать доспехи. Визирь и те, кто был постарше, были обучены ратному делу, но за долгие годы мира и покоя забыли его и они.
Обучив царя и все его войско, я стал проситься домой: «Поведай, какую службу я еще могу сослужить тебе, два года я нахожусь здесь и много дней не видел своих родителей и ничего о них не знаю. Отпусти меня теперь, а когда прикажешь, я вновь явлюсь».
Царь не позволил мне уйти, а тайный уход подобает лишь трусам. Как прошел еще один месяц, я доложил Нушревану: «Раз уж не отпустил ты меня, вымолвлю одно слово, а ты рассуди сам, как будет
