нашествием насекомых. Саранче преграждали путь всеми имеющимися средствами: рыли траншеи и закапывали саранчуков, обливали ядом, ставили на пути железные листы, но саранча находила лазейки и лезла на посевы.
Ратх Каюмов, как уполномоченный ЦК, перекочевывал из района в район, из аула в аул, организуя бригады из дехкан. На борьбу с саранчой мобилизовали все городское население республики, но рук все равно не хватало. Дехкане брались за лопаты с опаской. Нет, не байской расправы боялись они. Боялись кары аллаха. Муллы, игнорируя Советскую власть и начавшуюся повсеместно коллективизацию, проповедовали всюду: «Аллах напустил эту божью тварь! Как смеете вы противиться воле аллаха?!» Тысячи представителей Советской власти, выехавшие в села, взывали к беднякам: «Опомнитесь, люди! Саранча пожирает ваши же посевы, а вы ее щадите, как божью тварь! Не сидите, сложа руки в чайханах, не ждите пока не останется ни одного зеленого ростка! Объединяйтесь в колхозы! Только коллективной силой мы можем уничтожить саранчу!»
Коллективизация шла во всех округах республики.
Через неделю после нашествия саранчи Ратх приехал в Чарджуй, и сразу услышал от секретаря:
— Пусть товарищ секретарь ЦК не беспокоится. К концу года мы доложим ему о сплошной коллективизации. Так и скажите ему, когда вернетесь в Ашхабад.
— Молодец, Бабаораз, — похвалил Ратх. — Ценю вас за упорство и бескомпромиссность в делах. Настало время разделаться не только с саранчой, но и с кулачеством. Кулачье и их глашатаи, муллы, кричат всюду, что саранча — божья тварь, на ее крыльях молитвы аллаха. Но, я думаю, дехкане уже все поняли. Если аллах и напустил на них саранчу, то лишь для того, чтобы сказать — вот так, как эта саранча, пожирают все ваше богатство баи.
— Это точно подмечено, — согласился Бабаораз. — Так оно и есть. Баи это главная саранча. Надо построже с ними. И с дехканами тоже строгость нужна. Разве уговорами людей запишешь в колхоз? Только директивами. Пусть попробуют не выполнить директиву партии!
— Да, Бабаораз, всякое решение партии — наш закон, и мы его должны беспрекословно выполнять. Если закончите коллективизацию первыми, партия отметит ваши заслуги.
— Товарищ Каюмов, я стараюсь изо всех сил! — еще жарче заговорил Бабаораз. — Еще несколько дней, и мы покончим с саранчой. А к концу года добьем и кулаков.
— Все правильно, Бабаораз. Теперь давайте выедем в Сакар. Говорят, там самый тяжелый участок.
— Да, это так. А все от того, что Чары Пальванов проявляет ненужный либерализм. Я приказал закрыть во всех аулах чайханы, чтобы не бездельничали люди, а шли на борьбу с саранчой. Все подчинились: везде чайханы закрыты, только в Сакаре действуют. Чары обругал меня, когда я показал ему распоряжение окружкома.
— Да, это самодурство с его стороны, — насторожился Ратх.
Они сели на коней и поехали в Сакар. На окраине Чарджуя дорога потянулась между зеленых хлопковых полей, и Ратх порадовался, что сюда саранча не добралась: урожай будет хорошим. Бабаораз тоже думал об этом.
— Это благодаря четкости моего руководства, — сказал он с гордостью. — Такой урожай — редкость. Боюсь, Чары Пальванов меня подведет. Вы знаете этого человека?
— Знаю немножко, — отозвался Ратх. — Встречался с ним в Ашхабаде. Добрый, вообще-то, человек.
— Кто делает добро богатым, тот делает зло беднякам, — возразил Бабаораз. — Не так ли, товарищ Каюмов?
— Так, конечно, — согласился Ратх. — Доброта хороша, когда везде все спокойно, и люди в довольстве живут. А когда вот такая обстановка — тут только жесткая рука нужна. Как говорится, принцип — на принцип, идеология — на идеологию.
Часа через два всадники приехали в Сакар. Тут, действительно, обстановка далеко не рабочая. Магазин коопторга открыт — народу в нем полно. В чайхане еще больше. Две огромные тахты и на обоих идет чаепитие.
— Вот, посмотрите сами, — усмехнулся Бабаораз. — Будь моя воля, я за такой факт расстрелял бы Пальванова.
Ратх почувствовал, как все в нем закипает. Усилием воли он подавил в себе гнев. Подумал: «Гневом тут, конечно, не возьмешь. Вежливость прежде всего. Но Пальванова надо отстранить от должности ЧУСАРа!»
— Салам алейкум, уважаемые, — поздоровался Ратх, привязывая коня к резному столбу, на котором держался навес чайханы.
— Вассалам алейкум, — ответили ему нестройно сидящие. — Проходи, садись.
— Ты тоже, Бабаораз, присаживайся, — важно сказал толстяк в стеганом, несмотря на жару, халате. — Радость сегодня у нас. Жертву принесли аллаху: попросили, чтобы убрал саранчу.
— И что же ваш аллах — внял мольбам? — усмехнулся Ратх.
— Вы-то кто такой будете, уважаемый? — пыхтя, спросил толстяк.
— Я представитель ЦК — Каюмов.
— Товарищ Каюмов, — заговорил толстяк. — Десять дней люди гонялись за божьей тварью, ничего не ели и не пили. Дошло до того, что все упали, а саранча по ним дальше поползла. Я посмотрел на них, и слезы у меня из глаз потекли. Как же так, думаю! Где же аллах? Неужели он так сильно прогневался на правоверных, связавшихся с неверными русскими? Неужели аллах не может простить беднякам? Товарищ Каюмов, жалость к бедным людям заставила меня обратиться с молитвами к аллаху. Сегодня мы попросили его, чтобы он простил заблудших. Сегодня мы устроили день жертвоприношения аллаху. Я велел зарезать сто овец и накормить дехкан. Откушайте и вы в честь всемилостивого, всевышнего.
— Где Пальванов? — сухо спросил Ратх. — Садиться и угощаться мне с вами некогда. Простите, уважаемые, кто скажет, где Пальванов?
Сидящие неодобрительно зароптали.
— Пальванов там, — сердито сказал толстяк и махнул рукой в сторону. — С бедняками шурпу жрет. Иди туда к нему.
Ратх и Бабаораз вновь сели на коней и поскакали в поле.
Чары Пальванова отыскали в толпе грязных, измученных дехкан. Люди сидели с чашками около траншеи. Вокруг лежали несметные полчища дохлой саранчи, и ветерок, дующий из пустыни, шелестел жесткими крыльями «божьей твари».
— Вы Пальванов? — спросил Ратх, не узнав его: настолько он осунулся, оброс и изменился внешне.
— Да, дорогой Ратх, это я. Разве не узнал? — Он встал с земли и повел рукой. — Видите?
Ратх еще раз окинул взглядом бесконечное пространство сыпучих песков, на которых сплошным слоем лежала подохшая саранча.
— Чем вы ее? — поинтересовался Ратх. Он посмотрел на отупевших от усталости людей, на траншею в несколько километров, вырытую ими, но не увидел ни бочек с мышьяком, ни кулей со жмыхом. — Неужели голыми руками?
— Дорогой товарищ Каюмов, — устало сказал Чары-ага. — Мы ее встречали в этой длинной яме и закапывали, как могли. Мы уничтожили много саранчи. Но то, что мы уничтожили — только тысячная доля. Остальные девятьсот девяносто девять долей убил сам аллах. Он ее напустил на нас, он ее и убил.
Ратх натянуто улыбнулся и, видя, что Пальванов не шутит, рассмеялся. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Бабаораз, стоявший рядом, со стыдом заглянул в глаза Пальванову:
— Тебе не стыдно говорить глупые вещи? Ты же большевик!
— Я говорю — что видел, — отмахнулся Чары-ага, — А если не верите мне, то спросите у народа. Люди не соврут. Было так, уважаемые. Саранча ползла и ползла, а мы закапывали и закапывали ее. Люди начали падать от усталости, но конца полчищам саранчи не было видно. Тогда пришел Куванч-бай и обратился ко всем дехканам: «Люди, — говорит, — я принесу в жертву всевышнему сто овец и уговорю его, чтобы больше он не чинил вам зла и простил всех. Но поклянитесь и вы, что навсегда уйдете из колхозов и никогда не позаритесь на байское добро!» Конечно, я ему не поверил. Разве можно остановить саранчу
