На холмах выпадет снег, а потом их скует мороз. За зимой медленно и вкрадчиво последует весна и застигнет зиму врасплох. Воздух станет теплее, появятся зеленые ростки и листья.
Такой была Шотландия, ее родной дом. И этот дом тоже мог бы стать для нее родным.
Во время редких семейных поездок в Инвернесс с большой дороги Вероника видела Донкастер-Холл. И бывала заинтригована видом этого огромного, раскинувшегося на два крыла дома, казавшегося ей невыносимо одиноким.
И все же как только она ступила в Донкастер-Холл, почувствовала его дружелюбную атмосферу, будто он был именно тем местом во всей Шотландии, где ей следовало жить.
Как ни удивительно, но Веронике предстояло стать хозяйкой и хранительницей Донкастер-Холла. Из бедной родственницы она превратилась в жену сложного таинственного человека, обладавшего таким замечательным домом. Она всегда была любопытной, на особенное любопытство возбуждал в ней Монтгомери Фэрфакс.
Глава 13
Монтгомери направился к двери холла под первой, высоко парящей под потолком аркой овальной лестницы. Эдмунд следовал за ним. Если Монтгомери был прав, библиотека помещалась в конце коридора, и окна ее выходили на сады, спускавшиеся террасами.
Монтгомери улыбнулся и вошел в комнату с глубоко утопленными в стенах стрельчатыми окнами и украшенным резьбой потолком. Возле стен от потолка до пола возвышались книжные шкафы, и на каждой полке теснились книги в потертых переплетах. Потолок украшали лепные медальоны, а мрамор каминной полки — резные свитки.
Комната была почти такой же, как та, которую он знал так хорошо.
Письменный стол несколько отличался: он был древнее и больше. Его поверхность красного дерева была в царапинах — следах многолетней службы.
Промокательная бумага пестрела пятнами чернил. Масляная лампа стояла на уголке стола, рядом с серебряной подставкой для перьев и серебряной чернильницей, и оба предмета покрылись паутиной.
Монтгомери обернулся, опираясь спиной о столешницу, сложил руки на груди и посмотрел на Эдмунда.
— Мой дед знавал это место.
— Вполне возможно, что его нанимали сюда на работу, ваша милость.
Монтгомери оперся спиной о стол и принялся внимательно разглядывать Эдмунда.
— Поясните!
— Десятый лорд Фэрфакс был очень добр к многочисленным членам семьи, сэр, — сказал Эдмунд смущенно. — Он оплачивал их образование. И отец его слыл таким же щедрым. Вполне возможно, что ваш дед работал на девятого лорда до того, как эмигрировал в Америку. И вполне вероятно, что девятый лорд оплатил ему путь туда.
Если это являлось правдой, то тогда достижения его деда были еще удивительнее. Не прошло и двадцати лет после переезда в Америку, как Магнус Фэрфакс построил Гленигл.
— А что случилось с семьей десятого лорда Фэрфакса? Я знаю, его дети скончались раньше его, а что стало с его женой?
— К несчастью, ваша милость, леди сильно хворала после смерти своих детей. Она умерла на десять лет раньше лорда.
— Так он жил здесь один?
Эдмунд кивнул:
— Много лет.
— Вы долго работали на него?
— С тех пор как окончил школу, — сказал Эдмунд. — Не желаете ли посмотреть амбарные книги прямо сейчас, ваша милость?
— Нет, не сейчас. Чуть позже, — ответил Монтгомери, отворачиваясь к окну и тем самым давая понять, что отпускает Эдмунда.
К счастью, поверенный оказался сметливым и понял намек.
Оставшись в одиночестве, Монтгомери обошел вокруг письменного стола и сел. Что, черт возьми, он должен делать?
Уж, разумеется, не сидеть здесь, любуясь своими владениями.
Ему бы следовало испытывать чувство гордости за то, что он вернулся в Шотландию и теперь обладал титулом, о котором Магнус не дерзнул бы и мечтать. А вместо этого чувствовал только печаль за мальчика, так любившего это место, что он решился построить его точную копию в далекой стране.
Постояв, Монтгомери выскользнул из библиотеки, спустился по черной лестнице, которая оказалась точно такой, какую он ожидал увидеть, и вышел из Донкастер-Холла.
— Думаю, нам следует навестить бедную Веронику при первой же возможности, — говорила Аманда, принимая от матери пакеты с покупками.
Графиня Конли не стремилась обременять себя приобретениями. Зато Аманда любила эти выходы с матерью. Это был один из немногих случаев, когда они оставались наедине. В остальные моменты кто- нибудь из сестер или братьев непременно увязывался за ними и слушал их разговоры.
— Ты не купила нитки для вышивания, Аманда, — сказала ее мать, делая знак кучеру.
Он продвинулся вперед на дюйм, потому что лондонская улица была запружена народом и экипажами, а мать Аманды направлялась к обочине тротуара, предоставив дочери следовать за ней.
— Я передумала, — сказала та.
От ее ежеквартальной дотации осталось всего несколько монет, а до следующей выдачи было два месяца. Ее родители рассчитывали, что она будет тратить свои деньги на вещи, которые она скорее хотела бы иметь, чем нуждалась бы в них. Понимали ли они, как дороги новые перчатки? А уж духи от Флорис просто были не по карману.
Ее мать бросила на нее взгляд искоса.
— Ты забыла, дорогая Аманда, что Вероника — новобрачная? Было бы просто бестактно врываться к ней в первые недели брака.
— Ну, в обычных обстоятельствах я бы этого не предлагала, — ответила дочь, в свою очередь, передавая покупки горничной. — Если бы мы были хорошо знакомы с Монтгомери, другое дело, но ведь он американец. Он для нас чужой, да и для Вероники ненамного ближе.
Аманда позволила своему голосу упасть до вздоха, на что ее мать ответила новым взглядом искоса.
— Они поженились благодаря скандалу, матушка. И как бы ни было неуместно, я считаю разумным убедиться лично в том, что Монтгомери — хороший муж.
Аманда молитвенным жестом сжала руки:
— Поспешный брак влечет за собой разочарование и раскаяние.
— Если это и так, — сказала ее мать, опережая ее и садясь в карету, — то почему ты так стремишься посетить Веронику?
Аманда почувствовала, как в желудке у нее запорхали бабочки, и это ощущение слишком походило на страх, чтобы быть приятным.
— Я должна принимать во внимание свою репутацию, матушка. Если Вероника совершит что-нибудь, грозящее репутации нашей семьи, я по крайней мере узнаю об этом заранее.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, она могла бы вернуться в Лондон, — ответила Аманда.
— Зачем, ради всего святого, ей возвращаться в Лондон? — спросила ее мать. — Она замужем за лордом. Конечно, это всего лишь шотландский титул, но все-таки она леди.
— Если ее брак окажется несчастливым, — продолжала Аманда, — к кому она прежде всего обратится в Лондоне? Ведь мы ее единственные родственники. И что еще она выкинет?
— Она и думать не думает ни о чем таком, — сказала ее мать, но лицо ее выразило беспокойство, и эта
