Вероника Мойра Маклауд произнесла шепотом страстную благодарственную молитву. Стать женой даже самого худшего из мужей предпочтительнее участи бедной родственницы.
Ее величайшая надежда исполнилась. Она спасена.
— У тебя возникли с ним близкие отношения?
Вероника замерла. Затем медленно поднялась, приняла сидячее положение и увидела Аманду, стоявшую в дверном проеме.
— Ты, Аманда, сделала то, что собиралась.
Вероника терпеть не могла Аманду и, когда они оставались одни, отказывалась от притворства и фальшивого дружелюбия. В последние два года она пыталась всеми силами полюбить девушку или хотя бы найти почву для дружеских отношений. В Аманде было нечто такое, чего никто, кроме Вероники, не замечал, а именно некоторая особая жестокость, отталкивавшая ее настолько сильно, что она старалась избегать общества кузины.
Из всех ее кузин Аманда, вероятно, казалась самой хорошенькой со своими светлыми волосами с рыжеватым отливом и зелеными глазами, острыми, как льдинки. Черты ее лица были красивыми, и хотя она была ниже ростом, чем Вероника, и с более пышной фигурой, вне всякого сомнения, Аманда представляла собой образец женской красоты. А Вероника во всех отношениях являлась и внешне и внутренне прямой противоположностью кузине.
С того момента как Вероника переехала в дом родственников, Аманда делала все возможное, чтобы испортить ей жизнь. Домочадцы считали Аманду доброй, благородной и искренне озабоченной благополучием шотландской кузины. И она и Аманда понимали, что их расположение друг к другу показное.
— Ведь это ты сообщила обо мне дяде Бертрану?
— А ты бы хотела, чтобы я солгала ради тебя, кузина? — спросила Аманда. — Я должна была это сделать. Особенно потому, что беспокоилась о тебе. Почему ты ушла из дома ночью?
— Ты могла бы спросить об этом меня, прежде чем наушничать отцу, — ответила Вероника.
— Долг моего отца — заботиться о тебе, Вероника, потому что у тебя больше нет никого из родных.
Об этом Аманда твердила каждый день. По ее мнению, Бог не должен был позволить кузине ни на минуту забыть о том, что она сирота.
До нынешнего утра Вероника была обречена сидеть в углу и всю оставшуюся жизнь оставаться тенью, ненавязчивой, еле заметной фигурой, о которой люди мимоходом замечали бы: «Ах, она? Это Вероника. Не обращайте на нее внимания. У нее, бедняжки, никого нет, кроме нас».
Однако вместо наказания за глупость она обрела мужа.
Аманда вошла в комнату, закрыла за собой дверь и села на скамейку под окном.
— Ты так и не ответила. Вы уже были близки?
— Неужели я не заслужила того, чтобы ты оставила меня в покое, Аманда?
Аманда разразилась веселым смехом:
— Иногда, кузина, я думаю, что мы с тобой единственные полностью понимаем друг друга. Я не нуждаюсь в том, чтобы окружать себя ореолом таинственности, и ты можешь говорить со мной совершенно откровенно и свободно.
Вероника не ответила. Бывая с Амандой, она предпочитала воздерживаться от разговоров и не реагировать на каждую ее колкость.
Аманда повернулась к ней с улыбкой, столь очаровательной, что и Вероника могла бы поверить в ее искренность, если бы не выражение глаз кузины.
Аманда выставила носок туфли из-под юбки и теперь изучала ее.
— Я истратила все карманные деньги, — сказала она. — Все до пенни.
— Тебе следует обращаться с деньгами более бережно, — ответила Вероника.
— Думаю, ты права, кузина, и, если бы ко мне в руки попало еще немного денег, чтобы дожить до выдачи карманных в следующем месяце, я была бы всецело на твоей стороне. В конце концов, тебя не стали бы так строго наказывать. Ты ведь знаешь, что отец прислушивается к моим словам.
Вероника слишком хорошо это знала.
— Ты повела себя крайне глупо, Вероника, — сказала ее кузина, садясь с ней рядом и глядя на нее с кошачьей улыбкой.
Вероника закрыла глаза, чувствуя приближение состояния, предшествовавшего проявлению ее «дара». Сначала ее омыла волна тепла, наплыв эмоций, исходящих от другого существа.
Когда они исходили от Аманды, Вероника различала не одну, а целый их букет. Все вместе они образовывали нечто прозрачное, сродни недожаренной рыбе. Примерно так, как если бы кузина еще не решила, как Веронику уязвить, склонна ли она к добру или злу. Сейчас Аманда как будто слегка забавлялась, была несколько возбуждена, но все ее чувства пронизывал гнев.
Вероника открыла глаза и посмотрела на кузину:
— Почему ты меня невзлюбила, Аманда?
За несколько секунд, пока она смотрела на Аманду, лицо ее собеседницы изменилось. Сначала с него исчезло веселье, на смену которому пришла настороженность, а это можно было редко наблюдать на лице ее кузины.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты невзлюбила меня с самого начала, с первого дня. Почему?
Пока Аманда оглядывала комнату, лицо ее обретало жесткое выражение. И теперь она даже не казалась хорошенькой.
— Если бы не ты, эта комната принадлежала бы мне. Она больше остальных и самая солнечная. Так нет, лучшую комнату надо было отдать Веронике.
— Неужели из-за комнаты? — спросила Вероника, не в силах этому поверить. — Ты невзлюбила меня из-за комнаты? Почему же ты ничего не сказала? Я бы с радостью поменялась с тобой комнатами.
Аманда смотрела на нее злыми прищуренными глазами:
— Никто бы этого не допустил. Все всё делали для бедной маленькой осиротевшей Вероники.
Неужели? Она этого не замечала.
— Если бы не ты, у меня было бы больше карманных денег.
Впервые с момента, как Аманда ступила в комнату, Веронике стало весело.
— Но не можешь же ты винить меня, кузина, в своей расточительности.
— До того как ты здесь появилась, у меня всегда было достаточно карманных денег. А теперь отец выкраивает часть их для тебя.
Аманда встала и направилась к двери.
— Знаю, тебе сейчас грустно, — сказала она самым нежным голоском. — Предоставлю тебе несколько часов поразмышлять над этим. Ты очень расстроила отца. Я могу облегчить твою жизнь.
Вероника улыбнулась.
— Мне не понадобится твоя помощь, — сказала она. — Видишь ли, я выхожу замуж. И да, у меня была с ним восхитительная близость, Аманда. Целую ночь много часов подряд мы наслаждались скандальной, необузданной, восхитительной страстью.
И Вероника с улыбкой захлопнула дверь перед носом Аманды.
Два года она ждала этой минуты.
Глава 5
Монтгомери уставился на кипу бумаг, переданных ему поверенным:
— Все это?
— Да, ваша милость. Теперь ваша претензия признана палатой лордов, и вам придется подписать множество документов.
— А когда я с этим покончу, вы сможете отправиться домой. Это так, Эдмунд?
Его поверенный Эдмунд Керр в ответ только слабо улыбнулся.
Керр был примерно одного с ним возраста — не мальчик, но и не старец, впадающий в маразм. И это
