последовать в дом за Эдмундом.
Его удивил ветер. Слыша его шелест в деревьях, Монтгомери был готов поверить, что дом и земля приветствуют его на родном гэльском языке.
Он немного научился ему от деда, но знал недостаточно хорошо, чтобы говорить на нем свободно, без подсказки. Однако птичьи голоса вплелись в воспоминания о Виргинии, как и вид парящих над головой орлов. Как он вдруг понял, это тоже было одной из граней его дома. Его дед назвал дом в Виргинии в честь орлов, гнездящихся в Шотландии[4].
Овальная лестница тянулась через все три этажа. Она была широкой, величественной и покрыта изумрудного цвета сукном. На верхней площадке коринфские колонны образовывали овал. Каждая была высотой в этаж. Вид с первого этажа, как и сверху, являл собой фигуру витиеватого эллипса.
— Овальная лестница, ваша милость, — сказал Эдмунд. — Спроектирована самим Робертом Адамом в прошлом веке. Ведет в комнаты для слуг. Хотите пройти да?
Монтгомери покачал головой.
— Думаю, моя жена и я предпочтем осмотреть комнаты для членов семьи, — ответил он, направляясь в левое крыло. — Они ведь там? Да?
— Да, ваша милость, — ответил Эдмунд, и выглядел при этом смущенным.
— Второй этаж, — продолжал Монтгомери, проверяя себя, — Первая дверь ведет в парадную спальню. А дальше находятся несколько спален поменьше и гардеробные и, наконец, хозяйская спальня.
— Парадную спальню превратили в спальню его милости, — сказал Эдмунд. — Примерно лет двенадцать назад.
Поверенный заколебался.
— Вы здесь бывали, ваша милость?
— Нет, — ответил он.
— И все же знаете расположение комнат.
Монтгомери только кивнул. Его дед не мог знать обо всех переменах, но все остальное в Гленигле повторяло Донкастер-Холл.
— Я слышал об этом доме, — сказал он, и, по-видимому, его ответ успокоил Эдмунда.
Монтгомери посмотрел на Веронику, ответившую ему внимательным взглядом. Ее ему обмануть не удалось. Ему требовалось время, чтобы понять, что он видел, прежде чем обсуждать это с кем-нибудь.
Магнус был шотландцем, шотландцем до мозга костей, но он покинул Шотландское нагорье с тяжестью в сердце и горьким вкусом во рту.
— Эта земля не могла нас прокормить, Монтгомери. Даже со всеми нашими овцами. И потому я их не завожу на нашей новой земле.
Магнус погладил его по голове, растрепав волосы.
— Вот почему я завел здесь, в Америке, славную шотландскую семью, мальчик. Воспитал мужчин, оставшихся горцами в своем сердце.
Его дед умер еще до войны, до того как увидел свою семью распавшейся надвое. Он был погребен на церковном кладбище возле дороги, так и не узнав, что случилось с Глениглом.
А теперь Магнус Фэрфакс был здесь, во всяком случае, здесь был его дух, столь же склонный к общению, как духи Алисдэра, Джеймса и Кэролайн. Гленигл был здесь, будто воспрянул из небытия, из здешней земли, чтобы приветствовать его в Шотландии.
— Слуги хотели бы приветствовать вас, ваша милость, — сказал Эдмунд. — Они собрались в Круглой гостиной, ваша милость.
Последнее, чего бы хотел Монтгомери, — это разыгрывать лорда Фэрфакса, но сделал знак Эдмунду, указав на другое крыло дома.
Он посмотрел на Веронику. Она не выпустила его руки и, когда они повернули к другому крылу, сжала ее, демонстрируя свою поддержку.
Потолок Круглой гостиной украшали фестоны и затейливая резьба, которую дополняли лепные ленты, спускавшиеся из расположенного в центре потолка букета в каждый угол, где эту ленту поддерживал пухленький херувим с ямочками на щеках. Монтгомери испытал чувство благодарности, оттого что господствовавшая в Лондоне мания украшать интерьеры домов алыми драпировками с бахромой не достигла Шотландии. Вместо этого стены были обиты бледно-зеленой тканью, а золоченая мебель расставлена таким образом, что гости могли свободно подходить к окнам или к двери, ведущей налево, и через нее выходить на террасу. Три софы в комплекте с необходимым количеством столов и ламп были расставлены перед массивным каменным белым камином.
Весь штат прислуги Донкастер-Холла выстроился в шеренгу от окон до двери. Их число впечатляло. Это были и низкорослые, и высокие, коренастые и стройные мужчины и женщины, одетые в бледно-голубые и белые униформы, — должно быть, цвета Фэрфаксов. У всех слуг, и женщин и Мужчины, было одинаковое выражение лица — искренней доброжелательности.
Монтгомери заставил себя улыбнуться и приветствовать каждого из слуг, кивнув Эдмунду, чтобы тот представил их. Мажордом Рэлстон был пожилым мужчиной с широкими плечами, которые он держал неподвижно, и завидной седой шевелюрой, столь же неподатливой, как львиная грива. Миссис Броуди, домоправительница, представила, в свою очередь, остальных слуг, от кухарки до садовников. Он услышал, как Вероника бормочет слова приветствия, и был рад, что она, как оказалось, имеет представление о таких мелочах.
Никогда еще Вероника не чувствовала ни в ком такой обжигающей боли.
Скорбь, отчаяние и тоска волнами исходили от Монтгомери. Даже без своего «дара» она замечала страдание в его взгляде.
Она крепче сжала его руку, чтобы дать ему понять, что он не одинок.
Вероника была готова помочь любым способом, только чтобы изгнать это выражение из его глаз и смягчить черты застывшего лица.
Монтгомери приветствовал слуг вежливо, но холодновато. И теплота в выражении их лиц сменилась легкой настороженностью. Их глаза говорили: вот господин, который не будет таким уж благожелательным. Он не будет так заботиться о нашем благе, как десятый лорд Фэрфакс-Донкастер.
Вероника попыталась загладить его холодность теплотой своей улыбки и добрыми словами, но гораздо больше была озабочена неподатливостью руки, которую сжимала, и железным самообладанием, которое, как она подозревала, было выстрадано тяжкими испытаниями.
Когда церемония была окончена, слуги все еще стояли в ожидании, должно быть, речи Монтгомери. Этот человек уже час назад должен был ее произнести, но, похоже, был не в силах отринуть охватившую его боль, чтобы совершить такое усилие.
Однако Монтгомери удивил ее: он подошел к окнам, потом повернулся к собравшимся людям.
— Благодарю вас за то, что вы оказали такой прием моей жене и мне, — сказал Монтгомери, посмотрев на Веронику.
В ответ она улыбнулась, и это была именно такая реакция в настоящей ситуации, какая требовалась.
К счастью, она удостоилась многих откровений тети Лилли о том, как следует себя вести графским дочерям. При некотором везении Вероника могла использовать эти уроки, распространив правила поведения и на жен лордов.
— Я рассчитываю на наше длительное сотрудничество в грядущие месяцы, — сказал Монтгомери.
Слуги заулыбались и закивали, но Вероника заметила нечто большее, чем смущенные взгляды. Почему Монтгомери сказал «месяцы», а не годы?
Неужели он все-таки собирается вернуться в Америку? Она попыталась отделаться от этой мысли и продолжала упорно улыбаться, пока он шел рядом с ней и мистером Керром.
— Не показать ли вам хозяйские комнаты, леди Фэрфакс? — спросила домоправительница.
Вероника замедлила шаг, стараясь приспособиться к походке пожилой женщины. И тут же потеряла Монтгомери из виду.
Миссис Броуди была пожилой дамой и обладала уверенностью человека, знающего, что выполняет свою работу хорошо. Волосы у нее были почти серебряными и уложены короной на темени. Это сооружение
