может.
«Авантюра, - подумал жандарм. - Но…»
- Попробуйте, Георгий Максимилианович, - решился он. - Только…
- Да не тревожьтесь, - покровительственно улыбнулся дипломат. - Если бомбист ваш пропадет потом, так я и вправду в Гааге запрос сделаю, получим отписку, что полиция сведениями о местонахождении не располагает, не будут голландцы для нас напрягаться. На том и кончится, а мы все отрицать станем.
Он поднялся и спокойно пошел к выходу.
Когда вернувшийся от англичан консул вошел в кафе, раздраженно стряхивая капли дождя, уже по его лицу контрразведчик понял - сорвалось.
- Почему? - без предисловий спросил он дипломата, как только тот уселся напротив.
- Даже разговаривать не стали. «В консульстве нет и не было российских подданных», - процитировал Маленков, снова присаживаясь к столу и подзывая жестом официанта. - Теперь только если через местный суд. Нам есть, что предъявить ему официально?
- Кто с вами разговаривал? - быстро спросил Гумилев.
- Начальник паспортной службы посольства, из Амстердама.
Полковник нахмурился. Паспортная служба служила прикрытием сотрудникам Intelligence Service с момента ее передачи из министерства обороны в Foreign Office. Он на секунду задумался, потом резко встал и, снимая с вешалки плащ, огорчил собеседника, уже заказавшего портер:
- Мне нужна связь с Петербургом, срочно. Вы ведь имеете право на дипломатическую почту? Телеграмму я зашифрую сам, передохнуть не получится, Георгий Максимилианович. Поехали.
Утром следующего дня Гумилев не спеша пил кофе в таком же, может, чуть менее чистом кафе. В порту Роттердама, где из окна прекрасно просматривались пирс и борт парохода, отправляющегося на Альбион. Неподалеку от трапа, чуть отстраненно от реденькой цепочки пассажиров, вырисовывалась высокая сухая фигура английского консула, рядом с которым прохаживался человек «среднего роста, плотного телосложения, представительный» - тут же всплыла в памяти фраза из формуляра. Человек, за которым полковник охотился последний месяц. Убийца и террорист. Угроза для спецслужб Российской империи. Со вчерашнего дня имеющий вид на жительство в империи его величества Георга V.
Григулявичус под присмотром двух флегматичных голландских пограничников, куривших в нескольких шагах от британцев, ждал очереди на пароход. Брать его тут, на глазах всего порта, было, разумеется, невозможно, а на пароходе боевик переходил под охрану флота Великобритании.
Вчера, вернувшись в российское представительство, Николай Степанович нашел шифровку от фон Коттена, запрещавшую любые действия, кроме наблюдения. С Фогелем вопрос решился просто, голландец, как всегда невозмутимо, пожал плечами, взял деньги, снял своих агентов, кроме двоих, в пару к каждому филеру из России и исчез. В ответ на новости о контактах боевика с британцами Петербург новой телеграммой подтвердил запрет на деятельные меры, приказав, однако, продолжать слежку и в случае намерения покинуть страну удостовериться в том лично полковнику.
«Помаячить», - перевел для себя Гумилев, с самого начала подозревавший в операции второе дно. Этот приказ он сейчас и выполнял. Отчетливо понимая - в этом спектакле его роль отыграна. И какой была роль, первого плана или «кушать подано», хорошо он сыграл или был освистан невидимым зрителем, он не узнает, наверное, никогда. Такое уж ремесло, пьеса на подмостках с задернутыми кулисами, по непрочитанному сценарию.
Он глотнул кофе и вновь взглянул на фигуры у трапа.
«А у Юзика ведь тоже есть роль, - подумал жандарм. - Своя, неведомая. Может, и самому ему неизвестная. Бросающая по всей Европе, обрекая бежать, бежать от преследующих ищеек, и ищеек натасканных, опытных».
На секунду полковник пожалел поднимающегося на корабль паренька с окраины Российской империи, старающегося, это было заметно даже издали, держаться надменно и уверенно, в английском стиле. Сладка ему сейчас свобода, а еще вчера наверняка дрожал загнанный, - подумал Гумилев. - Тоже бы сбежать куда, из Европы этой… да ведь кому ж на мое место-то? Нет таких у генерала, приметных…»
Мысли внезапно потекли в другую сторону. Полковник усмехнулся и потянул из кармана записную книжку.
- Джек, он строчит в блокноте уже двадцать минут, - настороженно сказал в соседнем кафе человек, выглядящий, как матрос в поисках найма, соседу по столику. - Что ему сейчас писать?
- Может, отчет, - спокойно ответил собеседник, отвыкший суетиться много лет назад, еще в индийской полиции. - Может, портрет отъезжающего рисует. В рапорт включим.
- А если мимо пройти, взглянуть?
Сосед матроса отпил из высокой кружки недорогое пиво, бросил рассеянный взгляд в соседнее кафе, подумал и отрицательно покачал головой:
- Не стоит. Тертый клиент.
Старший филер откинулся на спинку стула, доставая из кармана пачку сигарет, вновь неприметно, но внимательно обозрел окрестности и вынес окончательное решение:
- Приказано вмешиваться, только если нашего парня попробуют взять. Русский сидит спокойно. Пишет он или срисовывает, нас не касается, нам интересно, куда он после пойдет. А он, возможно, тут не один. - Британский агент по опыту знал, когда следишь за серьезной персоной, могут найтись желающие последить и за тобой. Рисковать он не собирался: - Может, он вообще не по делу строчит.
Англичанин, прикрывающий отъезд Григулявичуса, угадал.
Первые строфы легли на бумагу легко, стихотворение писалось быстро, «шло само». Возможно, подсознание утешало за проигранную, он был уверен в этом, операцию. Проигранную жандармом, но… может статься, разбудившую поэта. Он быстро, не останавливаясь, покрывал лист блокнота строками:
