он почувствовал знакомый и забытый взгляд, и вновь посмотрел на нее. Да, это была Лилия Аркадьевна: красивая, изящная, как прежде. Только лицо, губы и строгие глаза отмечены нежной добротой материнства. Иргизов, остановив на ней взгляд, замолчал, сильно смутился и поднял в знак приветствия руку. Она улыбнулась и кивнула ему. Он тотчас забыл о Чары-аге и всем своим существом перенесся в день, когда последний раз видел ее. Вспоминая о прошлом, он настолько ушел в себя, что следящие за ним Ратх и Тамара Яновна откровенно рассмеялись. Ратх позвал:
— Иргизов, пересаживайся к нам! Место есть — подвинемся.
Опомнившись, он наигранно громко отказался от такого предложения, мол, место тамады у штурвала пиршества, но с этой минуты, — сам ли забавлял публику или давал слово другому, — уже не упускал из виду Лилию Аркадьевну и все время помнил о ней.
Между тем свадьба интенсивно набирала заряд веселья. Шаг от сдержанной трезвости к непринужденности опьянения был сделан, и над двором Пальвановых, над столами стоял нестройный гам от сотен голосов. В гаме этом то и дело прорезался голос Иргизова, объявлявшего очередного оратора. Произнес тост майор Морозов — сказал, как из бедной деревенской Золушки Зина превратилась в городского врача, а Сердар из подпаска — в летчика. Сказал несколько теплых слов о Сердаре инструктор Осоавиахима Ратх Каюмов. Осмелев от выпитого, попросила слово Лилия Аркадьевна, чего Иргизов не ожидал. Она принялась, рассказывать о прекрасной семье Иргизовых, о том, что знает Зину и Сердара много лет. И то, что оба они нашли свое место в новой жизни, конечно же, заслуга тут прежде всего Иргизова. Произнося тост, Лилия Аркадьевна допускала небольшие паузы, подбирая слова для очередной фразы, давалось ей это непросто, и она против своей воли растерянно смотрела на Иргизова. Взгляд ее как бы говорил: «Да помоги же — я не знаю, что еще сказать!» И Иргизов подсказывал ей и про себя отмечал: «Она такая же, как и прежде». Он подумал: вероятно, надо пересесть к ней и поговорить, но тут Лилия Аркадьевна начала прощаться с Тамарой Яновной и Ратхом. Стараясь незаметно покинуть свадебное пиршество, она сначала отошла к дереву, затем направилась к центральной аллее городка. Иргизов следил за ней и, чем дальше она уходила, тем беспокойнее становилось у него на душе. Пользуясь тем, что в тамаде давно уже потребностей нет и всяк предоставлен себе, он вышел из-за стола и тоже направился в аллею.
— Лилия Аркадьевна! — окликнул он удалявшуюся женщину.
Она остановилась, повернулась к нему, и он увидел каким неподдельным нежным торжеством осветилось ее лицо. Она сделала усилие, чтобы подавить в себе эту слабость и, приняв шаловливо безразличный вид, сказала:
— Ах, Иргизов, прости меня… но мне некогда. Мама беспокоится, да и Шурочка, наверное, плачет.
— Лилия Аркадьевна, да я без всякого… Просто давно не виделись. Вы уходите, но мы даже не поговорили.
— О чем говорить, Иргизов? — У Лилии Аркадьевны насмешливо засияли глаза. — Надеюсь, ты не станешь упрекать меня, что я вышла замуж? — Она засмеялась, но увидев подбежавшего к Иргизову его сына, сделалась страже. — Сын у тебя мировой. Мы уже познакомились. Я была у тебя сегодня на Артиллерийской. Жену твою тоже видела. Нина Михайловна выглядит прекрасно. Проводи меня немного, думаю, там и без тамады обойдутся. Идем, Сереженька.
Лилия Аркадьевна взяла мальчугана за руку, с другой стороны зашел Иргизов.
— Вы мало изменились, — сказал он и добавил, подумав: — По крайней мере, внешне.
— Зато ты здорово изменился, — сказала она. — Возмужал и, самое главное, твоя актриса научила тебя говорить комплименты, чего не могла в свое время добиться я. В самом деле, ты стал элегантнее, предупредительней. Словом, то, о чем так пеклась я, сделала за меня другая. У тебя появились манеры ультрасовременного мужчины.
— Чепуха, Лилия Аркадьевна, я дрессировке не поддаюсь — это точно, — с некоторой обидой возразил он. — Если хотите знать, то и наша размолвка с вами произошла именно по той причине, что вы усердно старались сделать из меня современного мужчину.
— Боже, Иргизов, как ты поверхностно судишь обо мне до сих пор, — Лилия Аркадьевна усмехнулась. — А я-то думала, что ты догадываешься о моей любви к Чепурному… Я не могла жить, не думая о нем, он мне очень нравился. Я была рада, когда ты познакомился с Ручьевой! — Лилия Аркадьевна лгала — ей так хотелось насладиться победой, хотя бы ложной, над бывшим своим ухажером. Ей так хотелось возвыситься над той, которая вытеснила ее из сердца Иргизова. Лилия понимала, как фальшивы ее слова, смех и ненужная бравада своим счастьем. Но она делала это против своей воли. И способствовало ей выпитое вино. — Ох, Иргизов, Иргизов, актриса сумела перекроить тебя на свой лад. Впрочем, актрисы все одинаковые: ахи, вздохи и непостоянство. Удивляюсь, почему она не оставила тебя до сих пор?
Иргизова отрезвила эта откровенная насмешка.
— Лилия Аркадьевна, вы, как прежде, слишком строги и несправедливы, — сказал он, хмурясь. — Я согласен с вами: век театральной богемы еще не отжил. Но согласитесь со мной — новый современный, советский театр, уже заявил о себе во всю силу. И атмосфера в нем тоже новая — социалистическая. Нынешние артисты — дети пролетариев. И моя актриса не исключение. Вы же знаете — отец у нее был комбригом, партийцем. Взгляды у нее нашенские.
— Да, наверное, — мгновенно согласилась Лилия Аркадьевна и перестала смеяться. — Я ничего не имею против: любите друг друга… Но зачем ты меня догнал? Ты ведь хотел что-то сказать мне?
— Да ничего такого. Просто, откровенно говоря, я почему-то соскучился по вас. Захотелось поговорить, вспомнить о прошлом.
— Увы, прошлого не вернуть. — Лилия Аркадьевна грустно усмехнулась. — И вообще, мне непонятно, зачем ты вернулся в Ашхабад? Жили мы без тебя тут как-то лучше… Ну, ладно, я пошла, не надо больше провожать меня.
Лилия Аркадьевна торопливо чмокнула в щеку Сережку. Иргизов протянул ей руку, чтобы попрощаться, но она демонстративно передернула плечами. Он с досадой, недоумением и чувством виноватого мальчишки смотрел ей вслед и хмыкал, пока не услышал голос сына:
— Папа, пошли, уже темно!
V
Второго мая за городом, над зеленой предгорной равниной кружили аэропланы и раскрывались белые купола парашютов. Тысячи ашхабадцев, съехавшись на осоавиахимовский аэродром, расположившись прямо на траве, подстелив газеты и прикрываясь от жгучего солнца фуражками и белыми панамами, наблюдали за парашютистами. Здесь же, на обочине дороги стояли фаэтоны, несколько автобусов, паслись выпряженные лошади. Возле фанерного буфета чадили мангалы и пахло шашлыком. Шашлычники, поворачивая шомпола, раздували жар опахалами и кричали на напирающую толпу. Суета, перебранка, смех — сплошной гвалт, как на большом базаре.
Ратх еще вчера, на свадьбе, уговорил Иргизова и Морозова съездить за город — на прыжки. Условились встретиться на площади в два часа дня. В назначенное время Ратх с Юрой подъехали на осоавиахимовском автобусе к площади, где их поджидали Морозов и Иргизов с Сережкой, и вскоре были на аэродроме. Ратх провел сына и друзей к скамейкам, на которых сидели представители городской общественности, комсомола и свои — осоавиахимовцы. Два милиционера в снежно-белых гимнастерках, шлемах и перчатках прохаживались вдоль зоны, отделяющей зрителей от взлетно-посадочной полосы. Чуть дальше, за столиком сидел хронометражист и около него стояли авиаторы. Вся эта панорама сидящих на траве и нескольких скамейках людей, долгие приготовления к взлету и одиночные прыжки парашютистов не очень-то восхитила Морозова. Истинный лошадник, кавалерист, он вообще скептически смотрел на технику, а если заходила речь о технике военной, то непременно вступал в спор, защищая красную кавалерию.
— Ну-ну, посмотрим на твою гвардию, — заговорил он, усаживаясь на скамью и посмеиваясь, глядя на Ратха. — Что-то невелика, скажем прямо, у тебя воздушная сила. Два аэропланчика и небось с десяток
